Фред Варгас
Бесприютный



Фред Варгас
Бесприютный

Глава 1


Втораяжертва парижского убийцы. Читайте на странице 6.


Луи Кельвелер бросил газету на стол. Он на своем веку повидал достаточно убийств и не спешил открывать шестую страницу. Может быть, потом, когда дело раскроют, он вырежет заметку и подошьет в архив.
Он отправился на кухню за пивом, открыл бутылку. Шариковой ручкой нарисовал на руке большую букву «Б». В июльскую жару всегда мучит жажда. Сегодня вечером он будет читать последние новости о перестановках в министерстве, забастовке железнодорожников и о дынях, высыпавшихся на дорогу. И спокойно пропустит шестую страницу.
Расстегнув рубашку, с бутылкой в руке он вернулся к работе. Он переводил толстенную биографию Бисмарка. За это хорошо платили, и он рассчитывал прожить несколько месяцев за счет канцлера Великой империи. Сделав одну страницу, он застыл, держа руки над клавиатурой. Его мысли перескочили с Бисмарка на ящик для обуви, вместительный такой, с крышкой, и чтоб в шкафу поместился.
Чувствуя раздражение, он оттолкнул стул, прошелся по комнате, пригладил ладонью волосы. По оцинкованной крыше стучал дождь, перевод успешно продвигался, казалось бы, чего волноваться. Луи задумчиво провел пальцем по спине своей жабы, дремавшей на столе в корзинке для карандашей. Потом нагнулся и перечитал фразу, на которой остановился: «Вряд ли Бисмарк уже тогда, в начале мая, собирался…» И снова взглянул на газету, лежавшую рядом.
Вторая жертва парижского убийцы. Читайте на странице 6. Ладно, проехали. Его это не касается. Он вернулся к экрану, где ждал канцлер. Что он там забыл, на этой шестой странице? С прежней работой покончено. Он теперь переводит с немецкого на французский и должен покрасивей изложить, почему Бисмарк вряд ли что-то замышлял в начале мая. Спокойная работа, платят хорошо, да и познавательно.
Луи напечатал двадцать строчек. И вот на словах «ничто не указывает на то, что Бисмарк…» снова прервался, вернувшись мыслями к коробке для обуви.
Луи достал из холодильника последнюю бутылку и выпил ее мелкими глотками из горлышка, стоя на кухне. Не стоит себя обманывать. Если в голову лезут домашние дела, это верный знак. Если честно, тут все ясно, он начал сдавать. Не хотелось строить планы, голова просилась на покой, мозг понемногу сдавал свои позиции. Его беспокоило не то, что он думает о своей обуви. Каждый мимоходом размышляет об этом. Беда была в том, что ему нравилось о ней думать.
Луи сделал два глотка. А ведь есть еще рубашки. Не далее как на прошлой неделе он подумывал, как бы поизящнее сложить свои рубашки.
Все ясно как божий день, это начало конца. Только жалкие типы, которым некуда себя приткнуть, наводят порядок в шкафах, раз уж не могут сделать мир лучше. Он поставил бутылку в бар и пошел изучать газету. Потому что в глубине души знал: именно из-за этих убийств он чуть было не занялся домашним хозяйством и генеральной уборкой. Вовсе не из-за Бисмарка, нет. Канцлер не доставлял ему больших хлопот, да еще и кормил. Так что Бисмарк не виноват.
Все дело в этих проклятых убийствах. За две недели убиты две женщины, об этом говорит вся страна, он только об этом и думает, как будто имеет право думать о них и их убийце, хотя его это не касается.
После дела о собаке Это дело Луи Кельвелер расследовал в романе Ф. Варгас «Дальше и направо».

он решил больше не вмешиваться в преступления этого мира. Смешно начинать карьеру сыщика без жалованья под тем лишь предлогом, что трудно забыть старые привычки после двадцати пяти лет службы в министерстве внутренних дел. Когда дело поручали ему, труд казался оправданным. Теперь же, когда он сам решал, чего хочет, работа выглядела гробокопательством и охотой за скальпами. Распутывать преступление, если никто тебе это не поручал, жадно листать газеты и делать подборки – более чем пошлое развлечение и весьма сомнительный смысл жизни.
Так и получилось, что Луи Кельвелер, готовый в первую очередь подозревать самого себя, а не других, отказался быть сыщиком-добровольцем. Это занятие вдруг показалось ему извращенным и глупым, хотя именно к нему тянулась самая темная часть его существа. Но теперь, героически уединившись с Бисмарком, он удивлялся тому, как охотно его мозг увязает в тине домашних дел. Начинается все с коробок, а. чем кончится, никто не знает.
Луи кинул бутылку в мусорное ведро и взглянул на стол, где угрожающе лежала сложенная газета. Его жаба Бюфо, решив на время стряхнуть сон, уселась сверху. Луи тихонько приподнял его. Он считал жабу притворщиком. Среди лета Бюфо делал вид, что впадает в спячку, но если никто на него не смотрел, он начинал шевелиться. Живя в квартире, Бюфо запутался во временах года и забыл, когда нужно впадать в спячку, но из гордости не хотел в этом признаваться.
– Глупый пурист, – сказал Луи, сажая Бюфо в корзинку для карандашей. – Кому интересна твоя дурацкая спячка? Делай, что умеешь, и успокойся.
Луи медленно подвинул к себе газету.
И, секунду поколебавшись, открыл ее на шестой странице.
Вторая жертва парижского убийцы.

Глава 2

Клеман был в панике. Сейчас, как никогда, ему следовало быть умным, но он был дураком, уже лет двадцать все только и твердили ему об этом. «Клеман, дурак ты этакий, давай, напряги мозги».
А уж как с ним мучился старичок-учитель в школе для умственно отсталых! «Клеман, постарайся думать о нескольких предметах сразу, например о двух, а не об одном, понимаешь? Например, ветка и птица. Подумай о птице, которая села на ветку. А – птица, b – червяк, с – гнездо, d – дерево, е – ты видишь картинку, соединяешь все вместе и представляешь. Понял, что нужно делать, Клеман?»
Клеман вздохнул. Ему понадобилось несколько дней, чтобы понять, при чем тут червяк.
Брось думать о птице, думай о сегодняшнем дне. А – Париж, b – убита женщина. Клеман утер нос дрожащей рукой. С – отыскать в Париже Марту. Вот уже много часов он искал ее, спрашивал у всех встречных проституток. У двадцати спросил или у сорока, ну, в общем, у многих. Не может быть, чтобы никто не помнил Марту Гардель. Буква «с» – найти Марту. Клеман шагал, потея на июльской жаре, зажав под мышкой синий аккордеон. Может, с тех пор, как он пятнадцать лет назад покинул свою Марту, она уехала из Парижа? Или умерла?
Посреди бульвара Монпарнас он вдруг остановился. Если она уехала или умерла, он пропал. Пропал, и все тут. Только Марта ему поможет, только Марта его спрячет. Она одна не обращалась с ним как с идиотом, она одна гладила его по голове. Кому нужен этот Париж, если здесь не отыскать человека?
Клеман повесил аккордеон на плечо – у него слишком вспотели руки, и он боялся его уронить. Без аккордеона, без Марты, да с этой убитой женщиной, он пропал. Он оглядел перекресток. На боковой улочке он заметил двух проституток, и это придало ему сил.
Девушка, «дежурившая» на улице Деламбр, заметила направлявшегося к ней жалкого, плохо одетого парня лет тридцати, в рубашке, которая была ему явно мала, с рюкзачком на спине, лицом – настоящий придурок. Она поморщилась. С такими лучше не связываться.
– Я не могу, – сказала она, помотав головой, когда Клеман остановился около нее. – Спроси Жизель.
Девушка ткнула пальцем в товарку, стоявшую на три дома дальше. Жизель проработала тридцать лет и не боялась ни Бога, ни черта.
Клеман вытаращил глаза. Он привык, что его отсылали, даже не дав открыть рот.
– Я ищу друга, – с трудом проговорил он, – ее зовут Марта, Марта Гардель. Ее нет в справочнике.
– Друга? – недоверчиво переспросила девушка. – Ты что, забыл, где она работает?
– Она больше не работает. А раньше она была самой красивой на Мютюалите. Марта Гардель, все ее знали.
– Я не все, и я не телефонная книга. Что тебе от нее нужно?
Клеман отступил. Ему не нравилось, когда с ним громко разговаривали.
– Что мне от нее нужно? – повторил он.
Нельзя много разговаривать, нельзя, чтобы его заметили. Только Марта сможет его понять.
Девушка покачала головой. А парень, видно, и впрямь дурачок. От такого лучше держаться подальше. И все-таки его было жалко. Она поглядела, как он осторожно поставил на землю свой аккордеон.
– Эта Марта, как я понимаю, была одной из наших?
Клеман кивнул.
– Ладно, стой здесь.
И девушка направилась к Жизель, шаркая на ходу ногами.
– Там один парень ищет подружку, из бывших, с Мобер-Мютюалите. Марта Гардель, помнишь такую? Сейчас она не зарегистрирована.
Жизель подняла голову. Она многое знала, даже то, о чем не ведали официальные органы, и гордилась этим.
– Лина, крошка, – сказала Жизель, – кто не знал Марту, тот, считай, вовсе ничего не знал. Это тот артист ее ищет? Пусть подойдет, не люблю бросать свое место, сама знаешь.
Лина издалека махнула рукой. Клеман почувствовал, как забилось сердце. Он поднял инструмент и побежал к толстой Жизель. Бегал он плохо.
– Вид у него дурацкий, – заметила Жизель, доставая сигарету. – Явно дошел до ручки.
Клеман поставил аккордеон у ног Жизель и посмотрел на нее.
– Ты спрашивал старую Марту? Она тебе зачем? Учти, к ней просто так не подъедешь. Она у нас как памятник архитектуры, разрешение на осмотр требуется. А у тебя, дружок, уж извини, больно вид странный. Так зачем она тебе?
– Старая Марта? – повторил Клеман.
– Ну да. Ей уже за семьдесят, ты не знал? Ты и вправду с ней знаком?
– Знаком, – сказал Клеман, делая полшага назад.
– А чем докажешь?
– Я ее знаю. Она меня всему научила.
– Работа у нее такая.
– Нет. Она меня читать научила.
Лина расхохоталась. Жизель сурово обернулась к ней:
– Чего скалишься, дура? Ты ни черта в этой жизни не понимаешь.
– Она тебя научила читать? – уже мягче переспросила Жизель.
– Когда я был маленький.
– Смотри-ка, это на нее похоже. И чего тебе от нее надо? Тебя как зовут?
Клеман собирался с мыслями. Кто-то убил женщину. Надо что-то придумать, сочинить. «Е – ты выдумываешь». Но это-то и было труднее всего.
– Я должен вернуть ей деньги.
– Это может быть, – кивнула Жизель, – старуха Марта всегда на мели. И сколько?
– Четыре тысячи, – наугад сказал Клеман.
Он устал разговаривать. Это было слишком быстро для его головы, и он боялся сболтнуть лишнее.
Жизель задумалась. Странный парень, что и говорить, но Марта умеет за себя постоять. А четыре тысячи на дороге не валяются.
– Ладно, верю тебе, – сказала она. – Видел букинистов на набережной?
– Набережная? Которая около Сены?
– Ну, конечно, у Сены, глупый, где же еще. Вот, значит, на левом берегу напротив улицы Невер, не ошибешься. У нее там маленький лоток с книгами, один друг ее пристроил. Старая Марта не любит сидеть без дела. Запомнишь? Точно? Уж прости, умником тебя не назовешь.
Клеман молча глядел на нее, не решаясь ответить. Сердце колотилось как бешеное, нужно разыскать Марту, от нее зависело все.
– Ясно, – вздохнула Жизель, – сейчас напишу тебе.
– И чего ты с ним возишься! – Лина пожала плечами.
– Помолчи, – повторила Жизель, – не суйся.
Она порылась в сумке, вытащила пустой конверт и огрызок карандаша. Потом написала четкими большими буквами адрес, думая, что парень и читает-то плохо.
– Вот, с этой бумажкой ты ее найдешь. Передай ей привет от Жизель с улицы Деламбр. И без глупостей. Я тебе доверяю, понял?
Клеман кивнул, быстро сунул конверт в карман и поднял аккордеон.
– Слушай, – сказала Жизель, – сыграл бы что-нибудь. Я тогда буду знать, что ты и впрямь меня не надул. Уж извини, но так мне будет спокойней.
Клеман вдел руки в лямки аккордеона, старательно растянул мехи, высунув от усердия язык, опустил голову и заиграл.
«Все-таки нельзя доверять внешнему виду, – подумала Жизель. – Дурак дураком, а музыкант-то настоящий. Настоящий музыкант-дурак».

Глава 3

Клеман долго благодарил, а потом направился в сторону Монпарнаса. Было почти семь вечера, и Жизель велела ему поторапливаться, если он хотел застать старую Марту, пока та не свернула торговлю. Ему пришлось много раз спросить дорогу, показывая бумажку. Наконец он добрался до улицы Невер и увидел набережную и зеленые деревянные ящики с книгами. Он начал разглядывать продавцов, но никого не узнал. Придется подумать. Жизель сказала – семьдесят лет. Значит, Марта стала старой, значит, нужно искать не ту женщину с черными волосами, которую он помнил, а совсем другую.
Пожилая женщина с крашеными волосами в яркой одежде стояла к нему спиной, закрывая складной полотняный стул. Она обернулась, и Клеман прикрыл рот ладонью. Это была его Марта. Да, она постарела, но все-таки это была она, его Марта, та, что гладила его по волосам и не обращалась с ним как с кретином. Он вытер нос и перешел улицу на зеленый свет, выкрикивая ее имя.
Старая Марта оглядела мужчину, который ее звал. Он как будто бы знал ее. Весь в поту, маленький, худой, с синим аккордеоном под мышкой, он нес его как цветочный горшок. Крупный нос, ничего не выражающие глаза, бледная кожа и светлые волосы. Клеман застыл перед ней, улыбаясь. Он все помнил, он спасен.
– Вы ко мне? – сказала Марта.
Клеман и подумать не мог, что Марта его забыла, и он снова запаниковал. А если Марта его забыла? А если она все забыла? А если она совсем ничего не помнит?
Он так устал думать, что ему даже не пришло в голову назвать свое имя. Поставив аккордеон, Клеман принялся лихорадочно рыться в рюкзаке. Потом осторожно достал удостоверение личности и с опаской протянул Марте. Он очень любил свое удостоверение.
Марта пожала плечами и взглянула на потертую карточку. Клеман-Дидье-Жан Воке, двадцать девять лет. Нет, ей это ни о чем не говорит. Она посмотрела на парня с мутными глазами и с легким сожалением покачала головой. Потом снова посмотрела на карту и опять на парня, который шумно дышал. Она чувствовала, что должна постараться вспомнить, что этот человек чего-то отчаянно ждал от нее. Но она никогда не видела это худое, испуганное, шелушащееся лицо. И, однако, эти полные слез глаза и тревожное ожидание в них были ей знакомы. Тусклые глаза, маленькие уши. Бывший клиент?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24