Конечно же, богатого и влиятельного. И я вынуждена буду подчиниться. Я рожу ему детей и выращу их достойными членами общества.
— Это так… скучно.
Она закрыла глаза.
— Да, скучно, мистер Олторп. Но не могут же все люди быть пиратами и авантюристами. Тем более женщины. Он проглотил эту горькую иронию.
— Вас не волнует, что ваш бывший жених раструбит на весь Лондон, как вы с ним обошлись?
— Я думала об этом. Лорд Бэрримор надменный и самодовольный и вряд ли поставит себя в дурацкое положение. И уж конечно, откажется от своего намерения жениться на мне.
— Значит, одна ваша цель достигнута.
— Да. Пожалуй, — согласилась она.
За окном то и дело вспыхивали молнии, но чаще уже где-то вдали. В их свете тяжелые черные тучи на миг становились багровыми. Вдруг оба заметили, что рассматривают отражения друг друга в оконном стекле.
Аннели следила за каждым движением Эмори. Он нежно погладил ее руку, затем стал массировать ее напряженные плечи и шею под каскадом густых шелковистых волос.
— А что это за тупой вонючий фермер? — спросил он.
— Это… любимое выражение моего брата. Так он ласково называет нашего премьер-министра. Ничего лучшего в тот момент я не могла придумать.
— Что ж, я польщен: вы обдумывали, как бы поласковее меня назвать.
Аннели снова почувствовала, как сильно ее влечет к Эмори. Напрасно она приказывала своему телу не реагировать на него. Его ласки доводили ее до безумия, она парила в облаках, с трудом сдерживая готовый вырваться стон.
— Поверьте, знай я, что все случившееся — просто ночной кошмар, что утром я проснусь и пойму, что я никчемный Прожигатель жизни, — он печально вздохнул, — и не состою в счастливом браке с какой-нибудь черноглазой мегерой, я тотчас предложил бы вам руку и сердце.
Он прильнул губами к ее шее, и от этого горячего прикосновения она вся напряглась.
— А что, если ваша память никогда не восстановится? — прошептала она. — Что, если вас посадят в тюрьму, повесят и вы так никогда и не узнаете, кто вы такой на самом деле?
Он пощекотал языком бархатную мочку ее уха.
— Тогда я буду проклинать себя за то, что упустил свой шанс, не насладился любовью красивой молодой женщины, способной наполнить мою жизнь воспоминаниями, которых хватило бы до конца дней моих.
Аннели вся была во власти чувств, бурных, как бушующая за окном стихия. Она плыла по волнам блаженства. Ноги у нее дрожали, и чтобы не упасть, она прижалась к Эмори, наслаждаясь его поцелуями. Забыв обо всем на свете.
Одним движением руки он развязал пояс на ее халате и замер, увидев под ночной рубашкой два холмика ее грудей. Аннели пришла в смятение и вдруг почувствовала себя совершенно беспомощной. Противиться его ласкам у нее не было сил, если учесть к тому же, что она слегка опьянела от выпитого вина. Воспользоваться ее состоянием мог только подлец. Эмори это понимал, но уже потерял над собой контроль. Зарывшись лицом в ее пышные волосы, он скользил рукой по ее телу все ниже и ниже и все сильнее прижимал ее к себе, пока она не ощутила его возбужденную плоть.
Судорога пробежала по телу Аннели, и она вся сжалась, но не оттолкнула его. Он пощекотал пальцем ее затвердевший сосок и застонал от вожделения. Снять с Аннели корсет не составило никакого труда. Теперь оставалось лишь добраться до ее лона. Эмори проклинал себя. Нежность, которую он испытывал к Аннели, уступила место безумной, всепоглощающей страсти. У нее было чертовски красивое тело. Он погладил ее живот, рука опустилась ниже и нащупала под тонкой рубашкой пушистый бугорок. Затем его пальцы вошли в ее лоно и стали ласкать его, раздвигая два нежных лепестка все больше и больше, пока рубашка не стала влажной. Аннели стонала и вздрагивала, выгибаясь ему навстречу.
Эмори прошептал что-то ей на ухо, но она была слишком возбуждена, чтобы понять смысл сказанного. Она слышала о сексуальном наслаждении, получаемом в результате таких греховных манипуляций, но сама ничего подобного не испытывала. Какой стыд, мелькнула в голове мысль; как она могла допустить, чтобы совершенно посторонний мужчина проделывал с ней такое? Но голос страсти заглушал голос разума. Она на миг открыла глаза и увидела свое отражение в оконном стекле. Халат распахнут, грудь обнажена, губы Эмори прильнули к ее шее, а его пальцы…
Из груди Аннели вырвался крик. Она высвободилась из его рук, схватила бархатное покрывало и, прикрывшись им, забилась в угол, тяжело дыша и с ужасом глядя на Эмори Олторпа.
— Аннели…
— Не подходите ко мне! — крикнула она, сжавшись в комок и натянув покрывало до самого подбородка, когда он сделал шаг по направлению к ней.
Эмори остановился.
— Аннели, простите меня. Я сожалею. Я не хотел вас напугать.
— Нет, вы просто хотели меня изнасиловать! Воспользоваться мной, чтобы потом было что вспомнить.
Ее сарказм ранил его, но ему нечего было возразить.
— Вы правы. Вы абсолютно правы, и мне остается лишь просить прощения. Я скотина, подлец, вы можете презирать меня, проклинать, как последнего мерзавца, но поверьте, я никогда не причинил бы вам зла, не опорочил ваше доброе имя!
— Красиво звучит, — с иронией произнесла Аннели, — особенно после того, как вы только что это сделали.
Эмори запустил пятерню в волосы и заметался по комнате.
Аннели наблюдала за ним, все еще дрожа. Прикоснись он к ней сейчас, и она упала бы в обморок.
— Я признаю, — наконец сказал он, — что это была дерзость с моей стороны.
— Дерзость?
— Ну хорошо, наглость. Но этого недостаточно, чтобы поставить на груди клеймо падшей женщины и стать к позорному столбу.
— По-вашему, может, и недостаточно. Но кто вы такой, чтобы об этом судить? Скотина, подлец, который не помнит, есть ли у него жена, и пытается соблазнить другую женщину в ее спальне.
Он на миг отвел взгляд и, когда снова повернулся, покачал головой.
— Я не женат.
— Вы уверены?
— Я не смог бы поклясться в этом на Библии, но если бы в моей жизни была женщина, которую я любил бы настолько, чтобы жениться на ней, — он перевел дух, — вряд ли я терял бы над собой контроль, находясь рядом с вами.
Как бы то ни было, Аннели не хотела, чтобы он терял контроль над собой. За последнюю неделю она столько всего натворила! Нарушила все мыслимые и немыслимые приличия и правила поведения, обманула брата, солгала представителям власти, укрывала преступника и разрушила свое будущее. И все же она хотела его, «сильно, неистово, каждой клеточкой своего тела. Эмори тоже хотел ее, она это видела и потому еще больше страдала. Страдала и боялась. Он, как и Аннели, боролся со своим желанием, но это нисколько ее не успокаивало. Наоборот, вызывало тревогу. Аннели не в силах была произнести ни слова. Эмори неверно истолковал ее молчание.
— За эти десять минут ничего не изменилось, — сказал он. — Давайте разбудим моего брата.
— Зачем?
— Он священник, не так ли? И может обвенчать нас без обычных формальностей. Если, конечно, вам от этого станет легче и вы покинете наконец свой чертов угол.
— Вы решили сделать мне предложение, чтобы получить то, чего добивались с самого начала? Или хотите загладить свою вину?
Эмори прищурил глаза.
— Мадам, пожелай я взять предмет вашей гордости, тщательно защищенный одеждами, я сделал бы это за считанные секунды. Я хочу жениться на вас не для того, чтобы уложить. Я бы не стал предлагать вам руку у сердце, если бы даже это помогло мне поскорее покинуть эти места.
— Вас ничто здесь не держит, вы можете уйти прямо сейчас, сию секунду, — выдохнула она, покраснев от обиды. Ей хотелось ударить его.
Он еще долго смотрел на нее в темноте, потом вежливо поклонился.
— Еще раз благодарю вас за вашу заботу и приношу свои извинения за то, что ворвался к вам в комнату. Желаю вам всего наилучшего в будущем, как бы оно ни сложилось.
Эмори исчез в гардеробной, и Аннели слышала, как захлопнулась за ним дверь в холле. Эмори ушел, а она осталась со своим бархатным покрывалом и никому не нужной гордостью.
Глава 12
Аннели Нарочно встала позднее обычного и велела приготовить ванну, чтобы избавиться от холодка, поселившегося в ее теле после бесцеремонного отъезда Эмори Олторпа. Она обнаружила пропажу ключа, когда снимала ночную рубашку. Цепочка по-прежнему висела на шее, а ключ она так и не нашла, хотя обшарила всю комнату. Ключ от ящика с оружием, который она вчера положила на столик рядом с графином, тоже пропал.
Когда Брум принес два ведра с горячей водой, она отослала его обратно на кухню, надела простое платье с высокой талией и, причесав волосы, стянула их в узел, заколов шпильками на затылке. Быстро миновав коридор, она спустилась на второй этаж и направилась прямо к библиотеке.
Ключ от ящика с оружием торчал в замке, как и накануне. Но из пяти патронов осталось три. Половина отделений, где лежали кремни, дробь и порох, были пусты. Аннели в панике бросилась к столу из вишневого дерева, где бабушка хранила домашние записи и счета. Она выдвинула верхний ящик и подняла крышку красивой эмалированной шкатулки, в которую Флоренс положила сотню фунтов, полученных за ренту и проданный сидр. Деньги исчезли.
— О Господи, он обокрал нас, — прошептала Аннели.
— Скорее позаимствовал немного денег, — сказала с порога Флоренс. — Он не хотел — я его заставила.
— Бабушка! Он взял пистолеты и…
— Лошадь, седло, сумку с печеньем и холодную курицу, а также компас, который дал ему Уиллеркинз. Брум предоставил ему список таверн и борделей, где пара монет гарантирует анонимность.
— Куда же он поедет? — спросила Аннели.
— Куда угодно, только бы не оставаться здесь. Ночью в гавань прибыл «Беллерофонт» с Наполеоном Бонапартом на борту. И скоро здесь появятся толпы народа. Странно, что этот гнусный, ничтожный тип вызывает такой интерес. Но ничего, скоро ему придет конец. Свинья хоть и знает, как вырывать корешки из земли, все равно остается свиньей. Кстати, о знатных рылах, — добавила Флоренс. — Лорд Бэрримор сейчас беседует в гостиной с твоим братом. Хорошо, что я успела предупредить тебя об этом, чтобы ты случайно не появилась в гостиной.
У Аннели закружилась голова, и она рухнула в кресло. Меньше всего ей хотелось видеть сейчас Бэрримора. Можно представить себе, с каким презрением он будет смотреть на нее, сколько оскорблений ей придется выслушать. От брата она вытерпит все, и упреки, и оскорбления, но только не от Бэрримора. Он одного его вида она может упасть в обморок.
— Можно сказать, что от стыда ты бросилась с обрыва и теперь не готова принимать гостей, — сострила Флоренс. — Но это лишь осложнит дело, потому что рано или поздно тебе не избежать объяснения с ним.
Аннели покачала головой.
— Страшно подумать об этом.
— Священник и его маленькая надоедливая трясогузка, возможно, все еще здесь, и Уиллеркинзу пришлось бы вызвать констеблей, чтобы те арестовали меня по обвинению в убийстве. Я с трудом слушала ее болтовню за завтраком и просто готова была ее прикончить.
Глаза Аннели блестели от слез, когда она подняла голову.
— О, бабушка, как бы я хотела остаться с вами навсегда!
— Я бы тоже этого хотела, дорогая, но… — Флоренс справилась с охватившим ее волнением и улыбнулась:
— Господи, дитя мое, через месяц ты станешь такой же никудышной, как мы все. И все же у нас было приключение, не так ли? И надеюсь, теперь ты знаешь, что я не чудовище и не сумасшедшая, как считает твоя мать.
— Вы милая, добрая и очень щедрая.
Флоренс вздрогнула и опустила глаза, сдерживая слезы.
— Только, пожалуйста, никому больше этого не говори, пусть все думают, что я старая, выжившая из ума наседка. А теперь пойдем. — Она расправила плечи и гордо подняла голову. — Они не посмеют тебя оскорблять в присутствии слабой старой женщины.
Аннели выдохнула и поднялась. Взявшись за руки, они вышли из библиотеки и повернули к гостиной.
— Кстати, вид у него сегодня довольно кислый, — пробормотала Флоренс. — Мне показалось, что мысли его заняты не пистолетами и лошадьми, как обычно, и не развлечениями, а чем-нибудь другим. Милашка Люсиль так сочувствовала ему, так хотела узнать, что же случилось.
— Бабушка Лэл, простите, я…
— Не надо извиняться, дорогая. В другой раз целуйся там, где, кроме меня, тебя никто не увидит. Люсиль, говоря о случившемся, была вне себя, но одно дело слышать, а другое — видеть собственными глазами, не так ли?
Аннели ничего не ответила, поглощенная мыслями о предстоящей встрече с маркизом. Как только они вошли, лорд Бэрримор и Энтони прервали разговор и вежливо поклонились. Оба стояли у камина, Бэрримор, как обычно, во всем черном. Энтони — в зеленой куртке. Он был на — удивление весел.
— Аннели, дорогая! Ты едва не лишила меня возможности выиграть в споре с Бэрримором. — Он показал на часы над камином. — Я был уверен, что ты проспишь до полудня. По правде говоря, меня разбудили шум и крики толпы за окном. На морском воздухе хорошо спится. Солнце проникло сквозь шторы в такую рань! Деревенская жизнь не для меня. Столько понаехало неотесанных мужиков, которые собираются продавать яблоки на берегу моря. Не пойму, почему это место так нравится регенту, ведь он голову не может оторвать от подушки даже далеко за полдень. Он здесь рыбачит, но я не вижу в этом ничего интересного.
— Наверняка он надеется, что морские ванны благотворно повлияют на его здоровье, — объяснил Бэрримор. — Обогатят кровь и прояснят голову.
— Не говоря уже о том, что его привлекают смазливые дочери местных джентльменов, а? — Энтони рассмеялся над собственной шуткой, но холодный взгляд Бэрримора оставался серьезным и был устремлен на Аннели.
— Весьма сожалею, что не смог приехать вчера, мисс Фэрчайлд. Надеюсь, вы получили мое послание, в котором я объяснил, что меня задержали дела.
Аннели, разумеется, не получала никакого послания, но поняла, что маркиз не рассказал о случившемся Энтони и надеется, что она не выставит его на посмешище, а лондонское общество не получит пищи для сплетен.
У Аннели отлегло от сердца, и она подумала, что Бэрримор правильно поступил.
— Полагаю, — сказала она, — вам не стоит беспокоиться по этому поводу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36