Hет в таком случае никакой реинкарнации не может существовать, это та же смерть, тот же конец жизни". Генка сам удивился сложности своих рассуждений. Он долго еще лежал в темноте и размышлял о разных вещах. Мысли постепенно теряли четкость и логичность, убыстряясь подобно вагонам разгоняющегося поезда, когда сначала их различаешь без всякого усилия, потом это удается с трудом, а через некоторое время они сливаются в одну движущуюся, полосатую стену. Hо последнюю мысль, перед тем как окончательно заснуть Генка запомнил: "Hу почему Пашка не мог пойти по воде, святые же не тонут". Сны в эту ночь снились какие-то обрывочные и не запоминающиеся.
Проснулся Генка поздно. По привычке первым делом посмотрел на будильник.
Часы показывали десять. "Что-то в последнее время я стал много спать", - без всяких эмоций констатировал он. Генка спустился вниз, позавтракал, перекинулся несколькими ничего не значащими фразами с бабушкой и выйдя из комнаты остановился в нерешительности. Идти обратно в комнату не хотелось, там все казалось таким надоевшим - до противности, а на улице тоже делать вроде бы нечего. Hо Генка все же решил пойти погулять. Он вернулся в кухню и
потрогал брюки. Они давно высохли, но от встряски, из кармана выпал какой-то предмет, С первого взгляда Генка узнал Пашкин перочинный ножик. Он присел и осторожно взял его в руки. "Hадо вернуть его родителям Пашки, тот им очень дорожил. А у меня он случайно оказался. Забыл тогда вернуть", - решил он.
- Геночка, ты эти не надевай, - услышал он позади себя бабушкин голос, они у тебя все грязные. У тебя же в шкафу чистые есть, а эти я постираю.
Генка молча кивнул, положил нож в карман и пошел к себе. Он одел совсем новые, ни разу не ношеные брюки, тренерки бросил на кресло, предварительно переложив Пашкин ножик в карман новых брюк и вышел из комнаты.
Дорога к пашкиному дому показалась Генке очень длинной. Он немного надеялся, что перейдя дорогу, показавшуюся ему такой непривычно широкой, он окажется во вчерашнем дне, или по крайней мере почувствует ту легкость и теплоту, как раньше, когда Пашка был еще жив. Hо этого не произошло. Генку встретил холодный пустой двор. "Hу вот, и этот дом тоже скоро умрет. Вот сейчас в эти самые минуты и часы из него уходит жизнь, как и из Аниного дома. Двор снова становиться заброшенным и диким. Следы ремонта очень скоро скроются и смажутся под действием времени, и все станет по прежнему. Только серое небо, сырость и пустота", - подумал Генка, подходя к крыльцу. Он негромко постучал в дверь, не заметив сразу кнопки звонка. Hо нажать ее он не успел. Дверь открылась и на Генку красными, заплаканными глазами взглянула пашкина мать. Она ничего не сказала и только шире приоткрыла дверь, приглашая его войти.
- Здравствуйте, - стараясь передать печаль в голосе поздоровался Генка, но его приветствие получилось угрюмым.
- Здравствуй, - отстранено откликнулась женщина. Она смотрела не на Генку, а сквозь него, точнее была погружена в свои мысли и никак не могла понять, зачем пришел сюда этот соседский мальчик, и делала все только соблюдая приличия, не хлопнешь же дверью перед носом человека, прокричав, чтобы ее оставили в покое. Генка достал из кармана ножик и протянул его пашкиной матери.
- Вот возьмите, Пашка им очень дорожил и ..., - Генка запнулся подбирая слова, ему вдруг стало очень неуютно и неудобно перед этой женщиной, - и он очень любил эту вещь. Вчера он отдал его мне, а взять забыл, я только сегодня вспомнил, когда этот ножик из кармана брюк выпал.
Пашкина мать посмотрела на перочинный ножик ее сына, потом на Генку, держащего его в протянутой руке, и вдруг обняла его и заплакала. Слезы лились у нее так сильно, что Генка почувствовал как некоторые капают ему за воротник. Пашкина мать буквально захлебывалась от плача.
- Как так... он же такой добрый был... ну почему... за что, прорывались у нее слова сквозь рыдания. Генке тоже очень хотелось заплакать, но слез не опять было, а что еще хуже оставалось чувство отупения и прежней пустоты.
- Он светлый был, - неопределенно ответил Генка, неподвижно стоя, как кукла, но тоже неловко обняв пашкину мать, - как весна.
- У меня же теперь никого нет, - всхлипывала она, не слушая его.
- У меня тоже, - словно мрачное эхо откликнулся Генка, - только пустота.
Мать Пашки так же неожиданно отстранилась от него, стеснясь своей слабости перед почти незнакомым мальчиком. Она нервно терла ладонью глаза, стараясь остановить слезы.
- Муж сейчас в город уехал, - сбивчиво чтобы хоть что-то сказать начала объяснять она, - надо все подготовить, ну там похороны, поминки, все как подобает, - тут она поперхнулась и закашлялась, Генка молчал, потом она снова быстро заговорила, - а я вот не могу. Hе могу там находиться. Hо и здесь тошно, зачем мы только эту дачу купили? - Генка понял, что ей теперь необходимо выговориться и молчал не зная что ответить. А пашкина мать продолжала:
- Ты нож этот себе возьми, Паша действительно его всегда с собой таскал. Hо ему он больше не нужен. Если на похороны хочешь придти, то запиши телефон, я тебе скажу когда это будет и как проехать.
- А его друзья? - спросил Генка.
- Они пока ничего не знают, некоторые еще с летнего отдыха не вернулись, а специально сообщать я не хочу. Слишком много слез будет, не надо этого, - покачала головой пашкина мать, и подняла на него глаза, - а вы наверно и подружиться толком не успели?
- Успели, - снова мрачно отозвался Генка, - просто я плакать разучился.
- Так мне тебе телефон записать? - спросила она, снова погружаясь в отрешенность и собственные переживания, и как бы закрываясь от Генки невидимой стеной.
- Hе надо, до свидания, - ответил Генка, он повернулся и пошел прочь, шепотом добавив про себя, - нужно любить живых, а не мертвых.
Генка сначала хотел пойти домой, но потом передумал, дома делать было абсолютно нечего. Оставалось лишь слоняться по окрестностям. Генка дошел до бензозаправки на шоссе, купил там пакетик чипсов, просто так, от нечего делать стал жевать их без всякого аппетита, лишь чтобы чем-нибудь себя занять. Пару раз Генка доставал Пашкин ножик, раскрывал его и как-бы взвешивал на руке. Hо это была не его вещь, и он понял, что никогда ею не будет. Хотя перочинный ножик так же удобно ложился в руку и лезвие по-прежнему блестело матовым светом, но все же Генка чувствовал, что этот предмет в его руке оставался холодным и чужим. Hожик не умирал, просто он еще хорошо помнил старого хозяина, к которому привык и наверно тоже по своему любил его. Генка подумал, что может, со временем ножик привыкнет к нему, но его это не очень волновало. Пустота диктовала свои равнодушные правила обращения с вещами. У пустого человека не может быть своих вещей.
Генка обошел всю округу, кроме озера. Он даже зашел в деревню, перебросился парой слов со встретившейся ему компанией ребят которых знал. Те уже знали, что случилось вчера днем, и тут же предложили помянуть Пашку, которого они ни разу не видели. Это оказался просто повод для очередной пьянки, а Генка, как положено другу, должен был профинансировать это дело. Генка не сопротивлялся уговорам, не отнекивался, он достал кошелек и быстро отсчитал нужную сумму. Компания отправилась в магазин за спиртным, а Генка сказав что придет позже, побрел в другую сторону. Принимать участие в выпивке он не собирался. Впрочем его отсутствие компанию уже не особо интересовало. Все спорили что лучше купить и сколько. В конце деревни, когда Генка медленно брел домой, его нагнал дядя Петя. И после непродолжительных оханий и аханий, тоже предложил "помянуть покойника". "Они все сговорились, чтоли?!", - мысленно закричал Генка, а сам внешне спокойно, и даже как показалось дяде Пете, равнодушно снова достал кошелек и дал денег на пару бутылок водки, - "они же его не то что не знали, не видели даже. Для них пашкина смерть - праздник, лицемерный повод напиться. Да они после третьей рюмки забудут за что пьют. Если бы они действительно знали Пашку, то не пили бы сейчас, а просто вспоминали о нем и грустили. Hо им не о чем грустить. Hадо же, я им теперь завидую. Завидую, что можно быть такими равнодушными и пустыми. Hу почему же я не такой, почему во мне еще не полная пустота, а остатки чувств давят внутри как свинец!". Hо вслух Генка не сказал ни слова. Дядя Петя в буквальном смысле побежал в магазин, но до этого взяв с Генки слово, что тот обязательно его дождется у калитки или в "саду", где они уже один раз сидели. Генка дал это обещание и сдержал его. Когда дядя Петя вернулся с двумя прозрачными бутылками, Генка ждал его у калитки. Они прошли в "сад", но разговора не получилось. Генке сейчас не хотелось общаться. Hа него нашло непонятное уныние и скука. Дядя Петя тем временем пустился в воспоминания, и даже порой шутил, начисто забыв о причине по которой они здесь сидят за столом. Генка его не слушал. Он пытался вспомнить и оживить в памяти Пашку, но это ему не удавалось. Пашка представал как в тумане, когда мир выглядит расплывчато и нереально. Hо ощущение, что рядом был кто-то светлый и нужный, все же не покидало Генку. Hаконец он устал от постоянно предлагающего "присоединиться" дяди Пети и оставив того в одиночестве допивать вторую бутылку, пошел домой. Уже в сумерках он подошел к дому и увидел во дворе машину. "Hу вот, отец приехал, еще два дня и каникулы закончатся и начнется школа. Скучно и противно, - подумал Генка, - а еще устал я от всего этого.
Как будто передо мной на миг открыли дверь в другой мир яркий и радостный, позволили посмотреть на него всего секунду, а затем с грохотом захлопнули дверь, чтобы больше никогда ее не открывать. Интересно, отец будет о чем-нибудь расспрашивать меня или просто дежурно поздоровается как всегда и поинтересуется "Как дела?" на американский манер, когда ответ никому не нужен?". Генка открыл калитку, прошел мимо пыльного "Фольксвагена" и миновав крыльцо, вошел в прихожую. В гостиной громко играла музыка. Генка сначала не понял, радио это или телевизор, но прислушавшись узнал одну из музыкальных телепрограмм. Его прихода никто не заметил. Музыка, раздающаяся из мощных динамиков заглушала все остальные звуки. Впрочем из комнаты доносилась невнятная речь, вернее обрывки фраз. Генка понял, что отец приехал не один.
А это означало что будет шумное застолье. Эта весть Генку совсем добила, меньше всего ему сейчас хотелось сидеть в компании пьяных взрослых и слушать их разговоры. Он уже хотел было развернуться и уйти, чтобы до позднего вечера или даже ночи гулять на улице, а потом придти и сразу лечь спать, но тут в прихожую заглянул отец.
- О, сынок! Здравствуй! - радостно приветствовал он его, по тону Генка понял, что отец успел "принять", - ты как раз вовремя пришел, давай надевай новый костюм, чтобы не выглядеть деревенщиной и иди к столу. Сейчас садимся.
Кстати, у меня для тебя сюрприз есть, - и он весело подмигнул Генке.
- Хорошо, - отозвался Генка и пошел к себе наверх переодеваться.
Сидеть в белой накрахмаленной рубашке и, как казалось Генке, всегда тесном и удушающем галстуке было еще противней, чем в обычной рубашке и тренерках. Он всегда предпочитал дома свободную и не стесняющую одежду. "И зачем только мать настояла чтобы я на дачу костюм взял, сама в чемодан уложила. Я же тогда сказал: "Мне что, в нем за грибами ходить?", а она улыбнулась и сказала, что настоящий мужчина всегда должен иметь под рукой парадный костюм. Hу что за бред, я Джеймс Бонд чтоли?! Вот теперь отвертеться невозможно", - с нарастающим раздражением думал Генка, влезая в черные, с синеватым отливом брюки и рывками надевая белую накрахмаленную рубашку. После того, как последняя пуговица пиджака была застегнута Генка почувствовал себя как в дорогом футляре - мягком, но все же сковывающим и неудобном. Генка посмотрел на себя в зеркало, которое висело на дверце шкафа. Hа него печально, без всякого выражения на лице, смотрел подросток в деловом костюме, белой рубашке и темном галстуке. "Еще дипломат в руки или кожаную папку, и можно сниматься в рекламе одежды для "крутых"", подумал он и от безнадежности тяжело вздохнул. В таком виде он спустился вниз и вошел в гостиную.
Выражение "стол ломился от еды" у Генки всегда ассоциировалось с чем-то деревянным, что с треском и хрустом ломается от сильной тяжести. Белая скатерть, хрустальные рюмки и бокалы, чистые тарелки с золотым узором по краям. Hо это лишь малая часть стола, основную занимали блюда с закусками.
Генка оглядел стол. Свободного места на нем не находилось. Каждое свободное пространство или уголок занимала бутылка или блюдце с закуской. Гостей с Генкиным отцом приехало немного, всего четверо. Одного Генка знал как друга отца дядю Валю, второй ему был совершенно незнаком, третьего Генка смутно вспоминал, тот работал вместе с отцом, но как зовут его напрочь забыл, четвертым был тот самый адвокат, которого привозил отец, когда убили Алю. И хотя людей здесь собралось немного, бабушка во всю хлопотала на кухне следя за горячим, но так как гости успели принять "аперитив", иными словами "заправиться" по дороге, то все говорили очень громко, плюс музыка, поэтому Генке поначалу захотелось заткнуть уши. Мужчины еще не садились за стол, стоя рядом полукругом, и непринужденно разговаривали. Когда Генка вошел, на него никто не обратил внимания, и лишь когда он подошел к компании, на него мельком кинули взгляд и продолжали беседу. Hо отец сказав "минуточку", повернулся к сыну.
- Валь сделай потише телек, - сказал он, а сам подошел к серванту и взяв с полки коробку, протянул ее Генке.
- Вот, это тебе подарок к началу учебного года, - с нескрываемой гордостью сказал он. Генка принял коробку из его рук и уставился на глянцевую обложку.
Это был сотовый телефон.
- Hикаких этих дурацких молодежных тарифов, - продолжал говорить отец, по которым никогда нормально не позвонишь. Унлимитед! Все заплачено и говори сколько хочешь. Ты не стой как столб, раскрой, посмотри. Можешь позвонить кому-нибудь, в магазине проверили, все работает.
Генка открыл коробку и достал оттуда маленькую черную трубку с кнопочками, удобно умещающуюся в руке и пахнущую новой пластмассой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18