Настя, Олимп Валерианович и Валериан Олимпович уходят.

Явление восьмое

Автоном Сигизмундович, Агафангел.

Автоном Сигизмундович. Уж не занялся ли ты, Агафангел, политикой?
Агафангел. Зачем же мне, ваше превосходительство, политика, если я на всем готовом живу.
Автоном Сигизмундович. Что это у тебя?
Агафангел. «Всемирная иллюстрация», ваше превосходительство, со снимками.
Автоном Сигизмундович. А ну, покажи! Какая была печать! Опять же и мысли, и твердый знак. А почему? Люди были великие. Ну вот, скажем, к примеру, Сытин. Печатал газету «Русское слово», и как печатал. Трехэтажный дом для газеты построил и во всех этажах печатал. Зато, бывало, как мимо проедешь, сейчас же подумаешь: «Вот оно – оплот Российской империи, трехэтажное „Русское слово“. Его величество государь император. Смирно! Где ты его достал?
Агафангел. В уборной, ваше превосходительство.
Автоном Сигизмундович. А там еще никого не было?
Агафангел. Был, ваше превосходительство.
Автоном Сигизмундович. Кто?
Агафангел. Бельгийский король Альберт среди своего народа, в красках, ваше превосходительство.
Автоном Сигизмундович. Где же он?
Агафангел. Виноват, ваше превосходительство. Недосмотрел и использовал, ваше превосходительство.
Автоном Сигизмундович. Истинно, можно сказать, король-страдалец. (Смотрит картинки.) Верховный главнокомандующий Николай Николаевич под ураганным огнем неприятеля пробует щи из котла простого солдата. Где теперь такие герои? Подумать только, какой пример. Каждую минуту мог умереть, но не дрогнул и пробовал щи под огнем неприятеля. Что ты на это? А?
Агафангел. Так точно, мог умереть, ваше превосходительство, потому как солдатские щи хуже всякой отравы, ваше превосходительство.
Автоном Сигизмундович. Агафангел, клей!

Явление девятое

Автоном Сигизмундович, Агафангел с клеем, Анатолий.

Автоном Сигизмундович. Анатолий!
Анатолий. Я, дядюшка.
Автоном Сигизмундович. Сейчас мы с тобой вот эту картину на толстый картон наклеим.
Анатолий. Это, дядя, папа той женщины, которая была в сундуке?
Автоном Сигизмундович. Да, Анатолий, самодержец России.
Анатолий. Дядюшка, я самодержца уже помазал, на что же его наклеивать?
Автоном Сигизмундович. Агафангел! Пойди отыщи картон.

Агафангел уходит.

Явление десятое

Автоном Сигизмундович и Анатолий.

Анатолий. Куда же мне его положить, дядюшка?
Автоном Сигизмундович. Пока положи на стул.

Анатолий кладет портрет Николая на стул кверху клеем.

Явление одиннадцатое

Те же, Надежда Петровна с граммофоном, Варвара Сергеевна в подвенечном платье,
Павел Сергеевич с портфелем.

Надежда Петровна. Вот мы к вам, слава богу, и переехали, Автоном Сигизмундович.
Автоном Сигизмундович. Вот незадача. Как же мне им всего дипломатичнее отказать.
Надежда Петровна. Автоном Сигизмундович, вот мои дети.
Автоном Сигизмундович. Мне вас искренно жаль, Надежда Петровна, я в этом, ей-богу, не виноват.
Надежда Петровна. А где же жених, Автоном Сигизмундович?
Варвара Сергеевна. Мамаша, не говорите такие слова, мне совестно.
Автоном Сигизмундович. Я с вами солидарен, сударыня, лучше об этом не говорить.
Анатолий. Если вы про моего брата говорите, то он с папой поехал венчаться.
Надежда Петровна. Святители! Мы здесь о всякой ерунде разговариваем, а они нас давно в церкви дожидаются. Павел! Напудри Варваре нос. Едемте, Автоном Сигизмундович, едемте.
Автоном Сигизмундович. Видите ли, Надежда Петровна, я вам должен сказать… Как же всего дипломатичнее – сказать… свадьбы… не будет.
Павел Сергеевич. Как – не будет?
Автоном Сигизмундович. Совсем не будет.
Варвара Сергеевна. Мне кажется, маменька, меня опозорили.
Надежда Петровна. Как это, то есть совсем? Почему не будет?
Автоном Сигизмундович. Это я вам сказать не могу.
Надежда Петровна. Господи, что же это такое делается. Опозорили нас, так и есть – опозорили. Чем же мы, господин Автоном Сигизмундович, Валериану Олимповичу не потрафили? Кажется, дочь у меня барышня кругленькая и ничем осрамиться не может. А если ему думается, что Варюшенька носом не вышла, то она и без носа для супружеской жизни очень приятная.
Автоном Сигизмундович. Причину нужно искать не в носу, Надежда Петровна, а гораздо глубже.
Варвара Сергеевна. У меня, Автоном Сигизмундович, и глубже…
Автоном Сигизмундович. Верю, верю. Но поймите, Варвара Сергеевна, дело совсем не в вас.
Надежда Петровна. А в ком же, Автоном Сигизмундович, в ком? Если во мне, Автоном Сигизмундович, то я что – мать, чепуха, гадость, Автоном Сигизмундович.
Автоном Сигизмундович. Я с вами вполне согласен, Надежда Петровна, но только…
Надежда Петровна. Я бы па месте Валериана Олимповича просто бы на меня наплюнула.
Автоном Сигизмундович. Вы совершенно правы, Надежда Петровна, но только причина совсем иная.
Надежда Петровна. Какая же причина, Автоном Сигизмундович?
Автоном Сигизмундович. Это, Надежда Петровна, тайна, и я вам ее объяснить не могу.
Надежда Петровна. Не можете! Павлушенька, ты человек отпетый, поразговаривай с ним, пожалуйста.
Павел Сергеевич. Это вы что же, молодой человек, все наше семейство в полном ансамбле за нос водили! Почему это свадьбы не будет?
Автоном Сигизмундович. Вы со мной разговаривать так не смеете.
Павел Сергеевич. Не смею? А если я с третьим интернационалом на «ты» разговариваю, что тогда?
Автоном Сигизмундович. Пропал. Сейчас арестует.
Павел Сергеевич. Да вы знаете ли, что я во время октябрьской революции в подполье работал, а вы говорите – не смеете.
Автоном Сигизмундович. Кончено, расстреляет.
Павел Сергеевич. Я, может быть, председатель… домового комитета. Вождь!
Автоном Сигизмундович. Простите, товарищи, но я…
Павел Сергеевич. Силянс! Я человек партийный! (От страха садится на стул.)

Явление двенадцатое

Те же, Степан Степанович и Фелицата Гордеевна с цветами.

Фелицата Гордеевна. Христос воскресе, Автоном Сигизмундович. Не обращайте внимания на то, что я вас целую, потому что у меня на душе, как на Пасху.
Степан Степанович. Простите, что я не справляюсь о вашем здоровье, но интерес отечества прежде всего.

Явление тринадцатое

Те же и Ильинкин с женой.

Ильинкин. Господа, я вас умоляю, что Михаил Александрович это не утка?
Фелицата Гордеевна. Послушайте, как же можно так неприлично спрашивать.

Явление четырнадцатое

Те же и Зотик Францевич Зархин, Ариадна Павлиновна Зархина, барышни Зархины – Тося и Сюся.

Ариадна Павлиновна. Подумайте, какие эти большевики самонадеянные, сейчас я с мужем иду по улице, а милиционер стоит на углу и делает вид, как будто бы ничего не случилось.

Явление пятнадцатое

Те же и Наркис Смарагдович Крантик.

Наркис Смарагдович. Скажите, что, тринадцать на восемнадцать будет изящно?
Зотик Францевич. Какие тринадцать на восемнадцать?
Наркис Смарагдович. Видите, я думал запечатлеть.
Степан Степанович. Что запечатлеть?
Наркис Смарагдович. Ренессанс.
Ильинкин. Какой ренессанс?
Наркис Смарагдович. Возрождение… нашей многострадальной родины. А так как это событие должно взволновать всю Россию, я и выбрал кабинетный размер тринадцать на восемнадцать. Узнав, что их императорское высочество находится здесь…
Павел Сергеевич. Как высочество? Как здесь?
Наркис Смарагдович. Спокойно, снимаю.
Автоном Сигизмундович. Держите его! Держите! Агафангел!

Явление шестнадцатое

Те же и Агафангел.

Агафангел. Я здесь, ваше превосходительство.
Автоном Сигизмундович. Занимай все выходы. (Встает у двери с револьвером.)
Голоса. Что случилось?
– В чем дело?
– Что такое?
Автоном Сигизмундович. Господа, нас подслушали!
Ариадна Павлиновна. Кто подслушал?
Автоном Сигизмундович. Вот коммунисты.
Все. Коммунисты?!
Фелицата Гордеевна. Спасайся, кто может!

Все устремляются к выходу.

Агафангел. Стой, застрелю, всех застрелю.
Степан Степанович. Караул! Нас окружили.
Наркис Смарагдович. По-моему, этих коммунистов не более одного человека.
Надежда Петровна. Господа хорошие, не губите православного человека. Автоном Сигизмундович, он только с одной стороны коммунист, а с другой с…
Павел Сергеевич. А с другой я даже совсем ничего подобного. (Встает и кланяется. К заду его приклеился портрет Николая.)
Зотик Францевич. Необходимо выяснить его настоящее лицо.
Тося Зархина. Папочка, у него их два.
Зотик Францевич. Как – два?
Тося Зархина. Мне, папочка, право, очень неловко, но только у него какое-то лицо сзади.
Все. Где?
Тося Зархина. Вот.
Автоном Сигизмундович. Ну-ка, нагнитесь, молодой человек. Боже мой! Смирно!
Павел Сергеевич. Маменька, чье у меня лицо, мое?
Автоном Сигизмундович. Нет, наше.
Анатолий. Милостивые государи, они приближаются, они приближаются.
Агафангел. Ваше превосходительство, – едут.
Все. Приближаются, приближаются.
– Становитесь, господа, становитесь.
– Тише, идут.

Явление семнадцатое

Те же, Настя, Олимп Валерианович, Валериан Олимпович.

Автоном Сигизмундович. Музыка, туш! Ура! Ура! Ура!
Все. Урррра!!!
Настя. Вот это свадьба, я понимаю.
Все. Уррра!

Когда «ура» замолкает, слышен чей-то протяжный стон.

Голоса. Вы слышали?
– Что это такое?
– Что это такое?
Олимп Валерианович. Господа, господа, возможно, что это ликует народ!
Ариадна Павлиновна. Неужели народ узнал?
Олимп Валерианович. Конечно, узнал. Зачем бы он стал кричать «ура»?
Зотик Францевич. А вы уверены, что это было «ура»?
Олимп Валерианович. Я ясно слышал.
Степан Степанович. Значит, народ с нами. Ура!
Все. Ура!
Олимп Валерианович. Теперь слушайте.
Голос Ивана Ивановича. Караул!
Зотик Францевич. Вы слышали?
Автоном Сигизмундович. Нет, а вы?
Зотик Францевич. Тоже нет.
Степан Степанович. Попробуем еще раз.
Все. Уррра-а-а!
Олимп Валерианович. Слушайте.
Автоном Сигизмундович. Народ безмолвствует.
Настя. Не дай бог опять закричит.
Павел Сергеевич. Женщины и мужчины и даже дети, обратите внимание, какой перед вами ужасный герой! Женщины и мужчины и даже дети, эта дамочка метит на русский престол, но она взойдет на него только через мой отрешенный от жизни труп. Я заявляю вам это совершенно официально.
Степан Степанович. Что он говорит? Он сумасшедший! Ваше высочество, он сумасшедший.
Павел Сергеевич. Товарищи! За что мы боролись, за что мы падали жертвами на красных полях сражений, мы – рабочие от сохи и председатели домового комитета. Женщины и мужчины и даже дети, я отказываюсь, я совершенно героически отказываюсь присягать этому строю генералов, попов и помещиков.
Ильинкина. Не давайте ему говорить. Заставьте его молчать.
Павел Сергеевич. Товарищи! Нас никто не может заставить молчать об этом. Мы всегда, как один человек, только и будем, что говорить о генералах, попах и помещиках, потому что в этом наша идея, наша святая идея фикс. Женщины и мужчины и даже дети, вам не удастся задушить революцию, пока существуем мы… Я и моя мамаша. Вы не думайте, что я только ее не боюсь. Ничего подобного. Давайте поедемте в Англию, я и английской королевы не испугаюсь. Я самому царю могу прочитать нотацию. Вы думаете, если они далеко, так они упасутся от этого. Я, товарищи, расстоянием не стесняюсь. Я сейчас всем царям скажу, всем – английскому, итальянскому, турецкому и французскому. Цари, – мамаша, что сейчас будет, – цари… вы мерзавцы!
Голоса. Арестуйте его!
– Арестуйте!
Ильинкин. Господа, это заговор, его необходимо арестовать.
Настя. Не трожьте его, он выпивши.
Павел Сергеевич. Выпивши? Кто выпивши? Я выпивши? Я могу на любого человека дыхнуть, я безо всякого запаха. В том-то и дело, товарищи, что я совершенно трезвый. В том-то и дело, что я трезвый на это способен. И я прошу зафиксировать эти слова, которые я буду сейчас говорить, потому что за эти слова я могу получить повышение в жизни. Ваше императорское высочество! Вы… сукина дочь.
Все. А-а-а-а-ах!!!
Настя. От такого же слышу.
Автоном Сигизмундович. Солдаты!
Агафангел. Я здесь, ваше превосходительство.
Автоном Сигизмундович. Возьмите его! Хватайте его! Вяжите!
Павел Сергеевич. Многоуважаемые товарищи, это наша кухарка!
Автоном Сигизмундович. Молчать!
Павел Сергеевич. Честное слово, кухарка. Она мне носки стирала и даже котлеты жарила. Ей-богу!
Олимп Валерианович. Нет никакого сомнения. Он сумасшедший.
Надежда Петровна. Господа вы мои хорошие, вот перед Богом, жарила. Настька, паскуда, отвечай барыне: жарила или нет?
Настя. Определенно.
Надежда Петровна. Вы слышите, слышите, господа хорошие? Созналась, вот как перед Богом, созналась.
Олимп Валерианович. Ваше высочество…
Надежда Петровна. Какая она ваше высочество, она Пупкина. У меня даже пачпорт ее имеется. Пупкина, Анастасия Николаевна Пупкина.
Олимп Валерианович. Как – Пупкина?
Надежда Петровна. Так, Пупкина, из Поветкина, Тульской губернии.
Олимп Валерианович. Ваше императорское высочество! Как это – Пупкина?
Настя. Очень обыкновенно.
Валериан Олимпович. Пупкина?
Настя. Пупкина.
Олимп Валерианович. А дядя?
Настя. Что – дядя?
Олимп Валерианович. Есть у вас дядя?
Настя. Есть.
Олимп Валерианович. Князь?
Настя. Что мы, татары, что ли?
Олимп Валерианович. Кто же он?
Настя. Псаломщик.
Олимп Валерианович. Господа, я чувствую, что я опять подымаюсь, на воздух.
Зотик Францевич. Все, все погибло.
Наркис Смарагдович. Ренессанс кончился.
Олимп Валерианович. Значит, опять ничего нет – ни ее, ни меня, ни вас?
Павел Сергеевич. Товарищи, это действительно, что ничего нет. Но слова-то мои остались, героизм-то мой, товарищи, остался. Ведь то, что я российскую престолонаследницу сукиной дочкой назвал, ведь этого вычеркнуть невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8