Чапек Карел
Исповедь Дон Хуана
Карел Чапек
Исповедь Дон Хуана
Смерть несчастной доньи Эльвиры была отмщена: дон Хуан Тенорио лежал с пронзенной грудью в Посада де лас Реинас и умирал.
- Эмфизема легких, - бурчал местный доктор. - Другой бы еще выкрутился, но такой потрепанный caballero, как дон Хуан... Трудное дело, Лепорелло; сказать по правде, не нравится мне его сердце. Впрочем, это понятно: после таких похождений in venere (1) - ярко выраженное истощение, господа. Я бы на твоем месте, Лепорелло, пригласил к нему на всякий случай священника; быть может, твой хозяин еще придет в сознание, хотя нынешнее состояние науки... ну, не знаю. Честь имею кланяться, caballeros.
Случилось так, что падре Хасинто уселся в ногах дона Хуана и стал ждать, когда пациент очнется; а сам тем временем молился за эту неисправимо грешную душу. "Ах, если бы мне удалось спасти душу этого закоренелого грешника, думал добрый патер. - Его, кажется, здорово отделали - быть может, это сокрушит его гордыню и приведет чувства в состояние покаянного смирения. Не всякому доведется заполучить столь знаменитого и бессовестного распутника; да, братец ты мой, такой редкий случай не выпадал, пожалуй, и епископу Бургосскому. То-то будут шептаться люди смотрите, вон идет падре Хасинто, тот самый, который спас душу дона Хуана..."
Падре вздрогнул и перекрестился: с одной стороны, он опамятовался от дьявольского искушения гордости, с другой стороны - увидел, что умирающий дон Хуан устремил на него горящий и словно насмешливый взгляд.
- Возлюбленный сын мой, - произнес достойный падре как только мог приветливее, - ты умираешь; очень скоро ты предстанешь перед престолом высшего судии, отягощенный всеми грехами, свершенными тобой за время своей гнусной жизни. Прошу тебя во имя любви господа нашего, сними их с себя, пока еще есть время; не подобает тебе отправляться на тог свет в нечистом рубище пороков, запачканном грязью земных деяний.
- Ладно, - ответил дон Хуан, - можно еще раз сменить костюм. Падре, я всегда стремился быть одетым соответственно обстоятельствам.
- Я боюсь, - заметил падре Хасинто, - что ты не совсем меня понял. Я спрашиваю тебя - не хочешь ли ты покаяться и исповедаться в своих прегрешениях.
- Исповедаться, - глухо повторил дон Хуан. - Хорошенько очернить себя... Ах, отче, вы и не поверите, как это действует на женщин!
- Хуан, - нахмурился добрый патер, - перестань думать о земном; помни - тебе надо беседовать со своим творцом.
- Я знаю, - учтиво возразил дон Хуан. - И знаю также приличие требует, чтобы человек умирал христианином. А я всегда весьма старался соблюдать приличия... по возможности, отче. Клянусь честью, я открою все без лишних разговоров, ибо, во- первых, я слишком слаб, чтобы говорить длинно, а во-вторых, моим принципом всегда было идти к цели напрямик, коротким путем
- Я воздаю должное твоей решимости, - сказал падре Хасинто. - Но прежде, возлюбленный сын мой, приготовься как следует, вопроси свою совесть, возбуди в себе смиренное сожаление о своих проступках. Я же пока подожду.
После этого дон Хуан закрыл глаза и принялся вопрошать свою совесть, а падре стал тихо молиться, дабы бог ниспослал ему помощь и просветил его.
- Я готов, отче, - проговорил через некоторое время дон Хуан и начал свою исповедь.
Падре Хасинто удовлетворенно покачивал головой; исповедь казалась искренней и полной; в ней не было недостатка в признании лжи и кощунства, убийств, клятвопреступлений, гордыни, обмана и предательства... Дон Хуан и впрямь был великий грешник. Но вдруг он умолк, словно утомившись, и прикрыл глаза.
- Отдохни, возлюбленный сын, - терпеливо подбодрил его священник, - а потом продолжишь.
- Я кончил, преподобный отец, - ответил дон Хуан. - Если же я и забыл о чем- нибудь, так уж верно это какие-нибудь пустяки. Их господь бог милостиво простит мне.
- Как так?! - вскричал падре Хасинто. - Это ты называешь пустяками? А прелюбодеяния, которые ты совершал на каждом шагу всю свою жизнь, а женщины, соблазненные тобой, а нечистые страсти, которым ты предавался столь необузданно? Нет, братец, изволь-ка исповедаться как следует; от бога, развратник, не укроется ни один из твоих бесстыдных поступков; лучше покайся в своих мерзостях и облегчи грешную душу!
На лице дона Хуана отразилось страдание и нетерпение.
- Я уже сказал вам, отче, - упрямо повторил он, - что я кончил. Клянусь честью, больше мне не в чем исповедоваться.
В эту минуту хозяин гостиницы Посада де лас Реинас услыхал отчаянный крик в комнате раненого.
- Господь с нами, - воскликнул он, перекрестившись, сдается мне, падре Хасинто изгоняет дьявола из бедного сеньора. Господи боже, не очень-то мне по нраву, когда такие вещи происходят в моей гостинице.
Упомянутый крик продолжался довольно долго - за это время можно было бы сварить бобы, временами он переходил в приглушенные настойчивые уговоры, потом снова раздавался дикий рев; вдруг из комнаты раненого выскочил падре Хасинто, красный, как индюк, и, призывая матерь божию, кинулся в церковь. После этого в гостинице воцарилась тишина; только удрученный Лепорелло проскользнул в комнату своего господина, который лежал, закрыв глаза, и стонал.
После обеда в город приехал падре Ильдефонсо, член Общества Иисуса (2), - он следовал на муле из Мадрида в Бургос; и так как день был слишком жаркий, падре Ильдефонсо остановился у дома священника и навестил отца Хасинто. Падре Ильдефонсо был аскетического вида человек, высохший до того, что напоминал старую колбасу, с бровями, густыми, как волосы под мышкой отставного кавалериста.
Выпив вместе с хозяином дома кислого молока, иезуит вперил свой взор в отца Хасинто, который тщетно пытался скрыть, что он чем-то угнетен. Стояла такая тишина, что жужжание мух казалось почти громом.
- Вот в чем дело, - проговорил, наконец, измученный падре Хасинто. - Есть у нас здесь один великий грешник, находящийся при последнем издыхании. Знайте, дон Ильдефонсо, это - тот самый печальной известности дон Хуан Тенорио. У него здесь была какая-то ссора, не то поединок короче, я отправился исповедать его. Сначала все шло как по маслу; очень хорошо он исповедался, ничего не скажешь, но как дошло дело до шестой заповеди - так и заколодило, и я не добился от него ни слова. Говорит - ему не в чем каяться. Этакому-то безобразнику, матерь божия! Как подумаю, что он величайший развратник обеих Кастилии... ни в Валенсии, ни в Кадиксе нет ему равных. Говорят, за последние годы он соблазнил шестьсот девяносто семь девиц; из них сто тринадцать ушло в монастырь, около пятидесяти было убито в справедливом гневе отцами или супругами, и примерно у стольких же сердце разорвалось от горя. И вот представьте себе, дон Ильдефонсо, этакий сладострастник на смертном одре твердит мне в глаза, будто in puncto (3) прелюбодеяния ему не в чем исповедаться! Что вы на это скажете?
- Ничего, - ответил отец иезуит. - И вы отказали ему в отпущении грехов?
- Конечно, - сокрушенно ответил падре Хасинто. - Все уговоры оказались тщетными. Я так говорил с ним, что и в камне пробудил бы раскаяние, - но на этого архибездельника ничто не действует. "Грешен, мол, в гордыне, отче, говорил он мне, - и клятвы преступал, все, что угодно; но о чем вы меня спрашиваете - об этом мне нечего сказать". И знаете, в чем загвоздка, дон Ильдефонсо? - вдруг вырвалось у падре, и он поспешно перекрестился. - Я думаю, он был связан с дьяволом. Вот почему он не может в этом исповедаться. Это были нечистые чары. Он соблазнял женщин властью ада. - Отец Хасинто содрогнулся. - Вам бы взглянуть на него, домине. Я бы сказал - это по его глазам видно.
Дон Ильдефонсо, член Общества Иисуса, молча раздумывал.
- Если вы хотите, - произнес он наконец, - я посмотрю на этого человека.
Дон Хуан дремал, когда отец Ильдефонсо тихо вступил в комнату и мановением руки выслал Лепорелло; потом иезуит уселся на стул в головах постели и стал изучать осунувшееся лицо умирающего.
После долгого молчания раненый застонал и открыл глаза.
- Дон Хуан, - мягко начал иезуит, - вам, вероятно, трудно говорить.
Дон Хуан слабо кивнул.
- Это не важно, - продолжал иезуит. - Ваша исповедь, сеньор Хуан, осталась неясной в одном пункте. Я не стану задавать вам вопросы, но, может быть, вы сможете дать понять, согласны ли вы с тем, что я вам скажу - о вас.
Глаза раненого почти со страхом устремились на неподвижное лицо монаха.
- Дон Хуан, - начал падре Ильдефонсо почти светским тоном. - Я давно уже слышал о вас и обдумывал - почему же вы мечетесь от женщины к женщине, от одной любви к другой; почему никогда вы не могли пребывать, не могли оставаться в том состоянии блаженства и покоя, которое мы, люди, называем счастьем...
Дон Хуан оскалил зубы в скорбной ухмылке.
- От одной любви к другой, - продолжал Ильдефонсо спокойно. - Словно вам надо было снова и снова убеждать кого-то - видимо самого себя, - что вы достойны любви, что вы именно из тех мужчин, каких любят женщины, - несчастный дон Хуан!
Губы раненого шевельнулись; похоже было, что он повторил последние слова.
- А вы между тем, - дружески продолжал монах, - никогда не были мужчиной, дон Хуан; только дух ваш был духом мужчины, и этот дух испытывал стыд, сеньор, и отчаянно стремился скрыть, что природа обделила вас тем, что даровано каждому живому существу...
С постели умирающего послышалось детское всхлипывание.
- Вот почему, дон Хуан, вы играли роль мужчины с юношества; вы были безумно храбры, авантюристичны, горды и любили выставлять себя напоказ - и все лишь для того, чтобы подавить в себе унизительное сознание, что другие - лучше вас, что они - более мужчины, чем вы; и потому вы расточительно нагромождали доказательства; никто не мог сравниться с вами, потому что вы только притворялись, вы были бесплодны - и вы не соблазнили ни одной женщины, дон Хуан! Вы никогда не знали любви, вы - только лихорадочно стремились при каждой встрече с пленительной и благородной женщиной околдовать ее своим духом, своим рыцарством, своей страстью, которую вы сами себе внушали; все это вы умели делать в совершенстве, ибо вы играли роль. Но вот наступал момент, когда у женщины подламываются ноги о, вероятно, это было адом для вас, дон Хуан, да, это было адом, ибо в тот момент вы испытывали приступ вашей злосчастной гордыни и одновременно - самое страшное свое унижение. И вам приходилось вырываться из объятий, завоеванных ценой жизни, и бежать, несчастный дон Хуан, бежать от покоренной вами женщины, да еще с какой-нибудь красивой ложью на этих победительных устах. Вероятно, это было адом, дон Хуан.
Раненый плакал, отвернувшись к стене.
Дон Ильдефонсо встал.
- Бедняга, - сказал он. - Вам стыдно было признаться в этом даже на святой исповеди. Ну, вот видите, все кончилось, но я не хочу лишать падре Хасинто раскаявшегося грешника.
И он послал за священником; и когда отец Хасинто пришел, дон Ильдефонсо сказал ему:
- Вот что, отче, он признался во всем и плакал. Нет сомнения, что раскаяние его исполнено смирения; пожалуй, мы можем отпустить ему его грехи.
1932
1) - любовных (лат.).
2) - Член Общества Иисуса. - Общество Иисуса
иезуитский монашеский орден (образован в 1534 г.);
его члены активно участвовали в борьбе с врагами
католической церкви, используя любые способы
воздействия на человеческую психику,
3) - в пункте (лат).

1