В средней полосе Мурат сбросил попутный груз. Оставалось сдать мясо...
- Ты чего, Серега, неси! - крикнули сзади.
Сергей оторвал ноги от асфальта, понес.
Мурат здесь...
Здесь...
Рядом...
Мурат, который отрезал голову его сослуживцу. Живому отрезал.
Он здесь!
Злость тошнотой подступила к горлу. А может быть, это просто попалась тяжелая туша.
Может быть, просто туша...
Сергей таскал мороженую баранину, вспоминая задранную вверх голову, вспоминая ямы в земле, заменяющие пленникам камеры, вспоминая побои и унижения.
Вспоминал.
Вспоминал...
Он закончил работу, получил деньги, не глядя, скомкав в горсти, сунул их в карман.
- Серега, есть халтура, надо машину разгрузить.
- Что? Нет, я не могу. Сегодня не могу...
Сергей быстро уходил, почти убегал с рынка. Он даже не понимал, куда и зачем спешит. Он просто не мог стоять на месте, ему надо было что-то делать, надо было куда-то бежать...
Недалеко от своего дома Сергей остановился.
Зачем он пришел домой? Не надо домой.
А куда надо?..
К Витьке. Надо идти к Витьке!
Сергей развернулся и побежал назад.
Только бы он был дома, только бы был...
Витька был дома.
- Дай мне ствол. Я знаю, у тебя есть ствол. Ты показывал, сказал Сергей с порога.
- Зачем он тебе?
- Надо. Очень надо!
Витька не хотел давать пистолет. Сергей был явно не в себе. Мало ли что он может вытворить, а его потом по судам затаскают. Да и посадить могут за незаконное хранение...
Зря он показывал пистолет. И зря притащил его из Приднестровья.
- Ну дай, дай. Мне только попугать.
Сергей действительно хотел только попугать. Вдруг захотел увидеть, как его мучитель струсит, как будет ползать на коленях и мочиться в штаны...
Ни о чем другом он не помышлял. Только увидеть, как он ползает и молит о пощаде.
- У меня нет пистолета, - притворно вздохнул Витька.
- Как нет? А где он?
- Выбросил.
- Не ври! Он у тебя! Я все равно его найду! Лучше дай добром!
Сергей шагнул в комнаты. Он готов был перевернуть весь дом!..
- Ладно, только я тебе его не давал и ничего о нем не слышал.
- Не слышал, не слышал...
Витька вытащил из платяного шкафа пистолет, тщательно обтер его со всех сторон, чтобы стереть отпечатки пальцев.
- На. И помни...
- Да помню, помню.
Сергей схватил пистолет, не глядя сунул его за пазуху.
- Ты кого попугать хочешь?
- Да так, одного... Он мне деньги не отдает.
Сергей бежал к рынку бегом. Он даже не догадался поймать машину.
Только бы успеть. Только бы не опоздать... Рефрижераторы стояли на месте. Возле них никого не было. Чеченцы сидели в кафе. Но Мурата среди них не было. Все равно никуда не денется, все равно придет. Надо только подождать. Только дождаться...
Сергей встал у забора, спрятавшись за машинами. Миновать его, если идти к рефрижераторам, было невозможно.
Только бы он пришел...
Что будет потом, Сергей не думал - ничего не будет, он только попугает, и все...
Мурат появился неожиданно. Он уверенно завернул в открытые ворота и направился к машинам.
Сергей шагнул из своего укрытия ему навстречу. И остановился, вновь почувствовав отозвавшийся спазмом внизу живота страх.
Мурат заметил замаячившую в тени рефрижератора фигуру и остановился.
- Чего тебе? - спросил он.
Сергей растерялся и сделал шаг назад. Он боялся Мурата, он всегда его боялся, и теперь тоже! Но еще он его ненавидел.
Мурат пошел дальше.
- Стой! - не своим, чужим, неузнаваемым голосом просипел Сергей.
Мурат снова остановился.
- Уйди с дороги! - довольно миролюбиво сказал он.
И попытался пройти мимо. Он даже не обиделся на приставшего к нему русского пьяницу. Потому что не видел в нем противника.
- Эй, погоди!..
Сергей потянул из кармана пистолет. Мурат ухмыльнулся. Чеченца видом оружия не испугать. Чеченец видит оружие с рождения.
- Уйди, дурак!
Сергей дослал патрон в ствол.
"Пьяница" умел обращаться с пистолетом, Мурат это отметил и слегка напрягся. Но виду не подал.
Он стоял в распахнутом белом плаще, засунув руки в карманы брюк, и смотрел на своего преследователя.
- Ты узнал меня? Помнишь, блокпост. Ребят. И лейтенанта, невнятно, как в горячке, бормотал Сергей, распаляя свою ненависть. - Помнишь отрезанную голову?..
Мурат не помнил блокпост, лейтенанта и отрезанную голову. На его веку было много блокпостов и лейтенантов. И было много отрезанных голов.
- А помнишь, как я у вас нужник чистил?
Нужник?..
Теперь Мурат, кажется, узнал его. Теперь - вспомнил. Это был тот, обмочившийся от страха солдат... Впрочем, они все мочились, когда их убивали... Но этого он не убил, этого он подарил своему отцу.
Это был его раб.
- Ах, это ты? - произнес Мурат.
- Я.
- Чего ты хочешь?
- Убить тебя.
Мурат не испугался, он никогда ничего не боялся. В том числе смерти. Смерть страшна для неверных, их души попадают в ад. Его душе уготован рай. Он давно заслужил его. Тем, что отправил в ад не одного такого...
Мурат стоял, широко расставив ноги, зло ухмыляясь в лицо Сергею. Он не верил, что тот выстрелит. Иначе давно бы выстрелил, а не болтал... Это не так просто, как кажется, - выстрелить в безоружного человека. Для этого надо быть мужчиной. Надо быть воином.
Русские не были воинами, они не умели стрелять в безоружных людей. Он - умел. И поэтому всегда побеждал.
- Убери пушку, я дам тебе денег.
Мурату не нужна была драка на чужой территории. Он действительно готов был дать деньги, чтобы уйти отсюда.
- Сколько тебе надо?
Сергею надо было много денег. Он собирался купить квартиру. Или хотя бы комнату. И теперь он мог получить эти деньги.
Так, может, получить?
К чему ворошить старое? Была война, они убивали чеченцев, чеченцы убивали их.
Но лейтенант... Рядовой Пахомов!.. И мокрые, парящие штаны!..
А впрочем, дело даже не в лейтенанте. И не в Пахомове. Дело в нем самом, которого не убили, но которого все равно что убили, потому что лишили жизни.
Он вдруг решил, что во всех его бедах виновен Мурат. Виновен тем, что однажды поставил на колени. Что под страхом смерти заставил чистить нужник. И что Сергей его чистил.
А Мурат бы не стал. Никогда бы не стал! Потому что не боится смерти. И теперь не боится! А Сергей боится. Всего боится! Боится умереть, боится остаться без денег, боится дать в морду тому, кому надо дать, боится убить...
Боится!
И поэтому живет не так, как Мурат. Живет хуже.
В армии.
В плену.
После плена.
Всегда...
И не за унижения, испытанные у блокпоста, не за отрезанную голову рядового Пахомова хотелось поквитаться Сергею - за собственную несложившуюся жизнь.
Потому что кто-то должен за это ответить!..
Если по справедливости, то, наверное, не Мурат, по справедливости - кто-то другой, кто допустил эту войну и эту жизнь... Но где он? А этот - вот он. Этот - рядом.
- Я убью тебя, - вдруг совершенно спокойно сказал Сергей. И понял что пришел сюда не пугать, пришел - убивать. Потому что напугать будет мало. Потому что все равно не напугать и на колени не поставить! Можно только убить. И нужно убить!..
Сергей поднял, ткнул дуло пистолета в чужие глаза.
И увидел на мгновенье всколыхнувшийся в них страх. Значит, он тоже боится. Боится! Значит, он тоже, как все...
Сергей выстрелил. Выстрелил в лицо безоружному человеку.
Мурат откинулся головой назад и упал. Упал - как стоял, не вынув рук из карманов.
Грохот выстрела эхом отразился от близких стен. Вспорхнули испуганные голуби. В кабине одного из рефрижераторов мелькнуло небритое, удивленное лицо. Сергей вскинул пистолет и выстрелил не целясь. Выстрелил, повинуясь армейской привычке реагировать пулей на любое движение и повинуясь страху.
Лобовое стекло лопнуло паутиной трещин. Кто-то вскрикнул.
Сергей выскочил на улицу и побежал, сам не зная куда. Он не прятался и не прятал оружие. Он бежал с пистолетом в руке, словно в атаку. В атаку на прошлое.
Через четверть часа его взял случайно проезжавший мимо милицейский наряд...
На суде Сергей пытался втолковать судье, что не сделал ничего плохого. Что сделал то, что делали с ними чеченцы и что делали с чеченцами они. И за что им давали медали. В том числе ему.
Пытался доказать, что чеченцев надо убивать раньше, чем успеют убить они. Что это такая мера безопасности - убить первому.
- Но вы не на войне, - прерывал его судья.
- Но он убил моего друга. Он отрезал ему голову! - возражал Сергей. - Он отрезал моему другу голову и убил еще много наших, а я должен был отпустить его с миром? Чтобы он вернулся к себе и снова убивал? Разве это справедливо?
- Но здесь не война!
- Там война. А он здесь.
Сергей не понимал, за что его судят. Он не нападал первым, он только защищался. Первым напал Мурат! Тогда, на войне. Неужели он не имел права ответить ему, пусть запоздало, но ответить? Всего лишь ответить!
Просто эти судьи никогда не были на войне. Никогда не убивали. И никогда не видели отрезанных голов. Им просто надо объяснить, что отрезанные головы, рабство, ямы прощать нельзя. Нельзя! Потому что простить - значит показать свою слабость и утвердить их в их силе. В их правоте. И значит, согнуться и уже никогда не распрямиться.
Нельзя прощать! Сила боится только силы! И уважает только силу!..
Судья внимательно слушал обвиняемого и что-то писал на листе бумаги.
Потом говорил прокурор. Говорил о социальной опасности военнообязанных, прошедших горячие точки, о недопустимости мести как инструмента справедливости, о диктате закона, который должен смотреть не на личность, но, в первую очередь, на совершенное им деяние.
Адвокат строил свою защиту на психических травмах, полученных подзащитным во время боевых действий, на его тяжелом социальном положении и обостренном чувстве справедливости.
Свидетели-чеченцы твердили, что убитый потерпевший никогда не воевал, не брал в руки оружия, что был экспедитором и сюда тоже привез мясо.
Очевидцы преступления рассказывали, как на вид опустившийся, потому что грязный, заросший, в сальной телогрейке обвиняемый стрелял в потерпевшего в белом плаще и очень дорогих ботинках...
Прокурор требовал пятнадцать лет.
Адвокат просил, учитывая состояние аффекта и расшатанную психику подзащитного, пять.
Сергею дали восемь.
Но восемь он не отсидел. Отсидел только год.
Его направили в колонию строгого режима, где, кроме прочих зэков, отбывали наказание несколько десятков чеченцев. Кто-то шепнул им, за что сидит Сергей.
Чеченцы написали о нем домой. Им ответили, что отец Мурата обещает двадцать баранов тому, кто смоет с его семьи позор.
Но дело было даже не в баранах...
Чеченцы обратились к сидящим на зоне авторитетам и потребовали у них жизнь обидчика. Потому что этого требовал их обычай.
Сергей был простым работягой, и авторитеты за него не вступились. Авторитеты отдали его жизнь за десять пачек чая.
Сергея подкараулили на выходе из столовой и полоснули поперек шеи заточкой. Как когда-то Мурат полоснул по шее рядового Пахомова.
Он упал на затоптанный пол на бок и, умирая, согнулся калачиком, как когда-то в детстве, когда засыпал в своей кровати. Мимо него шли зэки, направлявшиеся на обед. Они торопились и поэтому не обращали на него никакого внимания.
Начатое по факту убийства следствие ни к чему не привело. Убийц видели многие, но свидетелей не нашлось.
Дело закрыли.
Близкие за телом не приехали. Мать покойного лежала в больнице, бабушка была слишком стара. А больше у него никого не было.
Сергею привязали к ноге картонную бирку, засунули в полиэтиленовый мешок и похоронили на тюремном кладбище, воткнув в холмик свеженабросанной земли колышек с фанерной дощечкой. Которая через полгода истлела, и уже нельзя было разобрать, что на ней написано.
Мурата тоже похоронили. На родине. В его деревне на родовом кладбище, рядом с могилой прапрадеда. Который тоже был героем. На той, очень давней, еще с Российской империей, войне.

1 2 3