Я первым осознал, что стабилизирующее воздействие на Гален оказывает либо присутствие Саксони, либо ее редактура рукописи, либо наше совместное присутствие.
Передохнув, она прочла все написанное мной после ее отъезда — и только клочки полетели. Тут неправильно. Почему я не написал здесь об этом вместо того? Это несущественно, это вообще ни к селу ни к городу… Сохранить без изменений она мне позволила от силы треть.
Через четыре дня после того, как я начал переписывать биографию с учетом замечаний Саксони, миссис Коллинз вышла на кухню покормить бультерьера и обнаружила маленькую девочку, спящую в коробке у плиты на рваной газете.
Шарон Ли, которая безвылазно сидела дома (как и многие другие, включая Паучьего Жреца), выбралась за покупками и, говорят, улыбалась так, словно выиграла на ирландских скачках.
А Саксони перестала кашлять. Я сказал ей, что больше не сплю с Анной, но про все остальное не говорил.
Поняв, насколько Саксони необходима мне для успеха книги, я целое утро пытался убедить Анну в своей правоте. Анна выслушала, но сказала, что должна убедиться сама. После случая с коллннзовским ребенком она согласилась со мной. Мы сошлись на том, что ничего не расскажем Саксони, но ей будет позволено остаться.
Больше в Галене не происходило ничего непредвиденного.
Глава 9
Ширх-ширх — это шаркали, приближаясь, пушистые шлепанцы, что я купил ей «У ленивого Ларри».
Не в привычках Саксони было беспокоить меня во время работы, поэтому я отложил ручку и обернулся к ней. Выглядела она куда краше. Щеки немного, но разрумянились, и аппетит вернулся. В руке у нее было надкушенное шоколадное печенье. Утром его испек ваш покорный слуга, собственноручно.
— Как продвинулся?
— На том же месте. Просто кое-что переписываю. Франс садится на поезд, чтобы ехать сюда. А что?
Она выбросила печенье в мусорную корзину и посмотрела на меня. А я посмотрел на свое печенье в мусорной корзине.
— Я должна кое-что тебе сказать, Томас. Есть две причины, почему я вернулась. Но, вернувшись, не знала, стоит ли говорить. Потом я болела… Но теперь должна рассказать. — Она подошла и села мне на колени. Раньше она так никогда не делала. — Ты когда-нибудь слышал такое имя — Сидни Суайр?
— Сидни… Как ты сказала? Похоже на какого-нибудь актера английского.
— Сидни Суайр — это принстонский выпускник, который приезжал сюда писать биографию Франса.
— Правда? Как ты это раскопала? — По части изысканий Саксони не было равных. Я убедился в этом еще несколько месяцев назад, однако не переставал изумляться, когда она извлекала на свет Божий очередной бесценный — и, казалось бы, совершенно недостижимый — клад.
— Это одна из причин, зачем я поехала в Сент-Луис. Откуда я узнала его имя, не важно.
— Уиггинс? — Я вдавился в кресло, насколько возможно.
— Томас, ну пожалуйста, хватит. Это важно! Сидни Суайр приезжал в Гален на две недели. Отсюда он собирался ехать в Калифорнию, там у него брат жил в Санта-Кларе. — Она облизнула губы и прокашлялась. — Но не доехал. Слез на первой пересадке, в Ролле, и исчез с лица земли. С тех пор никто его не видел, включая брата.
— Что ты хочешь сказать? — Добежав до середины спины, ящерки замерли, ожидая следующих ее слов, чтобы рвануть с удвоенной скоростью.
— Он исчез. Никаких следов. Ничего.
— Ну а что его брат? Что он стал делать? — Я спихнул ее с коленей и встал.
— Семья Суайров подняла на ноги полицию, а когда те ничего не нашли, поисками занималось частное сыскное агентство, полгода. И ничего, Томас.
— Любопытно, любопытно. — Я взглянул на Саксони. Она не улыбалась.
— И я там еще кое-что выяснила… Пожалуйста, не сердись на меня. Анна тебе рассказывала когда-нибудь о таком человеке — Питер Мексика?
Я плюхнулся обратно в кресло.
— Да, это был ее ухажер в колледже. Он умер от сердечного приступа.
— Нет, Томас, это был не сердечный приступ. Наша Анна и Питер Мексика были в метро, в Лондоне, когда он упал под поезд.
— Что?
— Да. Было следствие, но толком прояснить, что там и как, не удалось. Кроме какого-то пьяницы, на платформе были только они двое.
— Анна, а что случилось с Сидни Суайром?
— Сидни Суайром? — Она улыбнулась мне и пару раз быстро моргнула. Очень игриво и мило. — Сидни Суайр уехал и, слава богу, никто больше его не видел.
— И что бы это значило? — Я постарался изобразить скорее любопытство, нежели испуг.
— Он исчез. Оп — и нету! Уехал, сел на автобус до Роллы и исчез. Полиция приезжала сюда, вела это свое бесконечное следствие, вопросы задавали. Слава богу, исчез он не здесь. Для нас бы это было большой неприятностью.
— И тебя не обеспокоило его исчезновение?
— Нет, ничуть. Он был надутый осел, и хорошо, что мы от него избавились.
— Не очень хорошо так говорить о человеке, который, вероятно, умер.
— Ну и что? Я должна сказать, что мне очень жаль? Совсем не жаль. С одного взгляда было видно, что написать книгу об отце он не способен.
В качестве сюрприза я решил оставить ей копию того, что уже написал. Первая часть была вчерне готова, и я решил, что было бы неплохо дать Анне взглянуть, насколько мы с Саксони продвинулись. Вроде дополнительной страховки, чтобы Саксони осталась.
Работы предстояло еще столько, что раньше я даже не задумывался, что с нами будет, когда мы закончим. Я предвидел много возможных опасностей, но они были далеки — в туманном будущем, грозном и в то же время манящем.
Конечно, я понимал, что биография, если все получится, никогда не будет опубликована. Зачем возбуждать интерес к Маршаллу Франсу? Чтобы зеваки толпами приезжали в Гален посмотреть, где жил великий человек? Нет, книга была всего лишь средством достичь определенной цели. Мы все это знали. Кроме Саксони.
Но что будет, если у меня не получится? Что замыслила для нас Анна на случай неудачи? Заставит остаться в Галене? Заставит исчезнуть, как исчез Сидни Суайр? Прикажет убить? (Как отчетливо мне вспоминалась теперь та реплика в баре, о том, что они сделали с прошлым биографом!) Подобные мысли меня, конечно, посещали, но до конца же еще — как до луны. Месяцы и месяцы. Нельзя думать обо всем сразу. Саксони выздоровела, книга лилась из меня Ниагарским водопадом, и никакие Красавицы Кранг не порхали больше по улицам, никакие чудища не заглядывали в мое окно…
Анна протянула мне кусок кекса. Точнее, австрийского «гугельхупфа». Это было одно из немногих блюд, что ей удавались.
— Томас, а сколько тебе нужно времени, чтобы написать, как отец приехал сюда?
— Сколько времени? Да почти нисколько. Раньше я до этой сцены дошел уже, но Саксони сказала, что нужно подзатянуть немного, драматизма добавить. Сказала, что вышло недостаточно весомо.
— Да, и все-таки, сколько нужно времени?
Я откусил кусочек кекса.
— Ну, не знаю… Сегодня у нас что? Вторник? Пожалуй, к пятнице.
— А не мог бы ты… — Она улыбнулась и смущенно уставилась в пол, будто собиралась попросить о невозможном одолжении.
— Чего? Чего не мог бы? — Большая редкость — видеть Анну смущенной и оробевшей.
— А как ты думаешь, мог бы ты успеть к половине шестого вечера?
— Конечно. А что?
— Да так, суеверие. Видишь ли, он приехал на поезде в пять тридцать, и… не знаю. — Она пожала плечами и улыбнулась: — Говорю же, суеверие.
— Да нет, Анна, нет, я понимаю. Особенно здесь — я могу это понять!
— Ладно, я не думала говорить заранее, но мне хотелось устроить для вас двоих ужин, чтобы отпраздновать прибытие отца.
— Тогда лучше подожди эдак с полгодика — и все время держи пальцы скрещенными.
— Нет, я имела в виду — символически. Как только я увидела, докуда ты уже дошел, мне пришло в голову организовать для вас ужин — в тот день, когда по твоей книге он приезжает в Гален. Я хотела сделать сюрприз, но ты только притворись, что ничего не знал, когда все сбегутся к вам.
— Ты что, хочешь пригласить весь город?
Я пошутил, но ее лицо озарилось, она схватила меня за руки и усадила рядом с собой на диван:
— Да! Пора, наверно, рассказать тебе все, что я задумала… Томас, вот как я хотела бы сделать: ты пишешь главу о его прибытии, хорошо? Только скажи мне точно, когда ты ее закончишь, ладно? И тогда в этот день мы все идем в полшестого на станцию и притворяемся, что встречаем его поезд.
— Но ведь пассажирские поезда больше не останавливаются в Галене, верно?
— Конечно, конечно, это лишь игра! Здорово, правда? Это будет как праздник зимнего солнцестояния! А минут через пять-десять мы возвращаемся к вашему дому и устраиваем грандиозный ужин.
— У меня?
— Да! Ведь это ты и Саксони вернете его нам — а мы принесем вам дары. Приношения богам пишущей машинки! — Она притянула меня к себе и чмокнула в щеку. Я осознал, как давно мы уже не занимались любовью. — Разве не чудесно будет? Как старое доброе факельное шествие. Вы сидите дома и вдруг слышите, как мы всей толпой направляемся к вам. Вы тогда выглядываете в окно и видите, как сотни людей с факелами и провизией собираются у вашей двери. Чудесно!
— Чем-то мне это напоминает ку-клукс-клановскую сходку.
— Томас, Томас, ну хоть раз можно без этого жуткого цинизма?
— Извини, ты права. А… можно нам тоже пойти на станцию? Раз уж это мы его возвращаем, ну и вообще?..
Она закусила губу и потупилась, Я знал, что она скажет нет.
— Хочешь правду? Мы уже обо всем договорились, и все будут очень благодарны, если вы позволите нам собраться там самим. Нельзя так говорить, да? Я тебя обижаю?
Да, мне было очень обидно, но я понимал, почему она так говорит. Как бы ни важна была наша роль в возвращении Маршалла Франса, мы никогда не станем частью Галена. Никогда.
— Хорошо, Анна. Я все понимаю.
— Правда? Ты уверен? Не хотелось бы думать, что я…
— Нет-нет, хватит об этом. Я все прекрасно понимаю. Мы останемся дома и подождем прибытия вашей процессии, — Я улыбнулся и погладил ее по щеке. — И обещаю закончить в пятницу к половине шестого.
Саксони понравилась затея с «Вечером встречи призрака» — как она это окрестила, — за исключением того, что придет и Анна. Видеть Анну ей не хотелось. Даже в толпе. Пока что им удавалось избегать друг друга, но только потому, что Сакс давно не выходила из дома.
В конце концов мне удалось убедить ее — мол, даже если голубушка вечером и придет, народу будет столько, что они легко избегнут любого столкновения.
Я провел целый день на вокзале, досконально изучая все детали наружного и внутреннего убранства. Здание было построено в 1907 году, но сохранилось удивительно неплохо. Я вышел на перрон и покрутил головой. Ничего. Нигде ни единого вагона — хотя бы даже товарного, на запасном пути. На земле еще лежали редкие плешины грязного снега.
Но Маршалл Франс приехал сюда. И это одна из причин, почему его так увлекали железнодорожные станции. Прибытия и отправления. Начала и концы, и все промежуточное. Это из его дневников, а не моя самодеятельность.
Стоя там и глядя на тускло серебрящиеся рельсы, я думал, как бы так под конец изменить его биографию, то есть его жизнь, чтобы он не умер от сердечного приступа, а… Перенес приступ, но не умер? Куда-нибудь уехал, а потом вернулся в город? Не знаю, посмотрим. Все это еще так нескоро… Я мотнул головой и поспешил к машине.
Всю остальную неделю Гален жужжал как потревоженный улей. В магазинах яблоку было негде упасть, и все прохожие выглядели так, будто бегут с одной важной работы на другую; даже добровольные пожарные дружины выкатили свои машины на улицу и до блеска их отдраили, готовя к параду. В воздухе витало возбуждение сродни предрождественскому, и было приятно даже просто бродить по улицам, впитывая его и зная, кто является его причиной. Я.
— Здорово, Том! К пятнице-то подготовился? Эх, погудим!
— Томми, ты, главное, эту свою часть допиши, а остальное уже наша забота!
В «Зеленой таверне» меня поили бесплатно, и, в общем, я чувствовал себя героем-завоевателем.
Иногда некоторые вели себя странно — например, увидев, что я приближаюсь, кидались к своей машине и срочно захлопывали багажник, — но я предположил, что они готовят для нас какие-то особенные яства или скромные сувениры и хотят сделать нам сюрприз. И я ничуть не возражал.
Я закончил сцену в пятницу в десять утра. Она заняла одиннадцать с половиной страниц. Я принес их Саксони и стоял в углу, пока она читала. Саксони подняла голову и удостоила меня профессионального кивка:
— То, что надо, Томас. Теперь мне действительно нравится.
Я позвонил Анне и сообщил ей. Она возликовала и сказала, что я здорово рассчитал время, так как она только что вернулась с сотнями пакетов муки и, когда всех обзвонит, начнет печь «гугельхупфы». Она напомнила мне обязательно сказать Саксони, чтобы та даже не приближалась к плите, — они сами обо всем позаботятся.
Перед обедом я вышел погулять, но на улицах не было почти ни души. Воздух явственно пропитался предвкушением, однако улицы были пусты, словно в городе призраков, разве что какая-нибудь машина промелькнет иногда на полной скорости, с тайным заданием. Я отказался от своей затеи и вернулся домой.
Весь остаток дня от миссис Флетчер просачивались наивкуснейшие мясные ароматы. Вообще-то я терпеть не могу вечеринки и прочие пьянки-гулянки — но сегодняшнего мероприятия ждал с замиранием сердца.
Часа в четыре Саксони бросила вырезать голову новой марионетки — аж бультерьера — и забаррикадировалась в ванной комнате за своим шампунем и мыльной пеной.
Я попробовал почитать беттельгеймовскую «Пользу волшебства», но без толку. Поразмышлял, спала ли Саксони с Джеффом Уиггинсом. Потом попытался угадать, что готовится наверху у миссис Флетчер.
В без четверти пять миссис Флетчер вышла из дома — не попрощавшись и не оставив инструкций насчет своего жаренья. Я проводил ее взглядом и, как только она скрылась из виду, понял, что больше всего на свете мне хочется оказаться в полшестого на вокзале и увидеть, что они там затевают. Я сказал себе, что у меня полное право там быть. Черт возьми, уж нас-то должны были пригласить в первую очередь!
Я встал и приблизился к двери ванной. Поколебавшись секунду-две, вошел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31