Открытие – 2

«Возвращение в рай»: АСТ; Москва; 1995
Оригинал: Shirl Henke, “Return to Paradise”
Аннотация
Более тридцати лет назад туземная девушка украла у Аарона Торреса его маленького сына Наваро и отдала его на воспитание семье испанских аристократов. Год за годом семья Торресов искала мальчика, постепенно теряя надежду. Но однажды законный сын Аарона Бенджамин, врач, был вызван к умирающему испанскому офицеру, в котором он узнал своего брата Наваро. Чтобы сохранить ему жизнь, он перевозит умирающего в дом своих родственников в Марселе и приглашает ухаживать за ним свою невесту Мириам. И эта встреча все изменила в ее жизни, она, испанская иудейка, стала женой католика, солдата Родриго де Лас Касас. Долог был их путь к доверию и пониманию, нескоро они смогли простить себя и друг друга за предательство брата и жениха.
Ширл Хенке
Возвращение в рай
Пролог
Заброшенный замок. Август 1524 года
В одном из старинных замков графиня Луиза де Сен-Жилль принимала гостя. Он возбуждал ее любопытство даже больше, чем ей бы хотелось.
В притворном удивлении. С оттенком горечи, он усмехнулся:
— Вас еще терзают мысли о моем происхождении? Луиза де Сен-Жилль пожала плечами — галльский жест несогласия, — прекрасно зная, что от этого движения соблазнительно приподнялась ее большая, ослепительно-белая грудь.
— Неважно, что для кастильца вы слишком темны, но именно это, а не примесь мавританской крови, делает вас врагом Франции.
Родриго де Лас Касас рассмеялся.
— С каких это пор провансальцев беспокоит лояльность по отношению к Франции? Шарль Бурбон сам продался моему господину, а теперь, чтобы подсластить сделку, объявил себя герцогом. Прованса.
Лицо Луизы исказилось от отвращения.
— Никому не ведомо, когда политические ветры подуют в противоположном направлении. Сейчас твой испанский император взял верх, а завтра, может быть, французский король вернет Прованс себе. Я только беспокоюсь о твоей безопасности, любимый, — прошептала она, томно обвивая его своими гладкими как жемчуг ногами…
Каждой клеточкой своего ненасытного тела она призывала его к новым наслаждениям…
Затуманенными страстью глазами Луиза смотрела на своего темнокожего любовника, вспоминая их первое свидание. Риго был врагом, продавшимся испанскому королю Карлу. Но для Луизы этот факт был лишь пикантным стечением обстоятельств. Главное — в другом…
Родриго был высоким стройным мужчиной с классическими чертами лица. Иссиня-черные волосы контрастировали с ярко-голубыми глазами. Луиза с восхищением разглядывала его тело — крепкое, мускулистое, с многочисленными шрамами, свидетельствующими об опасности жизни.
Долго еще она лежала, думая о Риго и сравнивая его со своим невзрачным мужем, для которого политика была главнее всего остального в жизни.
Родриго проснулся в объятиях графини, и первая мысль, которая пришла ему в голову, — быстро одеться и уйти.
«Сен-Жилль не жалеет денег для своей леди», — со злобной усмешкой подумал Риго.
Роскошные драпировки, покрывавшие столы тикового дерева, и украшенные каменьями подсвечники на стенах говорили о богатстве графа: все эти дорогостоящие предметы — свидетельства торговли Прованса с мусульманами из Северной Африки.
Одеваясь, Риго подумал, что последний раз находится в этом шикарном замке.
Ее роскошное тело больше не возбуждало его, он не находил в нем ничего экзотического. В его жизни было слишком много женщин: француженок и фламандок, англичанок и испанок. Еще неопытным четырнадцатилетним мальчишкой он был соблазнен женой арагонского герцога.
Вдвое старше него, герцогиня была очень сведуща в искусстве любви. А он оказался способным малым. Позднее он понял, что чужая кровь, которая навсегда закрыла перед ним дорогу к политическому и экономическому успеху, открывала ему двери в спальни знатных женщин.
Услышав шорох льняного белья, в которое облачался Риго, Луиза проснулась, наблюдая за его движениями из-за полуприкрытых век.
Изящным движением, скинув атласное покрывало, она разочарованно сказала:
— Нет необходимости тебе уходить так скоро. Генри не вернется еще по крайней мере в течение трех дней.
— В Эксе нужен не только Генри. Пескара ждет моего доклада, я и так уже надолго задержался у вас в провинции, Луиза, — мягко возразил Риго. Он всегда ненавидел расставания. Неужели все женщины так неразумны, что стараются удержать мужчину до тех пор, пока им самим не вздумается прогнать его?
— О да, Пескара, этот плюгавый итальянский пижон, для которого ты шпионишь, — сказала она со вкрадчивой издевкой. И поскольку ее замечание не возымело должного эффекта, и он продолжал одеваться, она сменила тактику. — Пожалуйста, останься! Маркиз не нуждается в тебе, пока армия не покинет Экс. Бурбону нравится лесть, с которой его встретили в городе, и он, а не Пескара, командует армией.
Риго возмущенно фыркнул.
— Очень жаль. Этот «плюгавый итальянский пижон», как вы изволите прелестно окрестить его, — полководец, намного талантливее вашего напыщенного француза.
Луиза чувствовала, что ее мнение ничего не значит для него, но не хотела так легко сдаваться. Он, конечно, был варваром, но каким великолепным варваром!
— Я совершенно безразлична к проблемам войны, политики и людей, которые ее делают. В эти последние несколько месяцев в моем сердце было место только тоске и одиночеству. Я думала, что уже никогда больше не увижу тебя. И вдруг ты появился у наших стен так же смело, как твой мавританский предок.
Он холодно улыбнулся.
— Это вы решили, что у меня были мавританские предки. На самом деле ничего подобного не было.
Она встала на колени на краю постели и своей белоснежной рукой прикоснулась к его смуглой щеке, потом слегка провела ногтями по горлу и спрятала пальцы у него на груди.
— А чего еще может требовать испанец, такой черный как ты?
Его глаза потемнели от боли, но он быстро взял себя в руки
— Да, на что может рассчитывать испанец? — безо всякого выражения повторил он.
— Разве это так тебя волнует?
— Тот факт, что я рожден женщиной низшей расы, более значим в моей жизни, чем то, что я внебрачный сын. Многие способные воины достигли высокого положения и получали земли и титулы, даже будучи зачаты не под тем одеялом. Но только если их родители чистых кровей.
— Испанцы такие варвары, — проворковала Луиза, пытаясь одновременно утешить и возбудить его. — Я не хотела обидеть тебя, Родриго. При всей твоей красоте и невзирая на все твои речи о незаконнорожденности и смешанной крови, у тебя дьявольский характер. Да, горячая мавританская кровь, — промурлыкала она.
— Не мавританская, они слишком цивилизованы, хоть это и выше понимания европейцев. Все мои беды от варвара-испанца: моя мать — из дикого индейского племени, и этого оказалось достаточно, чтобы мой гордый кастилец-отец не женился на ней. Будь он проклят, кто бы он ни был!
На мгновение в глазах Луизы мелькнуло изумление. — Ну вот, теперь я рассердила тебя. Мне наплевать, кем была твоя мать — любимой женой багдадского халифа или зиндейской рабыней с Нового Света. Мне нужен ты, Риго, я хочу тебя. Не уезжай теперь, когда между нами пробежала черная кошка…
Когда ты вернешься?
— Армия продвигается к югу, чтобы осадить Марсель. Если весь Прованс окажется под имперским игом, может, я и вернусь, Луиза… если, конечно, моя дикая кровь не пугает тебя.
— Может, иногда ты и пугаешь меня, Риго, но это такой, страх, от которого женщины получают удовольствие подобно редким подаркам из далеких жарких стран, — добавила она, беззвучно хихикая, так как заметила, что он нахмурился.
Бенджамин Торрес из последних сил пытался противостоять разбушевавшейся стихии, удерживая в шлюпке то немногое, что удалось спасти в панике с тонувшего корабля.
— Должно быть, спасатели уже вернулись в гавань, — прокричал он сквозь завывание ветра и рокот волн, раскачивавших крошечную шлюпку.
Прошло уже довольно много времени с тех пор, как богатая каравелла, отплывшая из Генуи в Марсель, пошла ко дну, и весь ее столь необходимый груз — запас провизии, порох и ружья — поглотило море. Удалось спасти только некоторый запас лекарств и инструменты, которые молодой лекарь-иудей успел погрузить в шлюпку. Однако, теперь, кажется, и остаток груза, и его мастерство будут утеряны.
— Я вижу огонь — бивачный костер на берегу, — крикнул боцман.
— Это, должно быть, солдаты имперской армии, готовые перерезать нам глотки. Нас отнесло слишком далеко от Марселя, и вряд ли мы встретим французов, — с проклятиями отозвался один из моряков.
— Эй ты, ученая крыса, ты можешь говорить на каком-нибудь еще языке, кроме греческого и латыни? — спросил боцман-генуэзец на своем лигурийском диалекте.
Несмотря на опасность, Бенджамин улыбнулся.
— Моя семья родом из Севильи. Если вы не проболтаетесь, что я иудей, я смогу убедить испанских солдат в преданности королю Карлу.
Лодку наконец удалось развернуть по течению. Теперь, когда до спасительной суши было рукой подать, возникла новая неожиданная опасность — скалы, возвышающиеся над водой и торчащие, словно огромные серые пальцы Посейдона.
Бенджамин молился о спасении: и не только об избавлении от моря и скал, но и от имперской армии. В его медицинских книгах были подписи, сделанные на языке иудеев, изгнанных в 1492 году из Испании предками короля Карла. Правда, он очень надеялся, что эти солдаты неграмотны, как и большинство людей.
Вдруг гигантская волна швырнула лодку в сторону скал. Боцман оказался в ледяной воде вместе с несколькими гpeбцами. Бенджамин крепко ухватился за свои драгоценные медицинские инструменты, когда новая мощная волна обрушилась на них. В последний миг все погрузилось во мрак…
Бенджамин очнулся от невыносимой головной боли, усугубляющейся лихорадкой. Рыжебородый, невысокого роста мужчина пытался привести его в чувство, что-то быстро бормоча на незнакомом диалекте. Вслушиваясь в его слова сквозь страшный шум в голове, Торрес предположил, что это один из германских языков. На человеке были грубые шерстяные штаны и вооружение пешего солдата, должно быть, артиллериста.
Бенджамин Торрес оказался в армии императора Карла.
— Где я? Спасли ли кого-нибудь еще, кто потерпел крушение вместе со мной? — спросил он по-кастильски.
— Да, несколько человек, — ответил этот же солдат на плохом кастильском наречии, подняв три пальца. — Им нужна помощь. Они говорят, вы доктор.
— Мои вещи… там инструменты, лекарства… они пропали? — спросил Бенджамин, садясь и оглядываясь кругом.
Он лежал в простой палатке, сделанной из просмоленной ткани, на пахнущей плесенью мятой подстилке из сырой шерсти, может быть, полной вшей.
Прежде чем коротышка-германец успел ответить на его вопросы, еще один человек вошел в палатку, принеся с собой крепкий соленый вкус океанского ветра.
— Ваш багаж, доктор, если это будете вы, — сказал коренастый старый солдат, подавая Бенджамину его драгоценную поклажу. Судя по темным глазам и круглому лицу — это был арагонец, и по кастильски он изъяснялся гораздо лучше.
Бенджамин с благодарностью отметил, что все инструменты целы.
— Кому нужна моя помощь?
— Лучший боевой офицер генерала Пескары будет первым, кого вы осмотрите. Дон Франциско говорит, что ранение тяжелое. Положение усугубляется большой потерей крови, — объяснил старый солдат, помогая доктору выбраться из палатки.
По берегу были разбросаны грубые навесы и другие укрытия. В тусклом утреннем свете поблескивали огни костров. Море снова было гладко как стекло, словно прошлой ночью и не было никакого шторма.
Бенджамин шел за коренастым солдатом, не имея ни малейшего представления о том, где он находится. Из краткого разговора с сопровождающим Бенджамин заключил, что Марсель подвергся обстрелу и находится в осадном положении.
Ему стало понятно, что, если бы имперские солдаты узнали, что он с корабля, который через нейтральную Геную шел к марселю, он уже поплатился бы за это жизнью. И Бенджамин молчал. Хуже всего было то, что его семья находилась в стенах осажденного города. Несомненно, они ужасно беспокоятся за него, как и он за них.
— Мой корабль направлялся в Малагу. Нас действительно далеко унесло, — сказал он угрюмо.
«Так близко находиться, но быть так далеко от избавления», — с горечью подумал Бенджамин.
— Где ваш командир? Я видел много людей, нуждающихся в моей помощи, — осмелился наконец сказать он, когда они поднялись по пологому размытому склону холма к маленькой деревянной хибарке, охраняемой несколькими солдатами. Грозного вида испанцы расступились, и арагонец ввел лекаря в хижину.
Пока глаза Бенджамина привыкали к полумраку, он услышал кастильскую речь вперемешку со специфической руганью. Этот разговор заставил его вспомнить все самые замечательные ругательства его отца, так как говоривший употреблял те же самые нигде более не встречавшиеся ему выражения, и Бенджамин решил, что командир, должно быть, Уроженец Севильи.
— Принесите факел, — приказал Бенджамин, — я ничего не вижу.
Приблизившись к низкому настилу, он разглядывал лежащего на нем человека. Сквозь его тяжелую тунику сочилась кровь, рану еще не обработали. Раненый лежал тяжело дыша.
Какой-то необъяснимый, подсознательный инстинкт заставил Торреса присмотреться к незнакомцу. Человек был смугл, как арагонец, даже еще темнее, однако черты его лица — тонкий прямой нос, высокий лоб и резко очерченный подбородок — были классических пропорций, но самое поразительное, они показались Бенджамину знакомыми. В этот момент человек застонал и открыл глаза. Две абсолютно похожие пары глаз неотрывно смотрели друг на друга.
— Словно надо мной зеркало, залитое светом, в то время как я погружен во тьму, — хриплым голосом произнес Родриго.
У человека, лежащего перед Бенджамином, было абсолютно такое же лицо, как у него самого — высоко изогнутые брови, широкие чувственные губы, крупная челюсть с раздвоенным подбородком, и над всем этим — глаза, яркие голубые глаза Торресов!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47