Сверкнул нож, рысь вздыбилась на задних лапах и бросилась к Росину. Росин бросился к ней, готовый сам зубами перегрызть ей горло! Но рысь упала, ломая сучья, лапы судорожно вытянулись, выпустив все когти.
– Федор! Готова! Давай сюда! – закричал Вадим, сложив рупором худые, костлявые руки.
– Ладный кот, – подходя, сказал Федор. – Пораньше бы. Разом его жиром помороженные пальцы залечили бы. Ишь, зайцами отъелся. Придется на ветках волочить: на себе с голодухи не осилим.



Рысь положили на широкие еловые лапы и поволокли к избушке.
– Федор, а мы ведь теперь живые!
Федор молчал, пряча в усах довольную улыбку.
– Федор, а ты не боялся, что рысь не пойдет по своим следам? Свернула бы куда-нибудь в сторону – и все.
– Почто же в сторону, если можно своим следом, а не целиком лезть? Она ведь глубокий снег не любит. Ну и с лежки так стронул, чтобы к тебе пошла, своим следом.
– Все это ясно. Ну а вдруг еще бы на какой след наткнулась и ушла?
…Весело потрескивали в чувале дрова. На жарких углях шипел большой, доверху наполненный мясом горшок. Росин уже не мог не улыбаться. Сияющий, суетился возле чувала, поворачивая вертела с шашлыками.
«Ишь, повеселел, – думал Федор, растягивая на жердине рысью шкуру. – А то ведь и выжить не чаял. Буковка к буковке отчет переписывал, чтобы другие, мол, разобраться могли. А теперь и переписывать бросил».
Федор достал из горшка громадный кусок мяса и, ухватив его обеими руками, принялся есть.
– Ну и вид у нас, Федор! Вот бы кто посмотрел. Наверняка бы пошел слух о западносибирской разновидности снежного человека.
Росин тоже ухватил здоровенный кусок.
– На каждый бы день такой горшок. Ничего бы, можно зимовать, а, Федор?
– Еще такого кота промыслим, вот и живи не тужи.
Через несколько дней Росин и Федор опять брели по заснеженному урману.
Кругом ровная, нетронутая белизна снега. Изредка попадали старые, затвердевшие следы рысей.
– Что-то последние ночи тихо было, не орали рыси. Не ушли ли?
– Вот и я, Федор, думаю. Может, и было два самца. Одного убили, а другой с рысью ушел… Тебе, пожалуй, в избушку пора – не погас бы огонь. А я еще похожу, может, все-таки найду свежий след.
…Уже не солнце – месяц светил Росину, когда он возвращался к избушке.
– Ушли, Федор, рыси. Часа три по следам шел. Так и идут напрямую. Следы не очень старые. Дня два назад ушли.
– Худо дело, – в раздумье сказал Федор, поправляя палкой дрова в чувале. – Могут не вернуться: к весне дело… Опять на голодный паек переходить надо.
На другой день в избушке опять запахло пареными вениками, и снова на столе «березовая каша». И чтобы сэкономить силы, ни Росин, ни Федор почти не вставали с нар.
– О чем думаешь? – спросил Росин, увидев, что Федор лежит с открытыми глазами.
– О винтовке, – не поворачивая головы, ответил Федор. – Ларманкин, поди, мою забрал. Поначалу он не записался, а потом вроде бы и жалел.
– Помешался ты на своей винтовке. Сколько раз говорил, достану тебе винтовку! Ведь я же работаю там, где все разнарядки на охотничье оружие составляют.
– Теперь там другой работает.
– Ничего, винтовку я тебе все равно достану, об этом не беспокойся… А я знаешь чего бы больше всего хотел?… Газетку свеженькую. Представляешь!.. От строчки бы до строчки. Скоро год – ни радио и ни газет. Как дикари… Приеду домой – целая стопа!
У Федора от этого разговора сами собой начинали двигаться пальцы, как будто свертывал самокрутку. У него разговор о газетах вызывал одно желание – покурить бы.
Он молчал. Задумался о чем-то… Задумался и Росин.
– Федор…
– Чего тебе?
– Тоска.
– Да… Не больно весело… На месяц, на два мы уходить привычные, а столько без дома – тоска… Каждую зиму на промысел. Привык вроде. А тут, на тебе, – тоска.
– Тебя вот нет, в тайге пропал. Выйдет там Наталья замуж. Молодая еще.
– Полно, так скоро не хоронят.
– Верно, не должны бы… Да скоро ли эта весна!
Росин встал с нар, распахнул дверь избушки и зажмурился. На озеро нельзя было глядеть: нестерпимо сиял снег.
– Федор, разве когда-нибудь раньше снег так блестел? А посмотри, тайга – на ветках ни снежинки. И солнце пригревает, прямо чувствуется! Сдает зима!
– Похоже, верно, конец зиме, – сказал Федор, заглядывая с нар в распахнутую дверь.
…Неспешно, но уступала зима свою власть весне. Недели полторы назад шел последний снежок. Он был особенно мелким, как будто ссыпались остатки снежинок. Все шире и глубже становились воронки вокруг деревьев. Местами на них проглянули зеленые листья брусники. Невидимая еще вода начала подтачивать сугробы. Серый, пропитанный влагой снег оседал со вздохом, будто надоело ему недвижно лежать эту долгую зиму.
Однажды в полдень Росин распахнул дверь и увидел: на озере, у берега проступила над снегом полоска воды.
– Вода! Федор! Вода! Ведь мы по этой воде домой, представляешь, домой поплывем! Как все, будем жить, ты только подумай, как все! – Вадим черпал пригоршнями и разбрызгивал сверкающую на солнце воду.
Федор тоже подошел к воде, хмуро посмотрел на кусты.
– Ты сюда погляди. Росин пожал плечами:
– Ничего не вижу. Ты о чем?
– Вода прошлую весну гляди куда поднималась. – Федор показал рукой на едва заметную белесую полоску. – Если и дальше тепло так попрет, опять столько воды будет. Затопит избушку, а плыть еще рано, по протоку лед не промоет.
…На глазах, почти как сахар в горячем чае, таял снег.
В три дня потемнело, набухло озеро. Появились забереги.
И вот на одном из них зашевелился и поплыл ком снега.
– Федор! Да это же лебедь! Смотри, прилетел!
Птица настороженно, как палку, выпрямила шею, посмотрела в одну сторону, в другую и, взмахнув большими крыльями, полетела дальше, на север.
– Теперь недолго, – сказал Федор, провожая глазами птицу. – Потерпим и коры поедим.
Росин тоже стоял в дверях и смотрел на улетающую на север птицу.
– Опять с луком охотиться можно. Ты бы сшил что-нибудь непромокаемое, а то, где ни ступишь, вода.
– С таким струментом не пошьешь. В избушке сидеть придется. Весной вода едкая, разом застудишься. Особливо на голодное брюхо. Вон уж у порога вода проступила. Скоро поплывем.
Красный шар солнца еще высоко над горизонтом завяз в непроглядном сером тумане. А под вечер над тайгой расползлась моросящая мелким дождем густая серая хмарь.
– Слышишь, Федор, как дождь шумит?
– Этот быстро снег сгонит, – ответил Федор.
Росину теперь было страшно спать. Он боялся, что уснет и больше не проснется. Каждый вечер его мучила эта мысль. И когда он просыпался, то просыпался с радостью, что жив.
Неспешно горел в чувале огонь. Пламя расползлось по костру и будто глодало свою пищу, оставляя от дров только хрящеватые рядки красных углей… Поздно ночью последний язычок пламени мигнул… мигнул еще раз и пропал, унеся с собой свет. Сразу зашевелились на нарах Росин и Федор. Темно – значит, время подбросить дров. Они научились помнить это даже во сне.
– Лежи, Федор, я встану.
Росин прыгнул на пол. Бултых!.. И ноги в воде.
– Неужто вода в избушке? – испугался Федор.
– Холоднющая, как лед! – Росин был уже снова на нарах.
За стенкой шумел ливень.
Федор бросил на угли клок сена. Оно вспыхнуло и на секунду осветило избушку. Черная вода уже подбиралась к нарам, к чувалу. Она залила всю избушку. Плавали дрова, кое-где всплыли жердины пола.
Сено сгорело – опять только угли было видно в чувале.
– Озеро из берегов вышло! – не то с радостью, не то с испугом проговорил Федор.
За дверью шум ветра мешался с шумом ливня.
– Вадя, лодка!

Глава 29

Лодку, к счастью, удалось найти.
Теперь она маленькой пирогой плыла по весенней, в солнечных зайчиках воде.
Впереди сидел Росин, одетый в остатки медвежьей шкуры, на корме – Федор в своем пестром, собранном из разных шкурок балахоне.
Пришел наконец этот долгожданный день, когда избушка осталась где-то позади… Но опасность предстоящего пути мешала радоваться. Руки едва держали весло, а впереди завалы и все тот же изнуряющий голод…
– А что, Федор, здорово перепугался, когда лодку унесло?
– Думать надо. Ладно, под елку загнало. А кабы в озеро?…
Время от времени Федор подбрасывал в миску сухие гнилушки, и из нее вился голубоватый дымок.
Оставляя над водой полоски дыма, все дальше уплывала лодка.
Теперь, когда избушка осталась где-то там, позади, Росину сделалось вдруг жалко ее. Жалко эту ненавистную избушку, в которой они жили оторванными от всего мира. Но ведь в ней они прожили почти год. Кроме бед, там были и радости.
Вот и соседнее озерцо. Поплыли краем, где лед отошел от берега.
– Гляди-ка, Вадя! – Федор резко затормозил вес лом.
Из воды торчала, вмерзшая в лед, их старая лодка.
– Так вот она где! В другом озере, – удивился Росин. – Как же она с ней в протоке не застряла?
– Потемнела. И льдом ишь порвало. Теперь уже негодная.
Из озерца вода стремительно мчалась узкой ледяной канавой. Лодка осторожно скользнула в нее и понеслась так, что Росин и Федор едва управлялись на поворотах.
– Лодку бы не расшибить, – хмурился Федор. – Рановато тронулись.
– Уже двое суток, как карася с рожна съели, а ты – «рановато».
За поворотом вода неслась под висящий на берегах протока лед. Не слушаясь весел, туда же устремилась лодка!.. Росин изловчился и, ухватившись за куст, удержал лодку.
– Вылазь, волоком потянем, – сказал Федор.
Наступая на свои синие тени, они, как нарточку, потащили лодку по льду.
Внизу с шумом неслась вода.
– Не провалимся? – побаивался Росин.
– Не должны. Весу в нас теперь раза в три, поди, меньше.
В низине протока разлился, течение утихло. Теперь можно и осмотреться, не боясь разбиться на повороте или попасть под лед.
Вытаявший из-под снега муравейник, сиреневые от оживших почек березки, проглянувшая земля – во всем уже появилась и чувствуется необоримая сила жизни. Пахло оттаявшей землей. Там, где сошел снег, земля дышала – стоял чуть заметный парок. По закраинам луж появились первые зеленые ростки травы.
На верхушке осинки самозабвенно распевала бело-шапочная овсянка. Трехпалый дятел с желтой отметиной на голове прицепился к стволу березки, осмотрел белую кору и резко ударил по ней клювом! Пробил и принялся сосать из дырочки березовый сок.
– Нам тоже хоть березового сока напиться надо. А то ведь сколько времени ничего не ели. А в соке все какие-нибудь питательные вещества есть.
– Остановиться надо! – согласился Федор. – Только какой прок в соке. Шкуру надо варить.
Долго бурлила вода в закопченном горшке, где варилась шкура.
– Еда – и то мучение. Иначе и не назовешь, – ворчал Росин, давясь приготовленным из шкуры месивом. – Надо же, весь остаток дня ушел на то, чтобы приготовить эту бурду.
Неторопливо поплыл по небу узкий сверкающий месяц. Угомонились ручейки, и морозец начал затягивать пленочкой льда стоячую воду.
– Что же, Вадя, спать пора.
Из-под выворота, где горел костер, перебросили в сторону недогоревшие головешки, смели золу и угли. А на прогретую землю положили толстый слой кедровых веток…
Наутро, доев остатки вареной шкуры, снова в путь. Теперь уже приходилось внимательно смотреть, чтобы не потерять проток в сплошном разливе.
– Паводок-то какой… Этой весной собирался на Быстрянку поехать. Бобров мы там выпустили. Хотел посмотреть, не заливает ли весной норы.
На не затопленной водой гриве Росин увидел вытаявшие из-под снега кедровые шишки.
– Давай причалим, может, орехи в них остались.
– Полно, разве мыши оставят?
В дальнем конце гривы что-то мелькнуло.
– Федор, лиса!
Подхватив палку, Росин пустился по гриве. Между кустами, стелясь по земле, мелькала лисица. Федор, припадая на больную ногу, тоже торопился к кустарнику. Лисица метнулась по узкой полоске земли. Росин рядом. Размахнулся, но лисица – в воду и поплыла. Росин с ходу за ней – и с головой в воду. Вынырнул – быстрее на берег.
– Почто ты в воду плюхнул?
– Думал, мелко.
Лиса доплыла до другой гривы и тут же пропала за древесным хламом.
– Вот, Федор, что значит высококалорийная пища. Не то что поешь, а только увидишь – сразу организм полон сил. Вон мы как с тобой по гриве скакали. Только хворост трещал.
– Хуже собак изголодались. Те лису не едят, а нам бы только дай.
Высушив возле костра лохмотья, поплыли дальше.
– Вот еще грива хорошая, – сказал Росин, – кажется, со всех сторон вода. Давай завернем, может, зайчишку какого поймаем.
Федор направил лодку к гриве, но, не доплыв нескольких метров, резко отвернул в сторону.
– Тут нас самих словить могут. Глянь-ка, вон следы как лапти – медведь. Не хуже нас голодный. Только из берлоги. Видишь, на снегу валялся, шерсть оттирал. Давай-ка уж своей дорогой.
Время от времени проносились утки. Росин по привычке, тянулся к луку, но руки теперь не могли даже как следует натянуть тетиву. Вчера почти вплотную подкрался к глухарю, но только ранил птицу. Та потеряла было равновесие, но быстро-быстро замахала крыльями и улетела… Не раз пытался добыть рябчика. Но стрелы летели мимо… Пробовал опять тренироваться – ничего не вышло. Дрожали руки. Надо было хоть немного больше есть. Лодка лавировала между всплывших валежин, проплывала над замшелыми грудами полусгнивших деревьев.
– Высокая нонче вода. Местами поверх завалов плывем. Эдак мы скоро до русла доберемся! Особливо если почаще напрямую срезать будем.
Через несколько дней, изможденные голодом и усталостью, они стояли на берегу реки и смотрели воспаленными глазами на ее полноводное русло. А по нему сплошной белой массой плыли льдины. Плыли неспокойно. Давили друг друга, вставали на дыбы, обнажая зеленоватый скол. Перевертывались, ломали края у соседних льдин.
В реку вдавался небольшой полуостров. Сейчас он был затоплен, и над ним тоже плыли льдины. С ними боролась пара стоящих рядом молоденьких березок. То одна, то другая льдина наползала на них, пытаясь сломать. Березки вздрагивали, гнулись. Но сдерживали напор и медленно начинали выпрямляться, отжимая льдину обратно. Льдина разворачивалась и, подталкиваемая другими, проплывала уже сбоку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21