Когда мы закончили «Не Loves and She Loves» песня Джорджа и Аиры Гершвина из мюзикла «Funny Face» (1927), экранизированного через 30 лет Стенли Доненом с Фредом Астером (участвовавшим и в первоначальной бродвейской постановке) и Одри Хепберн (которая, кстати, поет здесь сама). А вообще-то исполнялась и Эллой Фитцджеральд (1959)

, я подождал несколько секунд, чтобы посмотреть, предложит ли она песню сама. Не дождавшись, я пропел первые строчки из «Once Upon a Time» песня Чарльза Страуза и Ли Адамса из мюзикла «All American» (1962), в том же году исполнялась Перри Комо (1912—2001) на альбоме «By Request».

. Почему именно эту песню, не помню, так как она всплывает в памяти, только когда мне грустно или в минуты депрессии. У Индии был приятный высокий голос, который вызывал у меня ассоциации с голубым цветом. Вдобавок у нее хорошо получалось петь со мной в унисон и модулировать свой голос так, что мой звучал лучше и интереснее, и я — если только не попадал мимо нот — казался себе стократ музыкальней, чем на самом деле.Мы пропели три четверти песни, но потом впереди замаячил конец. Если вы ее не знаете, то скажу, что конец там очень грустный, и я всегда останавливаюсь, не допев. На сей раз я нарушил это правило, но только потому, что со мной была Индия, и решил домучить песню до конца. Ничего хорошего из этого не вышло, потому что она тоже бросила петь, и мы зависли неизвестно где, не зная, куда двигаться дальше. Мне вдруг стало грустно, голова моя наполнилась увядшими отзвуками, а глаза — слезами. Я понимал, что сейчас расплачусь, если спешно чего-нибудь не придумаю. Вот я в теплой кухне у моей подруги, на несколько часов изображаю хозяина дома. То, о чем мечтал годами, но не мог найти. У меня и раньше бывали женщины — лани, мыши, львицы. Бывали моменты, когда я был уверен — а они нет. Или они были убеждены, а я колебался. Но так, чтобы просто и хорошо, — такого не было ни разу. И привело это к тому, что в Вене на середине третьего десятка я оказался одинок — чрезвычайно одинок, — и, самое плохое, я все больше привыкал к этому.Мои глаза не отрывались от потолка, когда черное безмолвие протрубило в свой рог, но я знал, что скоро придется посмотреть на нее. Взяв себя в руки, я три или четыре раза моргнул, прогоняя слезы, и медленно перевел взгляд. Индия прислонилась к кухонному столу, засунув руки в карманы брюк. Ей было нечего скрывать, и хотя она плакала, но смотрела на меня печальным любящим взглядом.Она подошла, села ко мне на колени и, обхватив руками мою шею, крепко обняла меня. Когда я приобнял ее в ответ — опасливо, едва касаясь, — она проговорила мне в шею:— Иногда мне вдруг становится так грустно.Я кивнул и начал покачивать ее взад-вперед. Отец с испуганным ребенком.— Ох, Джо, мне стало так страшно.— От чего? Хочешь поговорить?— Ни от чего. От всего. От старости, от того, что ничего не знаю. От того, что никогда не была на обложке журнала «Тайм».Я рассмеялся и сжал ее крепче. Я прекрасно понимал, что она имеет в виду.— Бобы горят.— Знаю. Плевать. Обними меня. Это лучше, чем бобы.— Хочешь, пойдем поедим гамбургеров?Индия отстранилась и улыбнулась мне. Ее лицо заливали слезы. Она всхлипнула и вытерла нос.— А можно?— Конечно, милая, ты можешь еще взять молочный коктейль, если хочешь.— Джои, ты разбиваешь мне сердце. Ты хороший парень.— Ты это однажды уже сделала, так что теперь мы квиты.— Сделала что? — Она отпустила меня и начала вставать.— Разбила мое сердце.Я поцеловал ее в макушку и снова ощутил этот волнующий запах Индии.
На следующее утро мы позавтракали в латунно-мраморной «кондиторай» Konditorei (нем) — кафе-кондитерская

на Порцеллангассе, рядом с домом Тейтов. Потом, поскольку день был солнечным и ясным, решили проехаться вдоль Дуная, пока не найдем симпатичное местечко. Мы оба чувствовали себя полными жизни и определенно были в настроении для долгой прогулки. Место мы нашли около Тульна — тропинка шла параллельно реке и то забегала в лес, то снова из него выныривала. Индия все время держала меня за руку, и мы ходили, и бегали, и махали рукой матросам на румынской барже, которая медленно поднималась против течения. Когда кто-то на палубе, увидев нас, задудел в рожок, мы посмотрели друг на друга удивленно, словно совершили что-то волшебное. Это был один из тех дней, которые впоследствии, когда их вспоминаешь, кажутся целиком состоящими из клише, но когда их проживаешь, кажутся такими чистыми и невинными, какими никогда не бывают другие, более нормальные дни.Небо озарял оранжево-сливовый закат, и, вернувшись в город, мы устроили ранний ужин в греческом ресторане неподалеку от университета. Готовили там ужасно, но я был в превосходной компании.Две недели отсутствия Пола прошли в таком же духе. Я не прикасался к работе, потому что мы были все время вместе. Мы готовили, ходили гулять в отдаленные кварталы города, куда обычно никто не ходит, не говоря уж о туристах. То обстоятельство, что мы, наверно, были единственными, кто заглянул туда, бесконечно нас радовало. Мы сходили на пару фильмов на немецком языке и воспользовались возможностью послушать Альфреда Бренделя Альфред Брендель (р. 1931) — знаменитый австрийский пианист, выступает с 17 лет. Выдающийся интерпретатор творчества Бетховена, в 1962 г. записал в Лондоне все его сонаты. Можно сказать, единолично спас от забвения фортепианные сочинения Шуберта периода 1822—1828 гг

, исполнявшего в «Концертхаузе» Брамса.Однажды вечером мы решили посмотреть, что Вена может предложить по части ночной жизни. Мы посетили, должно быть, мест двадцать и выпили тридцать чашек кофе, десять бокалов вина и без счета кока-колы. В два часа ночи мы оказались в кафе «Гавелка» и смотрели на всех собравшихся там снобов, когда Индия обернулась ко мне и сказала:— Знаешь, Джои, после Пола ты самый забавный мужчина, с которым я когда-либо проводила время. Почему я не могу выйти замуж за вас обоих?Пол должен был приехать в субботу вечером, и мы собирались пойти на вокзал его встречать Мне не хотелось ей говорить, но впервые со времени нашего знакомства я не был рад предстоящей встрече с ним. Назовите это жадностью, или собственничеством, или как хотите, но я привык сопровождать Индию в городе, и было чертовски тяжело и грустно, что придется этого лишиться.
— Здорово, ребятки!Мы смотрели, как он приближается к нам по перрону с сумками и пакетами в руках и сияющей улыбкой на лице. Он обнял Индию, потом меня. У него была тысяча историй о «коммуняках», и он настоял пойти в кафе, чтобы впервые за две недели выпить настоящего кофе. Пол дал мне нести один из своих чемоданов, который оказался легким, как пух. Я не знал, то ли он пуст, то ли это адреналин поступает в мои жилы со скоростью миля в минуту. Я уже не понимал, что я чувствую. Индия шла между нами, держа обоих под руки. Она казалась совершенно счастливой.
— Этот подонок!— Индия, не кипятись.— Нет! Этот грязный подонок. Как тебе это понравится? Он действительно спросил.— Что именно он сказал?— Он спросил, спали ли мы вместе.В животе у меня зазвонил Биг-Бен. Отчасти от негодования, отчасти от того, что Пол попал своим вопросом точно в цель. Хотел ли я переспать с Индией раньше? Да. Хотел ли я по-прежнему переспать с Индией, моей лучшей подругой, которая была замужем за моим лучшим другом? Да.— И что ты ответила?— А что, ты думаешь, я ответила? Нет! Он никогда раньше так себя не вел.Она прямо дымилась. Еще несколько градусов — и дым пошел бы у нее из ушей.— Индия!— Что?— Да ладно, не важно— Что? Скажи. Ненавижу такое. Скажи мне.— Так, ничего.— Джо, если не скажешь, я тебя убью!— Я хотел.— Хотел чего?— Переспать с тобой.— О-о!— Говорю тебе, ты должна забыть об этом.— Я говорю «о-о» не потому. — Она хлопнула в ладоши и прижала их к животу. — В тот вечер, когда мы вместе пошли в кафе, я так тебя хотела, что думала, умру.— О-о!— Ты сказал это, братец. И что теперь?
Мы говорили, и говорили, и говорили, и говорили до изнеможения. Она предложила выйти и кое-что купить. Я ходил за ней по супермаркету, и мои колени непрестанно тряслись. То и дело — взвешивая грейпфрут или выбирая яйца — она бросала на меня взгляд, от которого я качался. Это было плохо. Все было плохо. Черно. Неправильно. Что можно сделать?Она выбрала треугольник сыра бри.— Ты думаешь?— Слишком много. Моя голова скоро расплавится.— Моя тоже. Любишь бри?— Что?
Пол позвонил этим вечером около семи и спросил, не хочу ли я пойти с ними на фильм ужасов. Вот уж чего мне меньше всего хотелось — и я с извинением отказался. Повесив трубку, я подумал, не покажется ли мой отказ подозрительным. Пол знал, что днем мы с Индией время от времени пересекаемся. Мы встречались, когда она рисовала или после ее уроков немецкого в университете. Что могло случиться теперь? Он был так добр и великодушен; я никогда не думал о Поле как о ревнивом и подозрительном человеке. Или мне приоткрылась его другая сторона?
— Джо?— Индия? Ради бога, сколько времени?Я пытался рассмотреть цифры на часах у кровати, но мои заспанные глаза не могли ничего разобрать.— Четвертый час. Ты спал?— Гм, да. Ты где?— Да так, брожу. Мы с Полом поссорились.— О-о! Почему ты бродишь?Я сел на кровати. Одеяло сползло с груди, и я ощутил холод комнаты.— Потому что не хочу быть дома. Может, кофе выпьем или еще чего-нибудь?— Ну, гм, хорошо. М-м-м, а может, ты зайдешь сюда? Как, не возражаешь?— Конечно. Я тут рядом, на углу. Знаешь эту телефонную будку?Я улыбнулся и покачал головой:— Мне что, трижды включить и выключить свет, просигналить отбой тревоги?Она ответила непристойным звуком и повесила трубку.
— Где ты взял этот халат? Ты в нем похож на Маргарет Резерфорд Маргарет Резерфорд (1892—1972) — знаменитая английская актриса театра и кино, прославилась исполнением ролей эксцентричного плана. Дебютировала на экране в 1936 г., однако лучшие свои роли исполнила в пятидесятых — шестидесятых годах, особенно отмечают роль мисс Марпл в четырех киноверсиях (1961 — 1964) романов Агаты Кристи.

.— Индия, сейчас три часа ночи. Тебе не стоит позвонить Полу?— Зачем? Его нет. Он ушел.Я направился было в кухню, но от этих слов остановился.— Куда ушел?— Откуда я знаю? Он пошел в одну сторону, я — в другую.— Ты хочешь сказать, что в действительности он никуда не ушел?— Джо, заткнись. Что мы будем делать?— С чем? С тобой и мной? Не знаю.— Ты действительно хочешь спать со мной?— Да.Она громко и тяжело вздохнула. Я хотел посмотреть на нее, но не смог. От ее вопроса все мое мужество улетучилось.— Что ж, я тоже. Так что, похоже, Джои, у нас с тобой большие трудности, а?— Похоже.Зазвонил телефон. Посмотрев на нее, я указал на трубку. Индия покачала головой:— Я не отвечаю этому гаду. Если это он, скажи ему, что меня тут нет. Или нет! Скажи ему, что я в постели с тобой и меня нельзя отвлекать. Ха! Именно! Так и скажи ему!— Алло?— Джо? Индия у тебя?По его тону было понятно, что он знает, где она, но из вежливости спрашивает. У меня не было выбора.— Да, Пол. Она только что пришла. Секунду.Я протянул ей трубку, и, бросив на меня неприязненный взгляд, она ее взяла.— Что, дрянь? А? Да, ты чертовски прав! Что? Да. Хорошо… Что? Я сказала «хорошо», Пол. Ладно. — Она повесила трубку. — Крыса.— Ну, и?..— Ну, он сказал, что сожалеет о случившемся и хочет попросить прошения. Не знаю, стоит ли его прощать. — Она проговорила это, застегивая пальто. Потом, когда руки дошли до последней пуговицы, задержалась и долго и напряженно смотрела мне в глаза.— Джо, я иду домой выслушать извинения мужа. Он сказал, что даже хочет извиниться перед тобой. Боже! Это случится, и мы оба это знаем, а я иду домой слушать, как он будет извиняться передо мной за свои подозрения. Джо, это подло? Неужели мы такие подонки?Мы посмотрели друг на друга, и прошло немало времени, прежде чем я заметил, что мои зубы выбивают дробь.— Испугался, а, Джо?— Да.— Я тоже. Я тоже. Спокойной ночи.
Через две недели я повернул ее мокрое лицо к себе и поцеловал. Это было в точности, в точности так же, как я представлял себе поцелуй Индии Тейт: нежно, просто, но с восхитительной страстностью.Она взяла меня за руку и повела в спальню. Большое одеяло из гусиного пуха было аккуратно сложено у ножек моей двуспальной кровати. Оно было кораллово-розовое, а простыни белые и без единой складки. Стеклянная лампа на боковом столике отбрасывала приглушенный, интимный свет. Индия подошла к другой стороне кровати и стала расстегивать рубашку. Через минуту я увидел, что на ней не было лифчика, что, должно быть, смутило ее, так как она отвернулась и закончила раздеваться спиной ко мне.— Джо, можно я выключу свет?В постели я обнаружил, что груди ее больше, чем я думал. Кожа у нее была тугая и плотная. В темноте это было тело балерины, очень теплое на свежих, ледяных простынях.Не знаю, правда ли, что секс отражает истинную индивидуальность человека, хотя я часто слышал подобные разговоры. Индия была очень хороша — очень подвижна я активна. Она знала, как продлить оргазм нам обоим, не создавая ощущения, что она манипулирует или пытается воспроизвести какие-то страницы из «Радости секса». Она сказала, что хочет ощутить меня внутри себя как можно глубже, и когда я оказался там, она наградила меня такими словами и содроганиями, что мне захотелось проникнуть еще глубже и потрясти всю ее до основания.Мы быстро покончили с первым разом и перешли ко второму, не столь неистовому и отчаянному. В этом, впрочем, не было ничего нового: для меня с любой женщиной первый раз служил скорее подтверждением того, что это действительно происходит, нежели удовольствием. Когда проходишь этот барьер, делаешься человечнее, снова способным на нежность и на ошибку.Уличный фонарь бросал на постель свой резкий, дешевый свет. Индия вернулась в комнату, держа в руках два маленьких бокала вина, купленного мною днем. Она была еще голая, и когда она садилась рядом со мной на край кровати, свет двинулся по ее боку и остановился на груди.— Оно очень холодное. Я изрядно отпила на кухне, и у меня даже голова заболела, как от мороженого.Она протянула мне бокал, и, когда я сел, мы чокнулись в тихом, безмолвном тосте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25