Сейчас я сменю белье!» С этими словами, не переставая улыбаться, хозяйка выбежала из комнаты.
Мы оказались одни среди бабушкиных вещей и святых образков, тесно развешанных по стенам. Даже ее шлепанцы еще стояли в углу. На громоздком старом комоде тикал массивный будильник, притом так громко и назойливо, что я не выдержала, схватила его и, открыв ящик комода, быстро засунула туда, после чего вздохнула с облегчением. Все это время он страшно действовал мне на нервы – я даже не могла сосредоточиться на том, что говорит хозяйка. Взглянула на Ханю. Она сидела сгорбившись, опустив голову, бессильно свесив руки. В ее глазах стояли слезы. «Аня, – сказала она с отчаянием в голосе, – я здесь не выдержу. Пошли назад, в наш холодильник».
Я с готовностью подхватила чемодан, потому что и сама хотела просить ее о том же самом.
Синьора Бианка ограничилась краткой триумфальной речью – наше поражение было слишком очевидным. Она великодушно приняла нас обратно.
Спустя час раздался взволнованный, тревожный телефонный звонок из пекарни. «Синьоры украли бабушкин будильник! Он стоял на комоде, а теперь исчез. Возвратите немедленно!» Мне с трудом удалось растолковать, где он находится. Труднее оказалось объяснить, как он там очутился, поскольку у меня не хватило запаса слов, а у хозяйки, по-видимому, чувства юмора.
Синьора Бианка была энергичной особой. Она довольно рано овдовела и одна воспитывала двоих детей: дочь и сына. Сын, по профессии парикмахер, задумал поехать в Соединенные Штаты, поискать лучшей доли. Синьора Бианка сперва подробно расспросила Ханю, где эта Америка, а выяснив, что далеко, разыграла такую сцену отчаяния, что немногие актрисы, следуя заветам самого Богуславского, Богуславский Войцех (1757–1829) – польский режиссер, актер, педагог, один из основателей польского профессионального театра.

могли бы с ней сравниться. Однако довольно скоро она смирилась с решением сына и с удвоенной энергией принялась собирать приданое для дочери. Свадьба должна была состояться этим летом. Устроив дочь, синьора Бианка намеревалась сама второй раз выйти замуж.
У синьоры Бианки не было никакой профессии, тем не менее она с успехом обеспечивала семью, продавая цветы, а также пуская жильцов в две из трех комнат своей квартиры. Была гордой обладательницей легковой машины, на которой ездила за покупками, а по воскресеньям – в отдаленные парки, где гуляло много влюбленных пар и можно было удачно распродать цветы. Машина ее выглядела примерно так, как та, на которой ездил Жак Тати в фильме «Каникулы господина Юло». Раз солнечным воскресным днем пани Бианка пригласила нас проехаться с ней в один из прекрасных парков.
Я не могла воспользоваться приглашением, ибо была сильно простужена. Ханя же поехала. Разумеется, не даром. Потом она рассказала мне, что ей было поручено связывать фиалки в букетики, в то время как синьора Бианка, выказывая чудеса дипломатии, распродавала свой «товар». «Ты не можешь себе представить, какой она психолог, – смеялась Ханя. – Ей известны тысячи способов заставить своих соотечественников купить цветы, и она точно знает, когда употребить тот или иной прием». Лучшим тому доказательством были пустые корзины.
Хочу, кстати, пояснить, в чем заключалась моя стажировка. Стипендию на два месяца я получила по предложению нашего министерства культуры и искусства. О том, что итальянское правительство утвердило мою кандидатуру, я узнала от сотрудников министерства, которые на всех этапах моей «карьеры» дарили меня вниманием и симпатией. Это было особенно ценно в ту пору, когда я еще только начинала петь и моя персона вызывала противоречивые мнения.
Раньше я слышала о том, что в Италии стажировались наши оперные артисты, но чтобы эстрадные певцы – никогда.
Я была первой. Это обстоятельство сказалось еще во время визита на «Радио итальяна». Карло Бальди, к которому я должна была обратиться, принял стипендиатку из Польши очень любезно, угостил чашечкой «капуччино» Черный кофе, приготовленный особым образом.

и наконец умолк, явно озабоченный тем, как быть дальше. После долгих раздумий он решил переложить бремя со своих плеч на плечи коллег. Я посетила еще несколько прекрасно оборудованных кабинетов, вызывая замешательство на лицах моих собеседников. Они попросту не знали, что со мной делать.
Стипендии хватило, только чтобы платить за жилье и весьма скромно питаться (разумеется, не без помощи из дому). О частных занятиях пением не могло быть даже и речи. Наконец постановили, что коль скоро я приехала и не располагаю средствами для обучения, то надо предоставить мне возможность посмотреть разные полезные вещи. Таким образом я обрела право посещать радиопредставления (между делом показали мне всю студию). Однажды меня привезли на самую крупную фабрику грампластинок под Римом, познакомили с итальянскими певцами и певицами и даже позволили ассистировать при записи. Совершенствование моего вокала свелось к осмотру очень современной архитектуры всего комплекса зданий фирмы и к более глубокому ознакомлению с великолепной аппаратурой для грамзаписи. На том, собственно, все и кончилось, ибо началась забастовка работников радио и телевидения, которая совершенно парализовала всю жизнь искусства. Так что я была в прямом смысле не у дел!
Сколько времени продлится забастовка, было неизвестно, поэтому я стала сопровождать Ханю, занимавшуюся интересной работой. Побывала в реставрационной мастерской, где вместе с ней слушала лекции на темы очень важные, но для меня, дилетантки, несколько загадочные. Наблюдала кропотливую работу по реставрации фресок в церкви. С изумлением смотрела, как Ханя, ни секунды не колеблясь, необыкновенно ловко взбиралась наверх по приставной, не внушавшей ни капли доверия лестничке под самый потолок, чтобы разглядеть в деталях какой-то фрагмент приоткрывшейся фрески. По-моему, на визитной карточке Хани следовало написать: реставратор-каскадер (пожалуй, лучше в обратном порядке!).
Я ходила с ней на экскурсии в музеи и соборы, подтвердив даже известную поговорку, что нельзя «быть в Риме и не видеть папы». По случаю праздника пасхи папа прочитал публичную проповедь, для чего были построены специальные трибуны у стен Колизея.
На это торжество собралась огромная, многотысячная толпа. Весь Колизей был освещен изнутри. Прекрасное, хотя и несколько жутковатое зрелище! Казалось, что колонны пылают, а каменный амфитеатр ожил под оранжевым светом прожекторов. Толпа гудела, недоставало только диких львов на арене. Конечно, передо мной были не римляне эпохи Нерона, но все же… настоящие римляне, похожие на своих предков и темпераментом и любовью к зрелищам. Именно к масштабным зрелищам! Окружавшие меня римляне рассматривали выступление папы прежде всего как крупное, важное зрелищное событие.
Так что я вернулась из Рима в Варшаву, обогатившись впечатлениями, но по части вокала не усовершенствовавшись.
Я не сожалею об этом. Я ничего не хотела бы менять в своей манере исполнения. Хочу остаться эстрадной певицей. У меня выработался свой метод работы над песней, над ее интерпретацией. Занимаюсь этим делом сама, и хотя охотно выслушиваю все замечания (различия во мнениях, дискуссии, как известно, необходимы, чтобы двигаться вперед), но принимаю те из них, которые в принципе соответствуют моему характеру.
Я неоднократно убеждалась, что самое обоснованное, самое интересное новшество, воспринятое вопреки внутреннему убеждению, дает обратный результат.
Большую пользу принесли мне выступления «на периферии», происходившие в самых разных, подчас контрастных условиях: то в трескучие морозы, то душным летним вечером, перед разной, неодинаково реагирующей, но всегда одинаково сердечной публикой. Написанное здесь отнюдь не свидетельствует о моем самодовольстве. Я только хочу сказать, что певец должен прежде всего сам знать, какую выбрать дорогу, и затем последовательно осуществлять свой план. А это вовсе не так легко, как может показаться. За каждой, внешне очень простой песенкой скрываются долгие часы трудов, размышлений, поисков.
Мое первое пребывание в Милане также пришлось на период холодов и туманов – на ноябрь и декабрь. В Милане холодней, чем в расположенном много южнее Риме. Здесь даже часто выпадает снег, который, впрочем, довольно быстро тает. В гостинице было холодно, мне пришлось попросить еще одно одеяло. Вот почему зелень, солнце, двадцать градусов тепла так очаровали меня в Сан-Ремо. Но поскольку все же стояла зима – по крайней мере согласно календарю, – то по улочкам городка прогуливались дамы из так называемого высшего света, разодетые в столь же великолепные, сколь и дорогие меха – нечто вроде нескончаемой демонстрации мехов. И все это под теплыми лучами солнца, на фоне зеленеющих кустарников, деревьев, листва которых даже не собиралась сменить свой сочный зеленый цвет на какой-либо иной!
Со следующего дня начались репетиции с оркестром в зале, знакомом мне по телевизионным передачам. Как обычно, уже с утра я ощутила волнение, на этот раз, пожалуй, не без повода. Дома, в Польше, я очень любила репетиции: ведь и ответственность еще не та, и публики в зале нет, есть возможность все повторить, все исправить. Особенно приятными были репетиции в «Лесной опере», в Сопоте. Уже спозаранку от «Гранд-отеля» к «Лесной опере» и обратно начинал регулярно курсировать маленький автобус, предназначенный для участников фестиваля. Не премину, кстати, отметить, что ни разу за рубежом я не встречала такой хорошей организации фестивалей. Итак, приезжаешь в «Лесную оперу». Огромный зрительный зал пуст, лишь белеют ряды сидений. Сквозь полотняную крышу там и сям пробиваются неяркие солнечные лучики. Эта чудесная полотняная крыша, разрисованная широкими, пастельных тонов полосами, надежно оберегала не только от дождя, но и от солнца, которого, увы, не бывало в избытке. Во всяком случае, я как-то не припоминаю, чтобы в дни сопотских фестивалей стояла жара.
Но позволю себе еще несколько слов о крыше. Так вот, эта крыша всегда напоминала мне наполненный ветром парус, особенно когда я стояла на возвышении у микрофона и видела перед собой лишь полосатый тент, а позади него – небо.
Очень нравились мне репетиции в Сопоте… За дирижерским пультом – лучший друг и опора всех исполнителей – пан Стефан Рахонь, его оркестр – преданные, дружелюбные, всегда готовые помочь музыканты. Внизу, возле сцены, – озабоченные, хлопотливые труженики телевизионной группы, несколько фоторепортеров, режиссеры, ожидающие своей очереди, участники фестиваля. И ни единого недоброжелательного человека, чье присутствие могло бы отрицательно повлиять на твое настроение!
К сожалению, в жизни все, как правило, свершается без репетиций. Даже в воспоминаниях трудно мне расстаться с родиной, но – «дело есть дело».
Итак, возвращаюсь в Сан-Ремо. Хотя – нет. Пока еще нет…
Воспользуюсь тем, что по крайней мере в воспоминаниях имею право свободно передвигать барьеры времени. Немного задержусь на родине и опишу, коль скоро подвернулся случай, свой путь к песне.
Еще перед окончанием школы я часто задумывалась, какую профессию избрать. Меня всегда привлекала живопись, скульптура, металлопластика, художественная керамика. Так что, окончив школу, я подала документы на отделение живописи при Вроцлавской Высшей школе искусств.
Но по глубоком размышлении мы с мамой решили, что следует избрать более «конкретную» специальность, которая в будущем обеспечивала бы твердый кусок хлеба, тем паче что у меня не было родственников, на которых я могла бы рассчитывать в какой-нибудь непредвиденной жизненной ситуации. Одно сознание, что у тебя есть семья, которая в случае чего окажет тебе помощь, действует успокаивающе, хотя, естественно, рассчитывать надо прежде всего на себя. Это было слишком хорошо известно моей маме, которая с ранней юности должна была все решать самостоятельно и опираться лишь на собственные силы.
«Видишь ли, – рассуждала мама, – чтобы существовать на заработок художника, нужно стать известным мастером, чьи работы быстро раскупаются. А такое время не наступит скоро и даже… может быть, никогда не наступит, хотя рисуешь ты, по моему мнению, очень хорошо».
Я взяла документы назад. Сдала экзамены на геологический факультет. Обучение там длится шесть лет; специальность интересная и «конкретная», в программе – широкий спектр знаний из различных областей наук: от философии, логики, иностранных языков через курс высшей математики, физику, химию, биологию и социально-экономические вопросы до сугубо специальных предметов.
А кроме того, студент-геолог должен уметь препарировать лягушек (сперва скажу о том, что было для меня самым трудным) и не только делать логические выводы из научных рассуждений, но и толковать их в соответствии с принципами логики. Он должен знать не только о том, что Ксантиппа была женой Сократа, но иногда процитировать некоторые его мысли. Должен не только нарисовать криволинейный интеграл, но в случае необходимости применить его на практике.
Не помешает знать иностранные языки – они полезны при изучении обширной специальной литературы. Весьма пригодится умение зарисовать профильный разрез скалистого склона. А разве плохо – научиться песням, которые поются у костра? За кружкой горячего чая они звучат, как нигде на свете (даже в сравнении с наилучшими концертными залами мира). Излишне, пожалуй, добавлять, что будущему геологу лучше иметь жизнерадостный, спокойный характер.
Впрочем, здоровая физическая нагрузка, скажем двадцатикилометровый марш, с перерывом для напряженных умственных усилий при определении отдельных пород или поисков окаменелостей, принадлежащих минувшим геологическим эпохам, может даже самого мрачного меланхолика привести в состояние полнейшего душевного равновесия. А если в скале обнаружится контур искомой окаменелости или даже ее фрагмент – ощущение безграничной радости человеку обеспечено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21