Эдвард Радзинский: «Наполеон: Жизнь после смерти»

Эдвард Радзинский
Наполеон: Жизнь после смерти



-edradz.shtml
«Наполеон: Жизнь после смерти»: Вагриус; Москва; 2003

ISBN 5-264-00313-0 Аннотация В своем новом романе Эдвард Радзинский не перестает удивлять нас невероятными историческими фактами. Роман написан в форме записок императора Наполеона, продиктованных им своему секретарю на острове Святой Елены. В них император рассказал о своем детстве и начале военной карьеры, победоносных битвах и любовных приключениях, о пути к власти — сначала во Франции, потом в Европе…Но был ли император полностью правдив? И зачем он диктовал свои записки — для себя, для потомков… или совсем с другой целью?Новая, совершенно неожиданная версия жизни и гибели великого Наполеона Бонапарта — в романе «Наполеон: жизнь после смерти». Новая книга Эдварда Радзинского из знаменитого цикла исторических исследований о великих правителях. Книги «Николай II», «Сталин» в течение длительного времени занимали первые места среди бестселлеров. И сейчас эти книги вызывают живой интерес и у молодого, и более старшего поколения, по-прежнему читаемы и пользуются невероятным спросом.Поражения Наполеона, императора Франции, были забыты — остались только победы. И хотя в сонм бессмертных ему не удалось войти владыкой величайшей империи, он вошел в него куда более прочно — гением и страдальцем. А его старый враг Шатобриан вынужден был написать: «Это Карл Великий и Александр Македонский, какими их изображали древние эпопеи. Этот фантастический герой и пребудет теперь, после смерти императора, единственно реальным...» Эдвард РадзинскийНаполеон: Жизнь после смерти Из архива Шатобриана ПИСЬМО ИЗДАТЕЛЮЯ купил рукопись Лас-Каза в сентябре 1832 года в Женеве. Основной текст рукописи написан, видимо, в 1815 году. Но много позднее автором были сделаны многочисленные вставки в этот текст — другими чернилами. Думаю, их следует набирать курсивом.Р.S. Вчера я читал рукопись маленькому Гийому. Ему четырнадцать лет, он родился после смерти Бонапарта, и все великие имена, столь недавно будоражившие воображение века, ему уже неизвестны. Банальное, но, увы, вечное — Sic transit gloria mundi! А что будет еще через десяток лет?..Поэтому высылаю с нарочным самые краткие (ибо ненавижу, когда прерывают чтение) примечания. РУКОПИСЬ Долго смотрел я на свою, увы, дрожащую руку: переплетение морщин — таинственная карта…Однако к делу. С острова Святой Елены вернулся мой сын… Нехороша фраза. Нет в ней силы, как любил говорить император. Он умел чеканить строку. Его обращения к армии… «красноречие победы»…Король послал целую делегацию выполнить последнюю волю императора — привезти его тело в Париж. Я не поехал: мне восемьдесят лет, и я вижу все хуже и хуже. Книги, труд с пером убили мое зрение…А на остров за гробом отправилась знакомая (но — увы! — прополотая временем) компания — те, кто разделял вместе со мной изгнание императора.Поехали:Мой сын.Гофмейстер двора императора граф Бертран. (Теперь ему под семьдесят. Его белокурая жена Фанни умерла, он поехал с сыном.)Камердинер императора Луи Маршан. (Я помню его юношей, а нынче он — почтенный буржуа.)Слуги императора Сен-Дени и Новерра — повар и конюх.Генерал Гурго. Этот несносный человек сохранил свой отвратительный характер и в долгом плавании сумел перессориться со всеми.Не поехали:Я.Граф Монтолон. Говорят, что за какие-то девять лет он промотал полтора миллиона франков. Буквально за несколько месяцев до поездки он поступил на службу к племяннику императора. Монтолон умудрился возглавить экспедицию, которая должна была свергнуть короля и возвести на трон Луи Наполеона. Эти идиоты решили повторить подвиг покойного императора. Но великий побег с острова Эльба превратился в жалкую комедию. В их заговоре конечно же участвовали агенты короля, и когда простаки высадились в Булони, их уже ждали. Графа Монтолона осудили на двадцать лет.Врачи, лечившие императора, О'Мира и Антомарки. Оба этих лекаря весьма поспешно последовали на тот свет за знаменитым пациентом. Мне хочется написать — слишком поспешно…На острове императора похоронили, как он того желал — подле родника с чистой водой, текущего мимо двух ив, на небольшой полянке, заросшей цветами. Место называлось «Долина герани».Хорошо помню, как он впервые увидел это место с вершины оврага. И, усмехнувшись, сказал мне: «Здесь меня следует похоронить». Это случилось месяца через три после нашего приезда. Он тогда был отменно здоров, в расцвете сил — ведь ему не было и пятидесяти… Так что я только улыбнулся.Но там его и похоронили. Там он и лежал почти двадцать лет и ждал, пока за ним приедут из Парижа. Ждал под безымянной плитой, которую охраняли английские солдаты.Я не видел ни похорон, ни могилы. Император умер после того, как меня увезли с острова.Сын рассказывал мне: когда подняли безымянную плиту, под нею оказались еще несколько тяжелых плит (две были отлиты из металла). Император покоился в четырех гробах, за-ключенных друг в друга. Так англичане стерегли его после смерти…Наконец открыли последний гроб. В истлевшей одежде, покрытый истлевшим синим плащом с серебряным шитьем (в нем он был при Маренго) император лежал совершенно… живой. Он был таинственно не тронут тлением!И Бертран воскликнул:— Как он помолодел… юноша!— Просто мы стали стариками, — ответил Маршан, — а император все такой же.— Нет, — шептал Бертран, — он отчего-то не подвергся тлению. А ведь его не бальзамировали…— Он всегда побеждал, — сказал Маршан. — Победил и тление.Фраза слишком патетичная для бывшего камердинера. Я услышал в ней голос императора.После чего Маршан вынул бумагу и прочел несложные и странные строки:— Император завещал передать вам: он всегда знал, что вернется в свой город, и Париж еще услышит знакомое: «Да здравствует император!»Мой сын сказал, что все это было написано… рукой самого императора! И тогда вся компания прокричала над открытым гробом:— Да здравствует император!Теперь я уверен: Маршан всё знал. И император знал, что не подвергнется тлению…Я пошел встречать его гроб, когда он прибыл во Францию, хотя сын отговаривал — декабрь, ледяной ветер… Я стоял в толпе. И в меркнущем свете (мои глаза!) неясно видел, как гроб, покрытый черным покрывалом, плыл в воздухе, качался на фоне парусов.Император вернулся.Я сильно простудился. Встану ли?..Открываю записную книжку и в который раз перечитываю старые записи.Его тайна…25 ноября 1816 года я в последний раз видел императора.В ту ночь, вопреки обыкновению, он отпустил меня рано. Я тотчас уснул, но посреди ночи проснулся от ужасающего грохота. Выбили дверь. Ворвались. Зажгли свечи… Солдаты побросали мои вещи в сундуки.Как я боялся вмешательства императора! У его постели всегда стояло заряженное ружье… Но из спальни не донеслось ни звука. Неужели он не проснулся? Какое счастье!Меня вывели в ночь. И в окне я увидел… лицо императора! Освещенный свечой — ее держал Маршан — император совершенно спокойно смотрел, как меня уводили…Только теперь я понимаю: он этого хотел. Ведь вместе со мной на волю уходило все, что он рассказал мне…Через час я сидел в маленькой камере. Утром пришел губернатор. Говорят, доктор О'Мира рассказал ему о слабом здоровье моего сына — просил не высылать меня. Губернатор ответил: «Что значит для большой политики смерть одного ребенка!»Губернатор проследовал в камеру. Потрясая моим (перехваченным) письмом, он кричал, что предупреждал меня не писать клевету на него и английскую корону, прославляя преступника — «генерала Бонапарта» (так он называл императора). Я тотчас предупредил, что хотя сейчас, к его счастью, я безоружен, но — клянусь честью Лас-Казов! — впоследствии отыщу его хоть на дне морском. И он мне ответит — мы будем драться!.. Жалкий трус пытался расхохотаться, но по лицу было видно — испуган.Потом меня посадили на корабль, идущий до мыса Доброй Надежды. Я заболел тропической лихорадкой, несколько месяцев провалялся в госпитале. Но Господь помог мне. Вопреки приказу губернатора, меня с сыном отправили в Лондон. Мои бумаги были опечатаны и лежали в каюте капитана. В Лондоне их отобрали. Но кое-что я сумел спрятать…Через много лет я вернул все свои бумаги. И написал книгу, которая стала знаменитой. Я составил ее из записей, которые продиктовал мне император. Величайшие умы нашего времени признают, что во многом благодаря этой книге он вновь стал кумиром просвещенной Европы.И вот вчера вернулся на родину и его прах. Но только теперь, вспоминая все, перечитывая заново свои бумаги, я догадался… Я не понимал главного! Все мы — я, его свита, охранники, губернатор и даже сам остров, на который его сослали, — были лишь жалкими марионетками в игре императора. Точнее — в его последнем сражении, которое он выиграл при нашей общей помощи.Да, я часто перечитываю его слова… И все, что произошло, представляется мне совсем в ином свете.И его смерть — тоже.О себе. Я — Эмманюэль Огюст Дьедонне Мариус Жозеф маркиз де Лас-Каз. Еще в ХI веке мой предок прославился в сражениях с маврами. Я появился на Божий свет в родовом замке Лас-Казов в департаменте Верхняя Гаронна.Судьба будто направляла нас друг к другу. Я учился в том же Парижском военном училище, которое четырьмя годами позже окончил император. Я был морским офицером, когда познакомился на Мартинике с Жозефиной де Богарне (тогда ее звали Мари Жозе-Роз Таше де ля Пажери). Креолка… она — само желание, маленькая богиня… Потом судьба разбросала нас.После революции я эмигрировал, был в армии принца Конде, сражавшейся против Республики. И только при императоре получил возможность вернуться во Францию. Тогда я и узнал обо всех событиях бурной жизни моей хорошей знакомой. Оказалось, она переехала в Париж, где вышла замуж за виконта де Богарне, впоследствии генерала революции (и конечно же, гильотинированного той же революцией). Креолку спасло только падение Робеспьера. Ну а далее, как известно, она стала женой генерала Бонапарта и, наконец, императрицей французов.Благодаря Жозефине (во-вторых) и собственным достоинствам (надеюсь, во-первых), я сделал карьеру в империи: получил графский титул, пост камергера и успешно исполнил ряд секретных дипломатических поручений. Но главное — стал автором «Исторического и географического Атласа», весьма популярного в Европе.В окружении императора я появился после его возвращения с Эльбы, во время великих Ста дней, «когда орел вновь распростер крылья над Францией» (его фраза). Но только после Ватерлоо, в дни отречения, я оказался рядом с императором. И вместе с ним отправился на Святую Елену.Я пробыл там почти год, и все это время непрерывно вел записи под диктовку императора. Порой мы работали по шестнадцать часов в сутки… пока не наступил тот самый день — 25 ноября 1816 года.Лицо императора, освещенное свечой в окне… оно исчезает в ночи… Скоро, скоро оно исчезнет вместе со мной… ОБЫЧНЫЙ ВЕЧЕР Первый раз догадка о его тайне мелькнула уже на острове. В тот вечер мы ужинали как всегда в восемь. И вначале все шло как заведено. Это был самый обычный вечер. Я описал его тогда же в своих записях.Перед ужином он позвал меня в кабинет — маленькую комнатушку. В доме их два десятка, в них живет полсотни человек. Слуги ютятся и в чердачных помещениях.На месте дома когда-то был скотный двор. Целых полстолетия здесь мирно обитали домашние животные. И только недавно его превратили в жилище, настелив доски поверх свиных экскрементов. Сегодня утром прошел дождь и из-под досок особенно несет навозом. Это напоминает о прошлом дома… В другие дни запах менее силен, но постоянен.На нашей проклятой скале всегда сыро — мы живем среди вечных туч. Когда внизу над долинами сияет солнце, здесь идут дожди. Книги и мои записи постоянно покрываются плесенью.Но он, император-солдат, живший в палатке на бивуаках, не снимавший во время маршей по нескольку дней сапог, будто не замечает ничтожества своего нынешнего жилища… Нет, не так: замечает, но не страдает.Страдаем мы.Император занимает две комнатушки по двенадцать метров с низенькими потолками. Здесь его кабинет и спальня.В кабинете на жалких обоях — портреты Марии Луизы, Жозефины и сына в столь нелепых здесь великолепных рамах из Тюильри. И огромный стол, занимающий почти всю комнату.— Садитесь, — сказал мне милостиво император. — Сегодня после ужина я хочу прочесть в салоне вольтеровскую «Заиру».Обычно после ужина он развлекает нас чтением своих любимых произведений. Но (тоже как обычно) пьеса куда-то запропастилась. Вещи как-то умудряются теряться в этой крохотной комнатушке!Император беспомощно ищет пьесу на столе, на стульях, даже на полу, подслеповато роется в бесконечных бумагах. Приподнимает карты собственных походов и походов Цезаря. Ворошит кипу страниц, записанных мною под его диктовку…И тут я впервые замечаю: буквально в последние дни император начал стремительно (и загадочно) дряхлеть…Пьеса нашлась на столе.На том же столе вскроют его мертвое тело.Она торчала из-под треуголки, которую император всегда почему-то кладет на стол поверх карт. И когда он, торжествуя, приподнял свою знаменитую, оставшуюся на тысячах картин треуголку, из-под нее выскочила огромная крыса. В доме множество крыс и они особенно полюбили треуголку императора.Крыса плюхнулась на пол, и я с отвращением смотрел, как эта жирная тварь неторопливо уползала в дыру между досками. Император рассмеялся. Крысы его не смущают — они напоминают о походах, о времени славы…Часы пробили восемь. Киприани (слуга, он же — уши императора) в черных панталонах и темно-зеленом мундире с золотым шитьем торжественно застыл у двери с бронзовым канделябром в руке.С последним ударом часов он объявляет:— Ужин Его Величества подан!Император предлагает руку даме. Как обычно, это Альбина Монтолон, жена графа Монтолона. Другая дама — Фанни Бертран, жена гофмейстера — не пришла, лежит дома с мигренью. Так она объявила.
1 2 3 4 5 6 7