https://wodolei.ru/catalog/mebel/rakoviny_s_tumboy/
Самые злые языки не смели бросить малейшую тень на ее репутацию. Никто не мог назвать ни одного любовника в течение пятилетнего вдовства Аносовой. Недаром же ее прозвали «бесчувственной бабой», удивляясь, что она отказывала нескольким женихам из богатейшего купечества и из представителей родовитого дворянства, в числе которых был даже один красавец рюрикович, и, казалось, нисколько не тяготилась своим добровольным вдовством в полном расцвете пышной красоты женщины тридцати трех лет, занятая и удовлетворенная, по-видимому, благотворительностью да своими большими торговыми делами, которые вела сама с умением и деловитостью, вызывавшими невольное удивление.Тяжелая штофная портьера колыхнулась, и из-за нее вышла, направляясь к гостье неспешной и уверенной, слегка плывущей походкой, слегка прищуривая черные бархатистые глаза, ласковые и приветные, ослепительной красоты, высокая, статная брюнетка, с черными как смоль волосами, гладко зачесанными назад, в скромном шерстяном черном платье, безукоризненно сидевшем на ней, белая, свежая и румяная, с роскошными формами красивого бюста.Бриллиантовые крупные кабошоны сверкали в ее розоватых ушах; из-под узкого рукава виднелась золотая цепь porte-bonheur'a браслета без застежки (фр.)
, и на мизинцах красивых, несколько крупноватых, холеных рук было по кольцу. На одном — большая бирюза; на другом — отливавший кровью рубин.— Очень рада вас видеть у себя, Маргарита Васильевна, — проговорила Аносова своим низковатым приятным голосом, протягивая поднявшейся гостье руку.Она крепко пожала крошечную руку и, задерживая ее в своей широкой белой руке, протянула, слегка наклоняя голову, свои алые полноватые губы.Дамы расцеловались.Перед царственной роскошной фигурой Аглаи Петровны маленькая худощавая фигурка Маргариты Васильевны казалась еще меньше.— Пойдемте-ка лучше ко мне. Здесь и холодновато и как-то неуютно. Для визитных гостей комната.— А я к вам именно по делу! — поторопилась сразу же сказать Заречная, чтобы не подать повода к недоразумению.Аглая Петровна слегка улыбнулась, точно хотела сказать, что и не сомневается в цели визита, и сердечно прибавила:— Какой бы ветер ни занес вас сюда, мне приятно вас видеть, Маргарита Васильевна. В моей клетушке и поговорим. Там никто нам не помешает. Пойдемте!И Аглая Петровна повела гостью через соседнюю, маленькую голубую гостиную и другую комнату, убранную в восточном вкусе, в свою «клетушку», как она называла кабинет, в котором работала, принимала по делам и более интимных знакомых.Маргарита Васильевна быстрым взглядом окинула клетушку.Это была небольшая комната в два широких окна, пропускающих много света.Черного дерева письменный стол у простенка имел строго деловой вид. Несколько конторских книг, исписанные цифрами ведомости и скромный письменный прибор. Большие счеты с отброшенными костяшками и отставленное кресло на белоснежном пушистом мехе ангорской козы свидетельствовали, что Аглаю Петровну только что оторвали от работы. Лишь чудный букет из роз и ландышей несколько нарушал строгую деловую выдержанность убранства стола.Зато вся остальная обстановка говорила о том, что хозяйка не только деловая женщина.Полный книг большой библиотечный шкап, бюсты Шелли, Байрона, Тургенева и Толстого на мраморных колонках, марина Айвазовского, два жанра Маковского, фотографии с автографами разных «известностей» на мольберте и по стенам, уютный уголок с светло-серой мягкой мебелью вокруг маленького японского столика-этажерки, стол посредине с журналами и газетами, висячий фонарик и теплившаяся в углу лампадка пред образом божией матери — таково было убранство этой клетушки.В ней было тепло и уютно. Тонкий аромат цветов приятно щекотал обоняние.— Присаживайтесь сюда, Маргарита Васильевна, — указала хозяйка на маленький булевский диванчик и, отодвинув японский столик, на котором лежал желтый томик нового романа Золя, опустилась сама в кресло. — Снимите лучше шапочку, а то голове жарко будет. Прикажете угощать вас чаем? Вы ведь знаете, у нас, по купечеству, никаких дел без чая не делается! — прибавила в шутку Аглая Петровна, улыбаясь ласковою, широкою улыбкой и показывая ряд жемчужин-зубов.Маргарита Васильевна от чая отказалась.Она сняла шапочку и, встретив восхищенный взгляд Аглаи Петровны, любующейся тонкими чертами изящного, словно бы точеного, личика, смущенно и вместе с тем весело улыбалась.— Так позвольте о деле? — проговорила она.— Пожалуйста.Несколько смущенная своим первым обращением за помощью к малознакомой женщине, Маргарита Васильевна сперва не совсем твердо, торопясь и конфузясь, начала излагать сущность дела, о котором хлопотала. Но скоро это смущение прошло, тем более что Аглая Петровна слушала ее с большим вниманием, серьезно и деловито, слегка склонив голову и по временам ласково улыбаясь глазами, словно бы поощряя гостью не стесняться.«Как с ней просто и легко!» — подумала Заречная.И, вполне овладевши собой, она не спеша, толково и несколько горячо развивала свою мысль о необходимости устроить в Москве для бедного люда большой дом, в котором были бы хорошая библиотека, зал для устройства лекций и концертов, столовая и чайная.— Мне кажется, я уверена, что это было бы хорошее дело. Конечно, такой дом не панацея Всеисцеляющее средство (греч. panakeia)
от нищеты, пьянства и разврата, но все-таки… Пример Москвы вызовет и другие города. Вы сочувствуете этой мысли, Аглая Петровна? — закончила вопросом молодая женщина и снова покраснела.— Как не сочувствовать! Очень даже сочувствую вашей идее, Маргарита Васильевна, устроить у нас то, что в Европе давно есть. В Лондоне целый народный дворец завели. У меня есть последний отчет, дело идет хорошо. Вот и на моей фабрике рабочие стали меньше ходить по кабакам и меньше бить жен и ребятишек с тех пор, как мы завели там читаленку и открыли чайную. Управляющий говорил мне, что и прогулов меньше. И им и нам, хозяевам, лучше. Мысль ваша хорошая, что и говорить.— Я была уверена, что найду в вас сочувствие! — воскликнула просиявшая от радости Заречная.— Ну, это что! — промолвила с тихой усмешкой Аглая Петровна. — Ведь вы же не за одним сочувствием ко мне пожаловали, а за деньгами. Зачем же к нам, к богатым купчихам, и ездят, как не за деньгами! — прибавила она.Маргарите Васильевне показалось, что грустная нотка прозвучала в этих словах. Ей сделалось неловко, но она все-таки храбро проговорила:— Вы правы, Аглая Петровна. Я приехала, рассчитывая на вашу помощь.Эта откровенность видимо понравилась Аносовой, по крайней мере прямо, без подходов.И она заметила:— Дело только затеяли вы большое… Оно пахнет сотнями тысяч. И наконец, разрешат ли такой дом?— Отчего не разрешить? Мне кажется, что в этом препятствия не будет.— Оптимистка вы, как посмотрю, Маргарита Васильевна!.. Ну, разумеется, попытаться следует.И, с деловитостью практической женщины, неожиданно прибавила:— А покупать дом невыгодно. Лучше самим выстроить. И непременно на Хитровом рынке.— У меня и смета и устав есть! — весело проговорила гостья, вынимая из мешочка несколько листков.— Вот как… Значит, горячо принялись. Сколько же по смете выходит?— Много, Аглая Петровна… Двести тысяч.Но цифра эта нисколько не испугала Аносову.Она пробежала глазами смету и протянула:— Не мало ли?— Архитектор говорит: довольно.— Уж если затевать дело, так основательно. Архитекторы часто ошибаются. А вы смету и устав позвольте оставить… Я подробно ознакомлюсь… И принять участие в этом деле я не прочь… Одной только мне трудно… На этот год у меня уж почти все деньги, назначенные на благотворительные дела, распределены. Тысяч пятьдесят могу.Она проговорила эту цифру спокойно, точно дело шло о пяти рублях.Заречная глядела на Аглаю Петровну восторженными и благодарными глазами. Эта цифра изумила ее. Она словно вся засияла и порывисто воскликнула:— Вот начало уже и есть!— Ишь вы засияли вся, Маргарита Васильевна. Видно, очень уж дорога вам ваша мысль?..— Еще бы!— И сами вы, конечно, надумали ее… Или муж?— Сама. Читала, что делают в Европе. Думаю: отчего не попробовать и у нас.— А супруг одобряет?— Я с ним подробно не говорила еще об этом! — ответила Маргарита Васильевна и невольно покраснела.Аглая Петровна как будто еще ласковее взглянула на гостью после этих слов и весело сказала:— Да и не надо путать мужчин. Бог с ними! Они и без того все захватили. Мы и без них обойдемся. Не правда ли?— Конечно.«А я-то думала: счастливая парочка!» — пронеслось в голове Аглаи Петровны, и она, словно подвергая экзамену свою гостью, спросила:— А вы, Маргарита Васильевна, разве не побоитесь черной работы?..— То есть какой?..— А с этим домом!.. Например, заведовать им.— Я этого только и желаю.— Вот и отлично. Значит, и хозяйка дела будет хорошая.— Прежде надо узнать, какая буду, а потом хвалить, — засмеялась Заречная.— Да я ведь знаю, как вы в своем попечительстве работаете, и слышала, как вы два года тому назад на холере работали… Слышала. И как же мне нахваливал вас один господин!— Кто это?— Невзгодин, Василий Васильич. Ведь вы вместе на холере были?— Да. А вы с ним знакомы?— Этим летом в Бретани познакомились… Вместе в Сан-Мало на купанье были. Умный и интересный человек, только уж очень он представителей капитала не любит. Так громил меня, что страх. Однако не убедил меня раздать все свои богатства! — улыбнулась Аглая Петровна. — А вы знаете, ведь он женился. Я видела его жену. Студентка в Париже. Приезжала к нему на неделю.— И уж разошелся с женой.— Да? Он, кажется, не очень-то годится для семейного очага. Слишком независим и правдив… И она, его жена, мне не понравилась… Очень важничает своей медициной… Так Василий Васильич разошелся? Это верно? Откуда вы слышали, Маргарита Васильевна? — с живостью спрашивала Аносова.— Он вчера мне сам говорил.— Так он приехал? — вырвалось невольное восклицание у Аглаи Петровны.И при этом неожиданном известии румянец алее заиграл на ее щеках, и радостный огонек блеснул в ее глазах.Это не укрылось от Маргариты Васильевны.«Невзгодин ей нравится!» — подумала она и ответила:— Третьего дня приехал!— И был у вас? — уже спокойно спросила Аносова.— Да. Мы ведь старые приятели.— Как же… Он говорил, каким был горячим вашим поклонником, Маргарита Васильевна.— То было так давно… Два года тому назад, когда я не была еще замужем…— А ко мне и не показался, хоть и обещал навестить, как вернется в Москву… Интересный человек… Не ломаный… Не боится говорить, что думает, и… такого не купить миллионами…— Да… Хороший человек. Я его очень люблю! — спокойно проговорила Заречная.— Он надолго сюда?— Сам не знает… Богема.— Да… Непутевый какой-то… Ну и язычок!.. — засмеялась Аглая Петровна.Наступило молчание.— Вот мужчина и отвлек нас от дела, — заговорила, смеясь, Аглая Петровна. — Ну их! Так я, говорю, не прочь дать пятьдесят тысяч, а остальные деньги надо собрать. Вы обращались еще к кому-нибудь?— К вам к первой, Аглая Петровна. Других я никого не знаю, то есть не знакома…— Это не беда; прямо поезжайте. И вас и мужа вашего знают в Москве.— Я готова. Научите только, к кому ехать…Аглая Петровна на минутку задумалась и потом назвала Измайлову и Рябинина.— Эти, быть может, дадут. И деньги у них должны быть свободные. Особенно у Дарьи Степановны Измайловой. Богата очень и все свои капиталы непроизводительно держит в бумагах и только купоны режет! — не без снисходительного презрения вставила Аносова. — Можно ей сказать, что я даю, тогда она вдвое даст. Завистливы мы на все… На этом часто попадаются неосновательные люди! — усмехнулась Аносова. — Только к ней вы лучше не ездите сами, а пошлите мужа…— Отчего?— Скорее даст, если попросит мужчина, да еще такой красавец, как ваш муж. Любила их много в молодости и теперь, на старости лет, любит на них поглядеть. Распущенный человек, хоть и доброго сердца, — пояснила Аглая Петровна. — В узде не умела себя держать… Ну, да это и нелегкое дело, особенно для таких богачек… Не трудно сломать себе шею, если бог ума не дал и нет правил в жизни, — строго прибавила она.«Ты-то своей прелестной головы не сломаешь!» — невольно подумала Маргарита Васильевна, любуясь Аносовой.— А к Рябинину непременно поезжайте сами…— И этот распущенный? — брезгливо проронила Маргарита Васильевна.— Любит старик красивых женщин… Но только не бойтесь… Он совсем приличный человек.Заречная надела шапочку и поднялась.— Быть может, и не по делу когда заглянете, Маргарита Васильевна? — ласково пригласила Аносова.— С большим удовольствием! — горячо проговорила гостья.— Мы, кажется, сойдемся… Но только, конечно, не с визитом, а так… побеседовать… По вечерам я всегда дома и почти всегда одна. А вы когда свободны?— Тоже по вечерам и тоже почти всегда одна.Обе грустно улыбнулись.Аглая Петровна проводила гостью через анфиладу комнат и, еще раз целуя Заречную, сказала:— Сегодня, конечно, вы будете на юбилее?— Буду.— Так до вечера.Аглая Петровна приветливо кивнула головой и, вернувшись в свою клетушку, присела за письменный стол и подавила пуговку электрического звонка два раза.На зов явился старик артельщик, худощавый, опрятный, благообразный.— Сейчас же поезжайте, Кузьма Иваныч, в адресный стол и справьтесь, где остановился дворянин Василий Васильич Невзгодин. Он третьего дня приехал из-за границы, верно, уже прописан. Фамилию, имя и отечество запишите. Да никому об этом не болтать! — толково, ясно, ласково и в то же время властно отдавала приказание Аглая Петровна.— Слушаю-с! — отвечал артельщик и так же бесшумно ушел, как явился.Аглая Петровна на минуту задумалась и, подавив вздох, принялась за поверку отчета по фабрике.Костяшки так и прыгали под ее крупными белыми пальцами, нарушая тишину, царившую в клетушке. IV Для самолюбия мужчины в высшей степени больно и оскорбительно, когда в глазах любимой и притом умной женщины он теряет свой прежний ореол и представляется ей далеко не в том великолепии, в каком представлялся еще недавно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
, и на мизинцах красивых, несколько крупноватых, холеных рук было по кольцу. На одном — большая бирюза; на другом — отливавший кровью рубин.— Очень рада вас видеть у себя, Маргарита Васильевна, — проговорила Аносова своим низковатым приятным голосом, протягивая поднявшейся гостье руку.Она крепко пожала крошечную руку и, задерживая ее в своей широкой белой руке, протянула, слегка наклоняя голову, свои алые полноватые губы.Дамы расцеловались.Перед царственной роскошной фигурой Аглаи Петровны маленькая худощавая фигурка Маргариты Васильевны казалась еще меньше.— Пойдемте-ка лучше ко мне. Здесь и холодновато и как-то неуютно. Для визитных гостей комната.— А я к вам именно по делу! — поторопилась сразу же сказать Заречная, чтобы не подать повода к недоразумению.Аглая Петровна слегка улыбнулась, точно хотела сказать, что и не сомневается в цели визита, и сердечно прибавила:— Какой бы ветер ни занес вас сюда, мне приятно вас видеть, Маргарита Васильевна. В моей клетушке и поговорим. Там никто нам не помешает. Пойдемте!И Аглая Петровна повела гостью через соседнюю, маленькую голубую гостиную и другую комнату, убранную в восточном вкусе, в свою «клетушку», как она называла кабинет, в котором работала, принимала по делам и более интимных знакомых.Маргарита Васильевна быстрым взглядом окинула клетушку.Это была небольшая комната в два широких окна, пропускающих много света.Черного дерева письменный стол у простенка имел строго деловой вид. Несколько конторских книг, исписанные цифрами ведомости и скромный письменный прибор. Большие счеты с отброшенными костяшками и отставленное кресло на белоснежном пушистом мехе ангорской козы свидетельствовали, что Аглаю Петровну только что оторвали от работы. Лишь чудный букет из роз и ландышей несколько нарушал строгую деловую выдержанность убранства стола.Зато вся остальная обстановка говорила о том, что хозяйка не только деловая женщина.Полный книг большой библиотечный шкап, бюсты Шелли, Байрона, Тургенева и Толстого на мраморных колонках, марина Айвазовского, два жанра Маковского, фотографии с автографами разных «известностей» на мольберте и по стенам, уютный уголок с светло-серой мягкой мебелью вокруг маленького японского столика-этажерки, стол посредине с журналами и газетами, висячий фонарик и теплившаяся в углу лампадка пред образом божией матери — таково было убранство этой клетушки.В ней было тепло и уютно. Тонкий аромат цветов приятно щекотал обоняние.— Присаживайтесь сюда, Маргарита Васильевна, — указала хозяйка на маленький булевский диванчик и, отодвинув японский столик, на котором лежал желтый томик нового романа Золя, опустилась сама в кресло. — Снимите лучше шапочку, а то голове жарко будет. Прикажете угощать вас чаем? Вы ведь знаете, у нас, по купечеству, никаких дел без чая не делается! — прибавила в шутку Аглая Петровна, улыбаясь ласковою, широкою улыбкой и показывая ряд жемчужин-зубов.Маргарита Васильевна от чая отказалась.Она сняла шапочку и, встретив восхищенный взгляд Аглаи Петровны, любующейся тонкими чертами изящного, словно бы точеного, личика, смущенно и вместе с тем весело улыбалась.— Так позвольте о деле? — проговорила она.— Пожалуйста.Несколько смущенная своим первым обращением за помощью к малознакомой женщине, Маргарита Васильевна сперва не совсем твердо, торопясь и конфузясь, начала излагать сущность дела, о котором хлопотала. Но скоро это смущение прошло, тем более что Аглая Петровна слушала ее с большим вниманием, серьезно и деловито, слегка склонив голову и по временам ласково улыбаясь глазами, словно бы поощряя гостью не стесняться.«Как с ней просто и легко!» — подумала Заречная.И, вполне овладевши собой, она не спеша, толково и несколько горячо развивала свою мысль о необходимости устроить в Москве для бедного люда большой дом, в котором были бы хорошая библиотека, зал для устройства лекций и концертов, столовая и чайная.— Мне кажется, я уверена, что это было бы хорошее дело. Конечно, такой дом не панацея Всеисцеляющее средство (греч. panakeia)
от нищеты, пьянства и разврата, но все-таки… Пример Москвы вызовет и другие города. Вы сочувствуете этой мысли, Аглая Петровна? — закончила вопросом молодая женщина и снова покраснела.— Как не сочувствовать! Очень даже сочувствую вашей идее, Маргарита Васильевна, устроить у нас то, что в Европе давно есть. В Лондоне целый народный дворец завели. У меня есть последний отчет, дело идет хорошо. Вот и на моей фабрике рабочие стали меньше ходить по кабакам и меньше бить жен и ребятишек с тех пор, как мы завели там читаленку и открыли чайную. Управляющий говорил мне, что и прогулов меньше. И им и нам, хозяевам, лучше. Мысль ваша хорошая, что и говорить.— Я была уверена, что найду в вас сочувствие! — воскликнула просиявшая от радости Заречная.— Ну, это что! — промолвила с тихой усмешкой Аглая Петровна. — Ведь вы же не за одним сочувствием ко мне пожаловали, а за деньгами. Зачем же к нам, к богатым купчихам, и ездят, как не за деньгами! — прибавила она.Маргарите Васильевне показалось, что грустная нотка прозвучала в этих словах. Ей сделалось неловко, но она все-таки храбро проговорила:— Вы правы, Аглая Петровна. Я приехала, рассчитывая на вашу помощь.Эта откровенность видимо понравилась Аносовой, по крайней мере прямо, без подходов.И она заметила:— Дело только затеяли вы большое… Оно пахнет сотнями тысяч. И наконец, разрешат ли такой дом?— Отчего не разрешить? Мне кажется, что в этом препятствия не будет.— Оптимистка вы, как посмотрю, Маргарита Васильевна!.. Ну, разумеется, попытаться следует.И, с деловитостью практической женщины, неожиданно прибавила:— А покупать дом невыгодно. Лучше самим выстроить. И непременно на Хитровом рынке.— У меня и смета и устав есть! — весело проговорила гостья, вынимая из мешочка несколько листков.— Вот как… Значит, горячо принялись. Сколько же по смете выходит?— Много, Аглая Петровна… Двести тысяч.Но цифра эта нисколько не испугала Аносову.Она пробежала глазами смету и протянула:— Не мало ли?— Архитектор говорит: довольно.— Уж если затевать дело, так основательно. Архитекторы часто ошибаются. А вы смету и устав позвольте оставить… Я подробно ознакомлюсь… И принять участие в этом деле я не прочь… Одной только мне трудно… На этот год у меня уж почти все деньги, назначенные на благотворительные дела, распределены. Тысяч пятьдесят могу.Она проговорила эту цифру спокойно, точно дело шло о пяти рублях.Заречная глядела на Аглаю Петровну восторженными и благодарными глазами. Эта цифра изумила ее. Она словно вся засияла и порывисто воскликнула:— Вот начало уже и есть!— Ишь вы засияли вся, Маргарита Васильевна. Видно, очень уж дорога вам ваша мысль?..— Еще бы!— И сами вы, конечно, надумали ее… Или муж?— Сама. Читала, что делают в Европе. Думаю: отчего не попробовать и у нас.— А супруг одобряет?— Я с ним подробно не говорила еще об этом! — ответила Маргарита Васильевна и невольно покраснела.Аглая Петровна как будто еще ласковее взглянула на гостью после этих слов и весело сказала:— Да и не надо путать мужчин. Бог с ними! Они и без того все захватили. Мы и без них обойдемся. Не правда ли?— Конечно.«А я-то думала: счастливая парочка!» — пронеслось в голове Аглаи Петровны, и она, словно подвергая экзамену свою гостью, спросила:— А вы, Маргарита Васильевна, разве не побоитесь черной работы?..— То есть какой?..— А с этим домом!.. Например, заведовать им.— Я этого только и желаю.— Вот и отлично. Значит, и хозяйка дела будет хорошая.— Прежде надо узнать, какая буду, а потом хвалить, — засмеялась Заречная.— Да я ведь знаю, как вы в своем попечительстве работаете, и слышала, как вы два года тому назад на холере работали… Слышала. И как же мне нахваливал вас один господин!— Кто это?— Невзгодин, Василий Васильич. Ведь вы вместе на холере были?— Да. А вы с ним знакомы?— Этим летом в Бретани познакомились… Вместе в Сан-Мало на купанье были. Умный и интересный человек, только уж очень он представителей капитала не любит. Так громил меня, что страх. Однако не убедил меня раздать все свои богатства! — улыбнулась Аглая Петровна. — А вы знаете, ведь он женился. Я видела его жену. Студентка в Париже. Приезжала к нему на неделю.— И уж разошелся с женой.— Да? Он, кажется, не очень-то годится для семейного очага. Слишком независим и правдив… И она, его жена, мне не понравилась… Очень важничает своей медициной… Так Василий Васильич разошелся? Это верно? Откуда вы слышали, Маргарита Васильевна? — с живостью спрашивала Аносова.— Он вчера мне сам говорил.— Так он приехал? — вырвалось невольное восклицание у Аглаи Петровны.И при этом неожиданном известии румянец алее заиграл на ее щеках, и радостный огонек блеснул в ее глазах.Это не укрылось от Маргариты Васильевны.«Невзгодин ей нравится!» — подумала она и ответила:— Третьего дня приехал!— И был у вас? — уже спокойно спросила Аносова.— Да. Мы ведь старые приятели.— Как же… Он говорил, каким был горячим вашим поклонником, Маргарита Васильевна.— То было так давно… Два года тому назад, когда я не была еще замужем…— А ко мне и не показался, хоть и обещал навестить, как вернется в Москву… Интересный человек… Не ломаный… Не боится говорить, что думает, и… такого не купить миллионами…— Да… Хороший человек. Я его очень люблю! — спокойно проговорила Заречная.— Он надолго сюда?— Сам не знает… Богема.— Да… Непутевый какой-то… Ну и язычок!.. — засмеялась Аглая Петровна.Наступило молчание.— Вот мужчина и отвлек нас от дела, — заговорила, смеясь, Аглая Петровна. — Ну их! Так я, говорю, не прочь дать пятьдесят тысяч, а остальные деньги надо собрать. Вы обращались еще к кому-нибудь?— К вам к первой, Аглая Петровна. Других я никого не знаю, то есть не знакома…— Это не беда; прямо поезжайте. И вас и мужа вашего знают в Москве.— Я готова. Научите только, к кому ехать…Аглая Петровна на минутку задумалась и потом назвала Измайлову и Рябинина.— Эти, быть может, дадут. И деньги у них должны быть свободные. Особенно у Дарьи Степановны Измайловой. Богата очень и все свои капиталы непроизводительно держит в бумагах и только купоны режет! — не без снисходительного презрения вставила Аносова. — Можно ей сказать, что я даю, тогда она вдвое даст. Завистливы мы на все… На этом часто попадаются неосновательные люди! — усмехнулась Аносова. — Только к ней вы лучше не ездите сами, а пошлите мужа…— Отчего?— Скорее даст, если попросит мужчина, да еще такой красавец, как ваш муж. Любила их много в молодости и теперь, на старости лет, любит на них поглядеть. Распущенный человек, хоть и доброго сердца, — пояснила Аглая Петровна. — В узде не умела себя держать… Ну, да это и нелегкое дело, особенно для таких богачек… Не трудно сломать себе шею, если бог ума не дал и нет правил в жизни, — строго прибавила она.«Ты-то своей прелестной головы не сломаешь!» — невольно подумала Маргарита Васильевна, любуясь Аносовой.— А к Рябинину непременно поезжайте сами…— И этот распущенный? — брезгливо проронила Маргарита Васильевна.— Любит старик красивых женщин… Но только не бойтесь… Он совсем приличный человек.Заречная надела шапочку и поднялась.— Быть может, и не по делу когда заглянете, Маргарита Васильевна? — ласково пригласила Аносова.— С большим удовольствием! — горячо проговорила гостья.— Мы, кажется, сойдемся… Но только, конечно, не с визитом, а так… побеседовать… По вечерам я всегда дома и почти всегда одна. А вы когда свободны?— Тоже по вечерам и тоже почти всегда одна.Обе грустно улыбнулись.Аглая Петровна проводила гостью через анфиладу комнат и, еще раз целуя Заречную, сказала:— Сегодня, конечно, вы будете на юбилее?— Буду.— Так до вечера.Аглая Петровна приветливо кивнула головой и, вернувшись в свою клетушку, присела за письменный стол и подавила пуговку электрического звонка два раза.На зов явился старик артельщик, худощавый, опрятный, благообразный.— Сейчас же поезжайте, Кузьма Иваныч, в адресный стол и справьтесь, где остановился дворянин Василий Васильич Невзгодин. Он третьего дня приехал из-за границы, верно, уже прописан. Фамилию, имя и отечество запишите. Да никому об этом не болтать! — толково, ясно, ласково и в то же время властно отдавала приказание Аглая Петровна.— Слушаю-с! — отвечал артельщик и так же бесшумно ушел, как явился.Аглая Петровна на минуту задумалась и, подавив вздох, принялась за поверку отчета по фабрике.Костяшки так и прыгали под ее крупными белыми пальцами, нарушая тишину, царившую в клетушке. IV Для самолюбия мужчины в высшей степени больно и оскорбительно, когда в глазах любимой и притом умной женщины он теряет свой прежний ореол и представляется ей далеко не в том великолепии, в каком представлялся еще недавно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32