ОН (молчит) . Да. Да. Правильно. Своей Любовью. Делаю снимок. Один снимок. Потом она улетает. Каждый день я жду её. Ровно в три часа дня она входит. И так – много лет подряд.
Молчание.
ОНА. Она такая разная…
ОН. Да! Вы правильно заметили! Она умеет каждый день становиться другой! Непохожей на себя в предыдущие дни! Неповторимой! Но это она! Она!
ОНА. Она очень разная…
ОН. Да, да! Очень, очень!
ОНА. Мне даже кажется, что это разные женщины…
ОН. Нет, нет. Нет! Это – она одна …
ОНА (помолчала) . Нет. Нет. Вы ошибаетесь. Вы глубоко ошибаетесь. Вы ведь не сумасшедший? Посмотрите. Это разные женщины. Вы разве не видите? Многих из них, из этих женщин, я хорошо знаю. Посмотрите?
ОН (твёрдо, глядя в одну точку) . Нет. Нет. Нет. Вы не знаете её. Вы не можете её знать. Не знаете.
ОНА. Знаю. Знаю очень хорошо. Они все приходили ко мне делать причёски. Да, да. Я знаю их. Перед тем, как идти фотографироваться, они приходили ко мне. Я всем этим женщинам делала причёски. Ваше ателье возле рынка, за углом? Да? А моя парикмахерская рядом, совсем рядом, в двух шагах. И этой я делала причёску, и этой, и этой…
ОН (твёрдо) . Вы – ошибаетесь…
ОНА (помолчала) . Вы – сумасшедший. Теперь я твёрдо уверена. Совершенно твёрдо. Это – разные женщины.
ОН. Нет.
ОНА. Не будьте глупцом.
ОН. Нет. Неправда! Не хочу слушать! Неправда!
ОНА. Пусть будет неправда. Но я не сказала вам ещё главного. Посмотрите сюда. Вот это – я. Да, да. Это – я. Я всё думала – почему мне так знакомо ваше лицо. И теперь вспомнила. Вот это – моя фотография. Я приходила к вам фотографироваться. Вот это – я. Ну, посмотрите? Посмотрите?! Ну?! Точно такая же фотография есть и у меня. Вот она. (Достаёт из-за пазухи конверт, в нём – фотография.) Видите? Это моя самая любимая фотография. Её мне сделали вы. Нигде и никогда я не была такой красивой, как на этой фотографии. И такой похожей на саму себя. Посмотрите, ну?
Молчание. МУЖЧИНА долго, внимательно смотрит на фотографию, поднося её близко-близко к глазам. Он словно ощупывает её и внимательно сверяет с ЖЕНЩИНОЙ. Собрал фотографии. Спрятал их за пазуху. Протянул ЖЕНЩИНЕ руку.
ОН. Вы не закончили. Мне нужно остричь ногти.
ОНА взяла его ладонь. Улыбается. Осторожно принимается за работу.
Нужно что-то говорить…
ОНА. Я не знаю – что…
ОН. Вы забыли…
ОНА. Я забыла…
ОН. Нужно говорить: «Чик-чик»…
ОНА. Ах, да. Чик-чик. Чик.
ОН. Чик-чик. Чик.
ОНА. Чик-чик.
ОН. Чик-чик.
ОНА. Чик. Чик. Чик.
ОН. Чик. Чик. Чик.
ОНА. Чик. Чик.
ОН. Чик. Чик.
ОНА. Чик. Чик.
ОН. Чик.
ОНА. Чик.
Молчат. Смеются.
ОН. Я вспомнил, как он называется.
ОНА. Я тоже вспомнила.
ОН. Венский стул.
ОНА. Да, да. Венский стул. Венский! Венский стул!
Смеются.
ОН (тихо-тихо) . Почему вы не сделали с собой то, что хотели, когда они забрали вас?
ОНА (тихо-тихо) . Ножницами? Думаете, нужно было убить себя?
ОН. Вы же хотели?
ОНА. Хотела.
ОН. Почему?
ОНА. Хорошо, что не сделала. Ведь мы – встретились. Иначе – никогда…
ОН. Никогда…
ОНА. Никогда-никогда…
ОН. Никогда-никогда…
ОНА. Никогда…
ОН. Сегодня вы научите меня?
ОНА. Мы так и не перейдём на «ты»?
ОН. Нельзя. Ни в коем случае.
ОНА. Хорошо.
ОН. Вы не ответили? Сегодня вы научите меня?
ОНА. Конечно.
ОН. Иначе всё рухнет.
ОНА. Теперь уже не рухнет.
ОН. Когда мы начнём урок? Нужно скорее!
ОНА. Сейчас. Сейчас начнём. Сейчас. Сейчас. Последний пальчик приведём в порядок. Чик-чик.
ОН. Чик-чик. Чик. Чик. Чик. Чик.
ОНА. Чик-чик. Чик. Чик. Чик.
Гаснут лампы. Темнота.
ОН. Кажется, прибавили света. Даже жарче стало от света.
ОНА. Да, немного посветлее стало. Держите меня за руку.
ОН. Я и не хотел выпускать.
ОНА. Начнём?
ОН. Да, да. Сначала – на сантиметрик. Самое главное – один сантиметрик над землёй. Приподняться. Только сантиметрик преодолеть. А потом станет легче. Легче лететь. Выше подняться – легче. Совсем легко будет. Самый трудный – первый сантиметрик… Только один…
ОНА. Мне жалко их…
ОН. Почему?
ОНА. Они смотрят и завидуют нам.
ОН. Мне тоже жалко. Но что делать? Они так никогда и не смогут… Вот, вот, кажется, получается! Летим! Мы летим!
С треском, грохотом, скрежетом разваливаются стены.
Горит ткань обшивки стен. Рвётся, трещит.
Нет четырёх стен. Небо. Звёзды.
ОНА. Теперь мы не расстанемся.
ОН. Теперь нас не догнать. Не достать. Теперь мы вместе. Навсегда. Навсегда?
ОНА. Навсегда… Навсегда… Навсегда…
ТИШИНА.
Вяло догорает, тухнет ткань. Исчезла тюрьма, сумасшедший дом, темница, четыре стены. Влюблённая пара взлетела к звёздам.
Вы говорите, что это бред, что это – выдумка, что это – невозможно? Верно.
Невозможно встретиться друг с другом в этом огромном сумасшедшем мире. Невозможно взлететь к звёздам. Но иногда получается.
Кто-то может. Когда очень-очень любит.
Я пробовал.
Теперь хожу по земле.

Конец первой пьесы.

Черепаха Маня
Пьеса в одном действии

Действующие лица:
Слава – 35 лет
Ира – 35 лет
Черепаха Маня – 300 лет

Однокомнатная «хрущоба», пятый этаж.
Ночь. Осень.
Двенадцатое сентября.



Куда их девать? Куда поселить моих героев?
А пусть живут в моей квартире. 18,5 кв. м. Ищу и ищу вот эти 0,5 кв. м. – не могу найти и потому шифоньера вот не имею. Поставить некуда. Вбил в стенку гвозди, повесил костюмы выходные на плечиках. Нормально!
И у СЛАВЫ с ИРОЙ – пусть будет то же самое в квартире. Только я на первом этаже живу, а они пусть живут на пятом. Ну, чтоб хоть какая-то разница была. А дом пусть стоит на горе, чтобы внизу – весь город видно было. Ну, чтоб красиво было бы, верно? А то «чернуха» эта надоела до чёртиков. И вам, и мне.
Итак, пусть будет красиво!
В комнате книги, полки, стол, цветы, диван. Кухня – как у меня: ма-а-аленькая. Ванная и санузел – вместе. В просторечии эта комната называется, кажется, «гованная»? Фу, как некрасиво! Виноват. Больше не буду.
Ну вот. Что ещё? На полу – зелёный палас. У меня, правда, красный. Но зелёный – красивее!
На паласе стоит настольная лампа. Только она и горит в комнате, больше нету света. Лампа освещает крохотное существо – ЧЕРЕПАХУ МАНЮ, которой недавно исполнилось триста лет, но об этом никто не знает кроме меня и вас. Перед МАНЕЙ лежит огромная морковка и лист капусты. МАНЯ слабо поднимает голову и смотрит то в одну сторону комнаты, то в другую. МАНЯ и лампа находятся на белой, нарисованной мелом на паласе, черте.
На диване, накрывшись коричневым в клетку (как у меня!) пледом лежит ИРА. Руки засунула под щёку, чуть свесила голову вниз, смотрит на МАНЮ и слёзы у неё бегут по лицу и капают на палас.
В другой половине комнаты, отделённой меловой чертой, на матрасе сидит СЛАВА. Книги перебирает, что-то в чемодан складывает.
Часы тикают. Ночь. Три часа. Темно в комнате. Только МАНЯ в круге света. Дождь за окном. Двенадцатое сентября.
Мне нравится число «Двенадцать». Потому что оно находится перед несчастным тринадцатым днём месяца. Я всегда верил и верю в приметы. Число двенадцать – маленький, последний, крохотный кусочек счастья перед несчастьем…
Молчание.
МАНЯ посмотрела на ИРУ. Потом посмотрела на СЛАВУ. Вздохнула горько-горько. Принялась есть капусту.
ИРА (плачет) . Бедная моя Манечка… Манюнечка ты моя… Красавица ты моя ненаглядная… Ты-то, ты-то за что страдаешь? Тебе, несчастной моей, на спячку надо уже ложиться, уже осень, уже холод, а тебе всё покою не дают эти два мерзавца, да? Манечка? Манюнечка? Манюшенька моя? Бедное моё животное, ты-то в чём виновато, в чём? Слышишь меня, Маня? Маня, Маня… (Плачет) .
СЛАВА (собирает вещи в чемодан) . Я тебе уже тыщу раз говорил: черепахи не слышат. Они глухие…
ИРА. Что? Что ты там бормочешь?
СЛАВА. Я говорю: черепахи не слышат! Глухие! Глухие!
ИРА. Не ври. Глухие. Сам ты глухой. Всё она слышит. Всё она слышит, моя лапонька. Всё, всё, всё… А если она не слышит чего-то там, то и так понимает. Многое понимает. Всё понимает…
Молчание. Стучит дождь за окном.
(ИРА, глядя на черепаху, улыбается, вытирает слёзы) . Вот смотрю на черепаху и сразу лягушек почему-то вспоминаю. Они из одного семейства. Болото вспоминаю… А потом вспоминаю, как лягушки говорят «ква-ква»… А вспомню лягушек – сразу вспоминаю, как я в детстве глядела на заставку в нашем телевизоре, стареньком «кавээне»… На картинке был нарисован Кремль, лучи от него бежали и буквы рядом стояли: «Москва»… А учительница наша в школе нам говорила, что неизвестно, почему Москву называют Москвой… В смысле, никто не знает, откуда произошло это слово. А я маленькая глупая деревенская девочка казалась себе самой умной и удивлялась безграмотности учительницы, потому что мне было так ясно, отчего Москву называют Москвой. Это ведь так понятно. «Москву» надо читать по слогам: «Мос-ква». Сом-ква. Москву строили на болоте. В болоте квакали лягушки: ква-ква. Сом-ква. Наоборот – сом. Сом-ква. Москва. Сом-ква…
СЛАВА. Как глубоко.
ИРА (не реагируя) . Вот смотрю на черепаху и думаю о Москве… Вот у меня какой ход мыслей… Одно за другое цепляется и что-то такое вылазит, неожиданно вылазит…
СЛАВА. Вылезает.
ИРА. Вылазит. Вылезает: в Москву, в Москву, в Москву! Сбежать, сбежать от всего, от всех, куда угодно, хоть в Москву… Сбежать. Господи, куда мне сбежать?! Куда?! (Перевернулась на другой бок, к стене. Плачет) . Вылазит… Вылезает… Какая разница… Всё время замечания… Вылазит… Вылезает… Вылезает. Вылазит. Всё время, всю жизнь…
МАНЯ вздыхает ещё горше, чем в первый раз. Ест капусту. Только хруст стоит по квартире.
(В стену) . Зачем? Зачем? Скажи мне, зачем ты это сделал?
СЛАВА. Что я сделал? Что я опять сделал?
ИРА. Зачем?
СЛАВА. Что?
ИРА. Зачем ты купил черепаху? Зачем?
СЛАВА. Затем, что в моей жизни началась полоса исполнения желаний… Не было её и вот она пришла!
ИРА. Вылазит полоса желаний! Вылезает полоса желаний!
СЛАВА. Да, да! Пришла полоса желаний! У меня была полоса белая, полоса чёрная, потом опять белая, потом опять…
ИРА. Зануда!
СЛАВА. …чёрная, потом белая! А теперь…
ИРА. Серо-буро-малиновая! Серо-буро-малиновая, зануда, знаю! Знаю!
СЛАВА. Помолчи. Я сказал – помолчи.
ИРА плачет.
Да. Я всю жизнь мечтал иметь черепаху. У меня в детстве потому что была черепаха! И я хотел потому! Да, хотел!
ИРА. Они же триста лет живут! Почему она у тебя умерла, почему?!
СЛАВА. Потому что была зима. И я искупал её в ведре с ледяной водой. Она простыла и… и…
ИРА. И подохла! И подохла!
СЛАВА. Она погибла! Она умерла, а не подохла!
ИРА. Подохла!
СЛАВА. Она умерла! Я был маленький и глупый. Я очень плакал, когда хоронил её!
ИРА. Ты хоронил её! Ты хоронил её!
СЛАВА. Да, хоронил! Для меня это было потрясение! Огромное детское потрясение! Которое я пронёс через всю жизнь!
ИРА. О-о-о! Потрясение! Зануда! Похоронил!
СЛАВА. Похоронил!
ИРА. И на камне написал: «У попа была собака, он её любил! Она съела кусок мяса! Он её убил! И похоронил!…»
СЛАВА. Ты не можешь понять, что такое для крохотного человека похоронить любимое существо и знать при этом, что ты виновен в смерти его, ты, ты, ты! Я был глупый и потому искупал её в холодной воде!
ИРА. Ты остался им! Ты никогда не вырастал! Ты остался мальчиком-злыднем! Маленький, злобный человеконенавистный негодяй! Дундук! Всегда был и останешься дундуком! Ёкарный бабай, это ж сколько же надо было в башке иметь миллиграммов серого вещества, чтобы черепаху в ледяной воде искупать?!
СЛАВА (молчит) . Я не реагирую. Я держу себя. Мне надоели эти препирательства из-за ерунды.
ИРА. Ерунды?! Зачем ты купил черепаху, зачем, скажи?! Тебе мало горя в этом доме, ёкарный бабай? Мало, дундук?
СЛАВА. Какое горе тебе принесла черепаха? Она что тебя – объела?
ИРА. Она меня не объела! (В стену) . Нет не объела она меня! Но я не могу смотреть на животное, которое треснутое, которое – несчастное, которое – одинокое! Она – одинока! И так проживёт триста лет, целых триста лет! Ты понимаешь это или нет? Тебя не будет, меня не будет, никого не будет, а она будет жить, жить, и жить одна! Совсем одна в этом мире! Она одна, одна, одна! Я не могу смотреть на неё, я сразу рыдаю, я сразу себя в её шкуре представляю, то есть, в панцире в её себя я представляю! Мне плохо сразу становится, я понимаю чужую боль, понимаю! Ты не поймёшь, для тебя она – игрушка, забава, развлечение! А то, что она живая, ты это понять не можешь! Не сможешь! Ты её в ледяной воде опять искупаешь! Ты её для этого и взял! Да, да, да, для этого! О-о-о-о-о…
СЛАВА. Всё?
ИРА. Что – всё?
СЛАВА. Я говорю: всё? Нанылась?
ИРА. Не нанылась, не нанылась! Буду ныть, потому что мне жалко мою Манечку, Манюнечку, Манюшеньку! Жалко её!
СЛАВА (помолчал) . С чего это ты взяла, что это она? Может быть, это вовсе не она, а он.
ИРА. Ага, он. «Оно» – скажи ещё лучше! Много соображаешь!
СЛАВА. Не «оно», а «он». Не Маня, а, скажем, Мань. Мэн! Да, это мужчина. И ему совсем не трудно переносить тяготы одиночества. Ему даже нравится быть в гордом одиночестве. Конечно, это мужчина. Это – он. Я вижу, я чувствую, что это – мужик. Во, глаза какие! Мужик!
ИРА. Ты что, по глазам увидел, что это мужик?
СЛАВА. Да, по глазам. Видно ведь – где мужские, а где женские глаза. Я вижу, что у него – мужские. И осанка у него такая мужественная. Мэн, мэн! Видишь, откликается. Мужик, конечно.
ИРА. Ты что, у него яйца видишь? Ты их щупал, да?
СЛАВА. Манеры у вас, мадам, конечно… Помоечные, что и говорить…
ИРА. Не трогай помойку! Мою помойку – не трогай! (Повернулась лицом к СЛАВЕ, села на диван) . Нет, ты скажи мне, скажи давай, откуда ты знаешь, что это – он? С чего, с чего ты взял, что это не черепаха, а черепах?
СЛАВА. Я ничего не знаю наверняка. Я пред-по-ла-га-ю. Я не могу знать. Безапелляционно можешь разговаривать у нас только ты. Я предполагаю. Потому что на птичьем рынке мне его продал один дядька…
ИРА. Пьяный?
СЛАВА. Выпивший.
ИРА. Правильно. Он, видно, украл черепаху у своего ребёнка. Ему на бутылку не хватало, вот он и украл. Господи!
СЛАВА. Да, он был выпивший! Но мне нужна была черепаха и я купил. Я не стал допытываться у него – он, она или оно продаётся! Согласись, смешно было бы мне на рынке проверять знания в биологии какого-то грязного мужика…
ИРА.
1 2 3 4 5 6