https://wodolei.ru/catalog/dushevie_ugly/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Староста говорил в своей проповеди о грехе, который обволакивает людей, словно туман, о грехе, который следует искоренять. Из всех смертных грехов один из самых тяжких — супружеская неверность, и среди них появилась одна, совершившая этот грех. Она признала свой грех и раскаялась, и это весьма отрадно. Однако Бог справедлив, и во имя Его подобный грех не должен оставаться безнаказанным. Возможно, эта жалкая грешница и сумеет спасти свою душу, преданно исполняя свой долг. Решать это дано Господу и ей самой. Человек, с которым она согрешила, с ней рядом не стоит. Его душа погибла. Но пусть никто не думает, что он избежит расплаты за свой грех. Ему суждено вечно гореть в аду, хотя на земле он будет продолжать грешить.
Затем Полли было ведено встать.
Она стояла перед собравшимися, то краснея, то бледнея. Говорила она так тихо, что сидевшие на задних сиденьях, чтобы расслышать ее слова, были вынуждены наклониться вперед.
Полли признала себя жалкой грешницей, признала, что осквернила супружеское ложе. Ей было велено рассказать, где именно и когда она прелюбодействовала, и она послушно рассказала. Глаза пуритан блестели, и сердца бились учащенно. Глядя на них, Тамар думала, что лучше бы им время от времени устраивать танцы и смотреть на представления актеров. Тогда бы они не наслаждались столь жадно, взирая на чужое горе.
И внезапно охваченная состраданием к Полли Игл, она почувствовала, что ненавидит их всех, ненавидит старосту, молитвенно сложившего руки, Джеймса Милроя, благоговейно закатившего глаза к небу, ненавидит всех, взиравших на Полли злыми, жадными глазами, поджав губы. Но тут же поняла: она ненавидит их потому, что ей самой надлежало бы стоять рядом с Полли Игл, потому что ее грех еще более тяжкий.
Полли закончила свою исповедь, которая была лишь прелюдией к наказанию. Торжественная процессия вышла из молельного дома во главе с церковными старостами, почетными членами общины, с ними шла Полли Игл, за ними шествовали остальные прихожане.
Они поднялись на выстроенный помост. Тамар не сразу поняла, для чего его соорудили. На нем был столб, разумеется, позорный столб для порки. Что же до виселицы, то она полагала, что виселица — непременный атрибут каждого поселения, что она стоит просто для устрашения. Виселицы и позорные столбы — неотъемлемая принадлежность Старого Света, она думала, что в Новом Свете им места нет.
Руки Полли были связаны за спиной, и ее заставили сесть на скамеечку. Тамар увидела жаровню, раскаленный железный прут и услышала, как Полли Игл, перед тем как упасть на руки одному из старост, издала дикий, душераздирающий крик.
Полли нескоро показалась на люди, она должна была прослужить месяц в исправительном доме. Тамар увидела однажды ее несчастное изуродованное лицо и больше никогда не могла заставить себя взглянуть на нее. Она отчетливо увидела на ее лбу букву А и вид съежившейся обожженной кожи привел Тамар в ярость.
Она устала и была разочарована, подобно путешественнику, который, с трудом одолев длинный тернистый путь, вдруг обнаружил, что шел по кругу и оказался почти в том же месте, откуда вышел.
Снег стаял, и свирепые ветры улеглись. В Новую Англию пришла весна.
Полли стала выходить на люди. На ее лбу отчетливо выделялась буква А. Она ходила, опустив глаза, от ее веселого нрава не осталось и следа. Встречая ее, Тамар отводила глаза. Она испытывала при этом то же чувство, какое у нее возникало в присутствии Джейн Свонн. Бедная Джейн стала тогда такой жалкой, рассеянной, она пряталась по углам, не слыша, когда к ней обращались. Она сидела в доме своего отца за прялкой. Обычно женщины, сидя у колеса прялки, поют, и звуки песни смешиваются с жужжанием колеса. Но никто не слышал, чтобы Джейн пела.
Быть может, жизнью пуритан было бы легче жить зимой. Но когда в лесу начинали петь синие птички и малиновки и звуки их песен наполняли воздух, когда на фруктовых деревьях распускались цветы, девушки и парни начинали поглядывать друг на друга и думать, что жизнь не только работа и молитва, как утверждали угрюмые церковные старосты.
Одну юную пару публично выпороли за прелюбодеяние. Они заявили, что собирались пожениться, да весна сбила их с толку. Но их не простили и наказали, а после совершили незатейливую брачную церемонию. Им объявили, что за свой грех они заслуживают смерти, но поскольку они члены новой колонии, им дадут шанс обрести спасение благочестивой жизнью и служением Богу.
В это время церковные старосты были весьма озабочены тем, что, по их мнению, представляло собой тайную опасность. Более всего они боялись не мора и не враждебных индейцев, а некоего Томаса Мортона.
В глазах пуритан он был воплощением дьявола. Это был самодовольный тип, хвастающийся своей образованностью и именующий себя дворянином из Клиффордз-Инна. Он прибыл в Новую Англию несколько лет назад с капитаном Уолластоном в компании нескольких мужчин. Они намеревались основать плантацию и обосновались в местечке, названном Маунт-Уолластон. Но Уолластон, испугавшись трудностей, связанных с этой затеей, уплыл в Вирджинию в надежде на большее везение… А Мортон, по словам пуритан, нечестным путем захватил землю Уолластона и, к великому возмущению пуритан, переименовал ее в Мерри-Маунт.
Отношения Нового Плимута с Мерри-Маунт были далеко не сердечные. Мортон обвинил пуритан в том, что они нарушают законы Англии, пренебрегая установленным обрядом венчания и венчая колонистов на свой манер. А пуритане в ответ обвинили Мортона в том, что он продает индейцам огнестрельное оружие и крепкие напитки и тем самым подвергает опасности жизнь поселенцев Новой Англии. Подлинной же причиной их вражды явилось то, что жители Нового Плимута были протестантами, а обитатели Мерри-Маунта — приверженцами епископальной церкви.
С весны Бартли начал готовиться к отплытию в Англию. Целыми днями лодки сновали от берега к «Либерти» и обратно, подвозя к кораблю припасы. Многие обитатели старались не смотреть на «Либерти», чтобы не думать о доме. Стоило Полли Игл взглянуть на корабль, как она вздрагивала и рука непроизвольно тянулась к изуродованному лбу. Аннис брала младшенькую на руки и шла на берег поглядеть на приготовления к отплытию. Она была опечалена оттого, что ее любимая миссис собирается уплыть на этом корабле. Тамар сказала, что вернется назад, но кто знает, что может помешать ей?
Да, в самом деле, весна — пора беспокойная, пора юности и любви. Этой весной предстояло сыграть много свадеб, и поговаривали, что многим новобрачным грозит порка до свадьбы. Разумеется, если у пуритан будут на то доказательства.
Миссис Элтон и брата Милроя связала тесная дружба. Они были единодушны в своем стремлении возвращать заблудших на путь истины.
Томас Мортон, епископальный священник Мерри-Маунта, тоже взял на себя миссию венчать юные пары и наставлять их.
Церковные старосты метали громы и молнии, но глаза молодых невольно обращались к Мерри-Маунту и они шептались о том, что творится на Маунт-ов-Син, как прозвали этот сеттльмент протестанты.
Томас Мортон ставил на Мерри-Маунте майское дерево. Дома они всегда танцевали вокруг майского дерева по старому английскому обычаю веселиться и приветствовать весну в первые майские дни, благодарить за распускающиеся цветы. Хозяин Мерри-Маунта был человек веселый, и в его сеттльменте в это время пировали и веселились.
— Он воздвигает идола! — негодовали церковные старосты. — Тельца Хорива. Он поймет, что сотворил страшного идола, когда почувствует на себе гнев Божий.
Но Томаса Мортона не заботили вопли церковных старост. Он приехал в Новый Свет, чтобы разбогатеть. Он охотился на зверей и продавал шкуры, отправляя их в Старый Свет. К тому же он обнаружил, что индейцы в большом восторге от «огненной воды» и огнестрельного оружия, и завел с ними весьма выгодную торговлю. А теперь еще он вздумал воздвигать майское дерево, что в глазах пуритан было большим грехом.
Жителей Нового Плимута эта новость весьма разволновала.
Все моряки с «Либерти» решили пойти поплясать вокруг «Тельца Хорива», они сказали, что желают вспомнить дом и старый обычай.
В канун первого мая с Мерри-Маунта стали доноситься звуки веселья, пушечный выстрел возвестил начало праздника, и в воздухе загремела барабанная дробь. Майским деревом послужила сосна, к которой прибили гвоздями оленьи рога. Его было видно за несколько миль.
Рано утром Бартли отправился с Тамар на «Либерти», чтобы показать ей, как идет подготовка к отплытию.
— Через несколько недель мы поплывем в Англию! — взволнованно сказал он.
Но, думая об Англии, она вспоминала также о страшных событиях — о том, как схватили ее мать, как охотники на ведьм раздевали догола женщин в ратуше, о моряках, просящих милостыню на улицах. Она оглянулась на берег и поглядела на эту прекрасную землю, залитую утренним солнцем, на поднимающийся над лугом легкий туман, искрящуюся под лучами солнца речку, впадающую в море, густой лес и возвышающиеся вдали горы. Сам сеттльмент красивым назвать было нельзя, но эти маленькие домики растрогали ее сильнее окружавшей ее прекрасной природы, ведь они были олицетворением храбрости и самоотверженности труда. Ей не хотелось смотреть в ту сторону, где стояли позорный столб и виселица. Она старалась вычеркнуть из памяти отчаянный крик Полли Игл и касающееся ее лба раскаленное железо. Ей не хотелось вспоминать о Полли, печально идущей по улице с опущенной головой. «Но Полли согрешила», — подумала Тамар. «Как и мы все», — тут же ответила она себе. «Но все же это не такая жестокость, какую я видела дома».
«И все же это жестокость».
Она рассказала Бартли про свои мысли, он засмеялся и притянул ее к себе.
— Тебе нужна твоя собственная страна, где не будет зимы, где всегда царит весна, и где мы всегда будем молодыми и будем лежать на траве и любить, любить, любить…
Она тоже засмеялась и заметила, что самые несовершенные создания желают жить в совершенном мире.
— Мы сходим с тобой в Мерри-Маунт и потанцуем вокруг майского дерева. Там мы вспомним о доме и, глядя на веселье, тебе, как и мне, захочется уплыть подальше от этого берега, — сказал Бартли.
Ей ужасно захотелось послушать веселый смех, потанцевать с Бартли. Ей так не хватало веселья, не хватало слишком долго.
Она хотела позвать и Аннис, ведь Аннис любила веселье, она уже собралась было сделать это, но тут же раздумала: ни к чему было соблазнять Аннис, которая и без того была довольна новой жизнью, ей удалось спасти свою душу, она уже не отличалась легкомыслием, как прежде. «Неужто она забыла, как бегала на свидания с Джоном в отцовском сарае? — думала Тамар. — Она ничего не сказала, узнав, что молодых девушек и парней порют у позорного столба за то, что она с Джоном делала когда-то».
Бартли и Тамар взяли лодку и поплыли вдоль берега к Мерри-Маунту. День шел на убыль, и жители Мерри-Маунта готовились к развлечению. Индейцы, почти голые, в одних набедренных повязках, стояли и наблюдали, одни с торжественными, серьезными минами, другие улыбаясь, глядя на чудных бледнолицых.
Томас Мортон приветствовал Бартли и Тамар.
— Добро пожаловать, друзья мои, смейтесь и веселитесь вместе с нами. Жизнь дана для того, чтобы наслаждаться ею.
Он знал, что Бартли — капитан корабля, который скоро уплывет, а Тамар — его жена. Разумеется, это не было победой над пуританами, как если бы молодежь пришла поплясать вокруг майского дерева, но все же он был рад любым гостям.
Мортон придумал специальное представление: спеть песню, предназначенную для этого праздника, и станцевать старинный английский танец.
Стемнело, праздник был в разгаре. Зажгли факелы. Индейцы плясали со своими женщинами свои танцы. При свете факелов раскрашенные лица индейцев сияли, их тела лоснились, одни были голые, другие в звериных шкурах, волосы, подстриженные у всех одинаково, и лица натерты маслом, разрисованы алой краской в знак того, что они пришли с миром, а не войной, на шее бусы из ракушек, таких же, как на набедренных повязках.
Отблески света факелов на лицах краснокожих и европейцев делали эту сцену поистине фантастической.
Мортон щедро угощал всех напитками, и индейцы ликовали, предвкушая удовольствие испить «огненной воды» белых людей. Они считали, что эта волшебная вода, обжигающая горло и дурманящая голову, — самое замечательно из того, что привезли бледнолицые.
Индейцы расселись на траве возле майского дерева и ударяли в ладоши. Они были в восторге оттого, что присутствуют на празднике бледнолицых. Они думали, что майское дерево — бог белых людей, такой же, как их добрый бог Китай и злой — Хоббамокко. Они были готовы поклоняться этому странному богу, не забывая и о своих богах, мол, боги есть боги, и к ним следует относиться с уважением, независимо от того, чьи они.
Песнь майского праздника звучала снова и снова:
Нектар послал нам Бог
И лучше придумать не мог.
Забудешь печаль и беду,
Окажешься в райском саду.
Так пей, веселись, веселись, веселись.
И Бартли, и Тамар захватило общее веселье, они кружились в танце вокруг майского дерева. При свете факелов Тамар разглядела нескольких юношей и девушек из Нового Плимута, вид у них был робкий, но в то же время решительный. Им грозило суровое наказание за эти танцы.
Внезапно в кружащейся толпе вспотевших мужчин, женщин и раскрашенных индейцев Тамар заметила Джеймса Милроя. Он следил горящими глазами за тем, как она и Бартли танцевали, обнявшись.
Она засмеялась, ощущая восхитительное чувство свободы. Ей пришло в голову, что Джеймс Милрой желал ее так же, как Хьюмилити Браун. Она вдруг поняла, что способна навсегда забыть о смерти своего мужа. Ведь эти праведные мужи, считающие себя превыше остальных, кого они презирали, на самом деле едва ли отличались от них. Эта мысль принесла ей облегчение, и она, усмехнувшись, спросила себя: «Любопытно знать, брат Милрой пришел сюда поглазеть на танцующих или шпионить? Во всяком случае, он пришел сюда ради собственного удовольствия, как и остальные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36


А-П

П-Я