— Фигура что надо, — согласно кивает Макдермотт. — Это точно.
— А я не впечатлился, — Прайс шмыгает носом. — Посмотрите на ее колени.
Мы разглядываем официантку, и, хотя у нее длинные, загорелые ноги, я вижу, что одно колено у нее определенно больше другого. Левое колено шире и крупнее правого. Теперь этот незначительный недостаток кажется огромным, и мы все теряем к ней интерес. Ван Паттен ошеломленно смотрит в свою тарелку, потом на Макдермотта. Он говорит:
— Я тоже не это заказывал. Это суши , а не сашими.
— Господи, — вздыхает Макдермотт. — Ты же сюда не есть пришел.
Мимо нашего столика проходит парень — вылитый Кристофер Лаудер. Прежде чем отправиться в туалет, он похлопывает меня по плечу и говорит:
— Привет, Гамильтон, ты хорошо загорел.
— Ты хорошо загорел, Гамильтон, — передразнивает Прайс, кидая тапас в мою тарелку для хлеба.
— Твою мать, — говорю я, — надеюсь, я не покраснел.
— В самом деле, куда ты ходишь, Бэйтмен? — спрашивает Ван Паттен. — Я имею в виду, загорать?
— Да, Бэйтмен. Куда же ? — Макдермотт, кажется, искренне интересуется этим вопросом.
— Читайте по губам, — отвечаю я,. — В солярий. — И раздраженно добавляю. — Как и все .
— У меня, — говорит Ван Паттен, выдержав для максимального эффекта паузу, — солярий… дома, — и он отправляет в рот большой кусок колбаски из гребешка.
— Чушь собачья, — съеживаясь, говорю я.
— Это правда , — с полным ртом подтверждает Макдермотт. — Я его видел.
— Да это, блядь , что-то сверхъестественное, — говорю я.
— Что же в этом, блядь , сверхъестественного? — спрашивает Прайс, гоняя вилкой по тарелке свой тапас.
— Ты знаешь, сколько стоит членство в ебаном солярии? — терзает меня Ван Паттен. — Годовой абонемент ?
— Ты просто псих, — бормочу я.
— Смотрите, ребята, — говорит Ван Паттен. — Бэйтмен рассердился.
Неожиданно возле нашего стола возникает официант. Не спрашивая, можно ли убирать закуски, он уносит наши почти нетронутые тарелки. Никто не жалуется, разве что Макдермотт спрашивает:
— Он что, унес наши закуски?
Потом он смеется непонятно чему. Осознав, что он смеется один, Макдермотт замолкает.
— Он забрал их, потому что порции такие маленькие. Наверное, он решил, что мы уже поели, — устало говорит Прайс.
— Я все же думаю, что иметь солярий дома — это сумасшествие, — говорю я Ван Паттену. Вообще-то в глубине души я считаю, что солярий дома — это роскошно, вот только в моей квартире для него нет места. Есть ведь и другие удовольствия в жизни, не только солярий.
— А с кем это Пол Оуэн? — Макдермотт спрашивает Прайса.
— С каким-то уродом из Kicker Peabody, — раздраженно отвечает Прайс. — Он знаком с Маккоем.
— Тогда почему он сидит с этими кретинами из Drexel? — спрашивает Макдермотт. — Разве это не Спенсер Уин?
— У тебя глюки , что ли? — спрашивает Прайс. — Это не Спенсер Уин.
Я смотрю на Пола Оуэна, сидящего с тремя парнями. Один из них, возможно, Джефф Дюваль. Все четверо в подтяжках и в очках в роговой оправе; у всех волосы зачесаны назад, все пьют шампанское. Я лениво размышляю о том, как Оуэну удалось заполучить счета Фишера. Аппетит от этого не улучшается, однако еду приносят сразу после того, как убрали закуски, и мы начинаем есть. Макдермотт снимает подтяжки. Прайс называет его «тряпкой». Я как будто парализован, однако мне все же удается отвернуться от Оуэна и заглянуть в свою тарелку (запеканка — в виде желтого шестиугольника, окруженного полосками копченого лосося и завитками зеленого, как горошек, соуса томатилло). Потом я перевожу взгляд на толпу людей, которые ждут своей очереди. Кажется, они злые и опьяневшие от бесплатных коктейлей; они устали так долго ждать столик, который наверняка окажется говеным, где-нибудь возле кухни, хоть они и сделали предварительный заказ.
Ван Паттен нарушает тишину нашего стола, швырнув вилку и отодвинув стул.
— Что случилось? — спрашиваю я, поднимая глаза. Вилка застыла над тарелкой, но моя рука не движется: она словно наслаждается красотой содержимого тарелки, у нее как будто есть собственный разум, который отказывается разрушать этот дизайн. Вздохнув, я печально откладываю вилку.
— Черт. Я должен записать фильм по кабельному для Мэнди . — Ван Паттен, стоя, вытирает рот салфеткой. — Я еще вернусь.
— Пусть она сама запишет, идиот, — говорит Прайс. — Ты что, чокнутый?
— Она в Бостоне, у своего дантиста , — подкаблучник Ван Паттен пожимает плечами.
— Ну и что ты собираешься делать? — мой голос дрожит. Я по-прежнему думаю о его визитке. — Будешь звонить на кабельное телевидение?
— Нет, — говорит он. — Мой телефон подключен к видеопрограммеру Videonics, который я купил в Hammacher Schlemmer. — Он удаляется, на ходу надевая подтяжки.
— Круто, — тускло говорю я.
— Эй, что ты хочешь на десерт? — кричит ему Макдермотт.
— Что-нибудь шоколадное и без муки, — кричит он в ответ.
— Ван Паттен, кажется, забросил тренировки? — спрашиваю я. — Он, кажется, поправился.
— Похоже на то, — говорит Прайс.
— А разве он не член клуба «Вертикаль»? — спрашиваю я.
— Не знаю, — бормочет Прайс, изучая свою тарелку, потом, выпрямившись, отодвигает ее и жестом показывает официантке, что он хочет еще одну «Финляндию» со льдом.
Очередная симпатичная официантка с опаской подходит к нам. У нее в руках бутылка шампанского Perrier-Jouet, неурожайного года. Она говорит, что это подарок от Скотта Монтгомери.
— Неурожайный год! Вот сука, — шипит Прайс. Вытянув шею, он ищет глазами столик Монтгомери. -Неудачник.
Прайс показывает Монтгомери большой палец. — Блядь, такой низкорослый, что его еле видно. По-моему, я дал знак Конраду, но не уверен.
— А где Конрад? — спрашиваю я. — Я должен поздороваться с ним.
— Да тот, который назвал тебя Гамильтоном, — говорит Прайс.
— Это был не Конрад , — говорю я.
— Ты уверен? Пиздец, как похож на Конрада, — отвечает он. На самом деле он не меня слушает, а пялится на декольте фигуристой официантки, которая наклонилась, чтобы поудобнее ухватить штопор.
— Нет, это был не Конрад, — говорю я, удивляясь, как это Прайс не может узнать своего коллегу. — Этот парень лучше пострижен.
Пока официантка разливает шампанское, мы молчим. Когда же она уходит, Макдермотт спрашивает, понравилась ли нам еда. Я отвечаю, что запеканка была отличной, но слишком много соуса томатилло. Макдермотт кивает:
— Мне так и говорили.
Ван Паттен возвращается и бормочет:
— Туалет такой, что не нюхнешь.
— Может, десерт? — говорит Макдермотт.
— Разве что шербет Bellini, — зевает Прайс.
— Давайте расплатимся, — предлагает Ван Паттен.
— Пора по бабам, джентельмены, — говорю я.
Симпатичная официантка приносит чек. 475 долларов — значительно меньше, чем мы ожидали. Поскольку у меня нет наличных, я расплачиваюсь своей карточкой Platinum AmEx и собираю у них купюры, в основном новые полтинники. Макдермотт требует десять долларов, поскольку его колбаска из гребешка стоила всего шестнадцать. Бутылка шампанского от Монтгомери осталась на столе нетронутой. У выхода из «Пастелей» сидит еще один нищий с табличкой, на которой написано что-то абсолютно неразборчивое. Он тихо просит у нас мелочь или (с большим оптимизмом) что-нибудь поесть.
— Чувак явно нуждается в косметологе, — отмечаю я.
— Слушай, Макдермотт, — хихикает Прайс. — Кинь ему свой галстук.
— Блядь. А что это ему даст? — глядя на нищего, спрашиваю я.
— Сможет перекусить в «Jams», — смеется Ван Паттен и протягивает мне ладонь, по которой я хлопаю своей.
— Отдать чуваку , — явно обиженный Макдермотт рассматривает свой галстук.
— Пардон… такси! — говорит Прайс, останавливая рукой машину. — …и выпить.
— В «Туннель», — говорит Макдермотт шоферу.
— Отлично, Макдермотт, — констатирует Прайс, садясь на переднее сиденье. — Кажется, ты раздухарился.
— Ну и что? Я ведь не такой растраченный пидор-декадент, как ты, — отвечает Макдермотт, садясь в такси передо мной.
— А вы в курсе, что пещерные люди были покрепче нас в смысле характера? — спрашивает водителя Прайс.
— Э-э-э, где-то я это уже слышал, — отмечает Макдермотт.
— Ван Паттен, — говорю я. — Ты видел шампанское, которое нам прислал Монтгомери?
— Правда? — переспрашивает Ван Паттен, перегнувшись через Макдермотта. — Дай-ка угадаю. Может, Perrier-Jouet?
— В точку , — произносит Прайс. — Неурожайного года.
— Мудак ебаный, — говорит Ван Паттен.
«ТУННЕЛЬ»
Почему-то сегодня все мужчины, толпящиеся у входа в «Туннель», в смокингах. Единственное исключение — бродяга средних лет, сидящий возле мусорного контейнера, всего в паре метров от канатов. Он протягивает каждому, кто обратил на него внимание, пластиковый стаканчик, и просит мелочь. Когда Прайс, делая знаки одному из швейцаров, проводит нас мимо толпы за канаты, Ван Паттен машет хрустящей однодолларовой банкнотой перед лицом бездомного бродяги, лицо которого на мгновение озаряется. Но Ван Паттен убирает доллар в карман, и мы, получив дюжину талонов на выпивку и два пропуска в зал VIP внизу, проскальзываем в дверь. Внутри к нам пристают еще два швейцара (они в длинных шерстяных шинелях, волосы завязаны в хвосты, — видимо, немцы): они желают знать, почему мы не в смокингах. Прайсу все же как-то удается уладить проблему, — то ли он дал этим козлам денег, то ли уболтал их (первое более вероятно). Я стою в стороне, спиной к нему, и пытаюсь слушать, как Макдермотт жалуется Ван Паттену на то, что я, псих ненормальный, отклонил в «Пастелях» его предложение разделить с ним пиццу. Однако трудно услышать что бы то ни было, кроме песни «I Feel Free» в исполнении Белинды Карлайл, грохочущей из динамиков. В кармане моей куртки от Valentino лежит нож с зубчатым лезвием, и мне очень хочется сию минуту выпустить Макдермотту кишки, раскроить ему лицо, раскурочить спинной хребет. Но Прайс уже машет нам, и желание убить Макдермотта сменяется смутным предвкушением развлечений: я выпью шампанского, найду клевую девку, нюхну, может быть, даже потанцую под какое-нибудь старье, а может, и под новую песню Джанет Джексон, которая мне очень нравится.
В холле спокойнее. Двигаясь к входу, мы проходим мимо трех очень клевых фигуристых девиц. На одной — черный шерстяном жакет с пуговицами по бокам, брюки (шерсть с крепом) и обтягивающий кашемировый свитер с высоким воротом, все от Oscar de la Renta. Вторая — в двубортном пиджаке из шерсти, мохера и нейлонового твида; в том же стиле — брюки джинсового покроя и мужская хлопчатобумажная рубашка, все от Stephen Sprouse. Самая красивая одета в пестрый шерстяной жакет и шерстяную юбке с завышенной талией (Barney's) и шелковую блузку от Andra Gabrielle. Они явно обратили на нас внимание, и мы в ответ поворачиваем головы — все, кроме Прайса, который полностью игнорирует девиц и произносит что-то грубое.
— Бог мой, Прайс, приди в себя, — ноет Макдермотт. — Что с тобой? Девки — очень клевые.
— Ага. Если говоришь на фарси, — отвечает Прайс, протягивая Макдермотту два питейных талона, словно для того, чтобы тот умилостивился.
— Что?! — говорит Ван Паттен. — В них вообще не было ничего испанского.
— Знаешь, Прайс, если ты хочешь поебаться, тебе придется изменить свой подход, — замечает Макдермотт.
— Кто это мне говорит о ебле? — спрашивает Крэйга Прайс. — Ты? Ты, которого недавно ублажили рукой?
— Твои взгляды — просто труба, Прайс, — говорит Крэйг.
— Слушай, неужели ты думаешь, что когда я намерен заполучить пизду, то веду себя так же, как с вами? — с вызовом говорит Прайс.
— Да , — в один голос отвечают Ван Паттен и Макдермотт.
— Знаете, ребята, — вмешиваюсь я, — все-таки, когда хочешь потрахаться, то можешь вести себя по-другому. Надеюсь, Макдермотт, эта идея не помешает тебе сохранить девственность. — Я прибавляю шаг, пытаясь держаться вместе с Тимом.
— Да, но это не объясняет, почему Тим ведет себя как полный кретин, — говорит Макдермотт, стараясь догнать меня.
— Как будто этим девкам не все равно , — фыркает Прайс. — Поверь мне, когда я им сообщу размер своего годового дохода, мое поведение будет мало что значить.
— Ну и как же ты преподнесешь эту пикантную информацию? — спрашивает Ван Паттен. — Скажешь: «Вот бутылка „Короны“, кстати, я делаю сто восемьдесят штук в год, а какой твой знак Зодиака?»
— Сто девяносто, — поправляет его Прайс. — Да, именно так. Здесь хорошие манеры интересуют девушек меньше всего.
— О Всезнающий, чего же хотят эти девушки? — вставляет Макдермотт, слегка кланяясь на ходу.
Ван Паттен смеется, На ходу он бьет ладонь Макдермотта своей ладонью.
— Слушай, — смеюсь я. — Если бы ты знал , то не спрашивал бы.
— Они ищут красивого чувака, который водил бы их в «Цирк» два раза в неделю, и и иногда в «Nell's». Ну ещё, может, познакомил бы с Дональдом Трампом, — равнодушно говорит Прайс.
Мы отдаем билеты симпатичной девке в толстом пальто (шерстяное сукно) и шелковом шарфике от Hermes. Когда она пропускает нас, Прайс ей подмигивает, а Макдермотт произносит: "Не успел я войти, как меня начали преследовать мысли о болезнях. Тут есть грязные телки. Я просто чувствую это".
— Чувак, я же говорил тебе, — Ван Паттен снова терпеливо излагает свои факты. — Ничего подхватить нельзя. Это ноль ноль ноль одна десятитысячная процента…
К счастью, его голос тонет в песне «New Sensation», которую поют INXS (длинная версия). Музыка звучит так громко, что приходится орать друг другу. Народу в клубе много; единственный свет — вспышки на танцполе. Все в смокингах. Все пьют шампанское. Поскольку у нас только два пропуска в нижний зал VIP, Прайс сует их Ван Паттену и Макдермотту, и они весело машут билетами перед парнем, дежурящим у лестницы. На нем — двубортный смокинг из шерсти, хлопчатобумажная сорочка рубашка с воротником-апаш от Cerruti 1881 и бабочка в черно-белую клетку от Martin Dingman Neckwear.
— Слушай, — кричу я Прайсу. — Почему мы туда не пошли?
— Потому что, — схватив меня за воротничок, он пытается перекричать музыку, — нам нужен Боливийский Живительный Порошок… Я иду за ним. Прайс быстро идет по узкому коридору вдоль танцпола, и через бар входит в «Зал с канделябрами», битком набитый ребятами из Drexel, Lehman's, Kidder Peabody, First Boston, Morgan Stanley, Rothschild, Goldman, бог мой, даже из Citibank , все в смокингах, с стаканами шампанского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10