Возводя любое, даже самое безобидное здание, строитель стремился сделать его хотя бы отчасти похожим на крепость. Толстые стены, узкие окна, источник питьевой воды — вот минимальный набор. Таким образом, в любом монастыре и иных постройках, в любой городской усадьбе, постоялом дворе и т. д. при желании можно было в случае нападения продержаться длительное время.Мельница Жана-Давида не являлась исключением.Молодой мельник закрыл массивные двери, задвинул кованый засов, остальными запорами заниматься не стал. Нет нужды, никто этой ночью к мельнице не прискачет. Единственный человек, который мог бы это сделать, мертв. Единственный человек, который мог бы раззвонить по округе о случившемся, узнав, что Ксавье Hay не усыплен, как предполагалось, а убит, скорее откусит себе язык, чем поднимет шум. Ибо теперь любой, самый мягкосердечный судья никем, кроме как соучастником убийства, его признать не сможет.Были и другие основания у Жана-Давида для спешки. Люсиль, любимая и любящая жена Ксавье, почти полностью избавилась от веревок и уже начала стаскивать с головы мешок, что был натянут ей во время похищения.Жан-Давид подхватил свою добычу, перебросил через плечо и, не обращая внимания на ее вопли, отправился наверх, в заранее облюбованную комнатку под крышей мельницы. Это была глухая каменная нора, без единого, самого маленького отверстия, если не считать небольшой, обитой железом двери, запиравшейся снаружи. Сбежать из этого узилища было невозможно, там похититель рассчитывал образумить свою жертву и добиться от нее того, что считал принадлежащим ему по праву.Если она поймет безвыходность своего положения, проявит благоразумие и согласится перейти на сторону того, кого сейчас считает злейшим своим врагом, — прекрасно! Если нет…Люсиль явно не спешила с проявлением благоразумия. Она кусалась, вернее, пыталась это делать сквозь грубую мешковину, щипалась и изрыгала потоки проклятий и требований немедленно вернуть ее обратно.Похититель понял, что разговор получится долгий. Это его не слишком испугало. Уж чего-чего, а терпения у него было предостаточно. Два последних года, проведенных на ивовом берегу, стали не чем иным, как школой терпения и выдержки.Время у него есть, молодых супругов хватятся не раньше, чем завтра вечером. И первое подозрение падет на глупого трактирщика. Сообразив, в какую он попал историю, рыжий дурак, несомненно, бросится в бега. Даже понимая, что это бесполезно.Из каменной стены торчал грубый металлический крюк. Жан-Давид заранее приготовленной веревкой прикрутил белые ручки Люсиль к нему. После этого стащил с нее мешок. Несмотря на беспорядок в прическе и одежде, жена брата была прекрасна.По крайней мере, на взгляд похитителя.Щеки раскраснелись, глаза сверкали. Ярче пламени факелов, укрепленных на стене. Платье на груди слегка разорвалось, и блеск полуобнаженных грудей ослепил сознание убийцы.У Люсиль от волнения и страха перехватило горло. В каменном мешке стояла несколько мгновений полная тишина. Только факелы обменивались друг с другом удивленными трескучими репликами.— Развяжи и отпусти обратно! — наконец смогла выговорить похищенная.Жан-Давид потер виски длинными, чуть подрагивающими пальцами. Таким образом он брал себя в руки,Это помогло и сейчас.— Отпусти меня! Отпусти, пока не поздно! Ты слышишь меня, Жан-Давид?— Поздно!— Что поздно?! — не поняла Люсиль, а потом вдруг задергалась, словно пытаясь вырвать из стены крюк. Своей чернотой и жуткой формой он напоминал ей подозрение, зародившееся у нее.— Что поздно?!— Все. Поздно кричать, поздно мне угрожать, поздно меня умолять.— Ты хочешь сказать…Жан-Давид кивнул, внимательно глядя на бьющуюся жертву.— Да, я убил твоего мужа. Он лежит сейчас с вывернутым синим языком на втором этаже в «Синем петухе». Трактирщик скачет в сторону испанской границы, проклиная тот миг, когда со мной связался. Никто не знает, что ты здесь. И если ты будешь вести себя неблагоразумно, никогда не узнает.Люсиль внезапно обмякла: какая бы то ни было воля к сопротивлению оставила ее. Тем не менее она сказала:— Я не верю тебе.— В чем именно? В том, что Антуан Рибо сбежал, или в том, что…— Я знаю, Ксавье жив.Жан-Давид подошел поближе к связанной и сказал, поглаживая подбородок:— Ты должна так говорить, этими словами ты хочешь защититься от той новой жизни, в которой так внезапно оказалась. Но чем дольше ты будешь упорствовать, чем дольше будешь цепляться за призраки, тем дольше будешь мучиться. Я понимаю, тебе трудно так сразу выбросить Ксавье из головы, но выбросить придется. Твоим мужем буду я.— Нет! — сдавленно выкрикнула Люсиль.— Не знаю, почему я полюбил именно тебя, зачем мне это, но раз уж это случилось, ничего не поделаешь. Я пытался выбросить тебя из головы, применял очень сильные средства. Мои попытки избавиться от этой страсти стоили жизни многим людям, нельзя, чтобы так продолжалось до бесконечности. Есть опасность, что род людской пресечется на земле.Люсиль снова сильно дернулась, какая-то часть сил вернулась с ней, и она тут же попыталась освободиться от веревки.— Я не понимаю, что ты говоришь. Ты сумасшедший. Зачем убивать посторонних людей? Я люблю Ксавье, а не тебя.— О, если бы я был сумасшедшим, насколько это бы все упростило. Но сейчас речь не об этом. Я пытаюсь втолковать тебе одну мысль, и мне очень важно, чтобы ты ее поняла. Ты единственный человек в мире, которому я могу ее доверить, ты единственный человек, чье понимание мне необходимо.По красным щекам Люсиль потекли слезы. Казалось, что они сейчас закипят; она уже поняла, что освободиться не в силах. Глаза потухли.— Я не понимаю, что за мысль, я не понимаю, что ты мне говоришь, мне страшно, и все.— Замысел настоящего брака появляется не здесь. Не на этом свете, я понял это, когда увидел тебя. Мы, может быть, совершенно не подходим друг для друга, но мы предназначены один для другого. Я это понял уже давно, а ты не хочешь увидеть до сих пор.— Я люблю Ксавье.— Он мертв. Так вот, самая главная хитрость в том, что не на небесах заключаются браки, не на небесах.На мгновение оттенок мысли появился в глазах Люсиль, и она спросила:— А где?Только потрескивание факелов было ей ответом.— Возможно, ты любила Ксавье…— Я правда любила его!Мучитель усмехнулся:— Вот уже и в прошедшем времени. Ты все-таки поверила мне, что он мертв.— Нет!— Да! Суть же в том, что он мертв не с сегодняшнего вечера, а с того момента, как я встретил тебя. Ты можешь принадлежать только мне, поэтому он обязан быть мертвым. И он мертвец. Умерщвлен силой во сто крат большей, чем человеческая воля…Жан-Давид не закончил свою мысль, ибо заметил, что собеседница его лишилась чувств. Он подошел к ней вплотную и хлопнул по пылающей щеке.Потом еще раз, сильнее.Взял за подбородок и потряс. И это не подействовало.Пришлось обратиться к воде. Зачерпнув в ладони сколько удалось из стоявшего у стены бочонка, он плеснул с размаху в поникшее лицо.Люсиль очнулась и закашлялась.— Мы еще не договорили, дорогая.Он взял ее за подбородок и приподнял столь нравящуюся ему головку.— На чем я остановился?Люсиль ответила ему тем, что впилась внезапно зубами в большой палец правой руки.Жан-Давид отдернул руку, сладострастно морщась.— Это все, что ты хотела мне сказать?— Это все, что ты заслуживаешь!Жан-Давид слизнул сочащуюся кровь.— Я так не думаю.Он прошелся по каменному будуару.— Что ж, насколько я могу судить, сила слов на тебя нисколько не действует. Придется применить другие средства.Жан-Давид говорил спокойно, но Люсиль содрогнулась.— Какие? — прошептала она.— Ты все узнаешь. Ждать осталось недолго.Подойдя снова вплотную к привязанной к железному крюку девушке, Жан-Давид взялся руками за разорванные края ее лифа.— Говорят, что женщина любит ушами, но иногда слов не хватает, чтобы добиться того, чего желаешь от нее.— Что ты…С этими ее словами Жан-Давид рванул полотняную ткань, явив призрачному, затхлому миру каменного чердака вид двух великолепных грудей.На этом он не остановился, его руки опустились ниже, снова вцепились в ткань платья, мышцы напряглись, раздался треск…Но это трещало отнюдь не платье Люсиль.Треск шел откуда-то сзади.Не выпуская из рук платья Люсиль, Жан-Давид обернулся.И понял, что это скрипит дверь.И скрипит потому, что ее отворяет чья-то мощная рука.Это был Ксавье.Он был не один.На лестнице, ведущей снизу, послышались голоса тех, кто примчался вместе с ним.Издав вопль бешеного разочарования, неудачливый мучитель закончил начатое дело — от груди до подола разорвал платье Люсиль, так что все ворвавшиеся в пыточную камеру спасители смогли насладиться видом обнаженного женского тела в трепещущем свете смоляных факелов.Объяснение такого развития событий было самое простое. У бургундского мясника Антуана Рибо оказалось мягкое, можно даже сказать, отзывчивое сердце. Влив содержимое флакона, врученного ему Жаном-Давидом, в питье его брата Ксавье, трактирщик вдруг подумал, что во флаконе, скорее всего, не снотворное зелье, а смертельный яд. Шепча слова извинения и раскаяния, бросился он на второй этаж к кровати умирающего и ограбленного мужа и влил ему в рот с полведра парного молока. Затем с помощью гусиного перышка в качестве рвотного раздражителя он заставил жертву буквально выворачиваться наизнанку. Подвергнутый троекратному промыванию желудка парным молоком, Ксавье пришел в себя.Антуан Рибо с рыданиями бросился к нему в ноги и был, ввиду необходимости действовать очень быстро, мгновенно прощен.С толпой граждан Ревьера, желающих поохотиться на зверя в человеческом обличье, Ксавье помчался в направлении злополучной мельницы.Остальное известно.Впрочем, не все.Надобно еще рассказать о том, что Жан-Давид был избит самым лютым образом.Причем из-за того, что он был схвачен в момент явного покушения на изнасилование, самые отчаянные удары самыми тяжелыми сапогами были нанесены по органам его мужского достоинства.Ксавье в этой неординарной ситуации проявил наибольшую выдержку. Он первым вспомнил, что его брат не только насильник, но и, скорей всего, ночной убийца, державший в страхе всю округу. Нельзя, чтобы он погиб столь легкой и быстрой смертью. Нельзя также допустить, чтобы он был казнен без суда.Блюя и мочась кровью, корчился на каменном полу влюбленный в Люсиль грабитель; разгоряченные, красные от возбуждения и жары жестокие лица ремесленников и крестьян склонились над ним. Рыдала в углу завернутая в мужнин плащ верная жена.— Надо отвезти его в городскую тюрьму, — сказал кто-то.Ксавье покачал головой отрицательно.— Он останется здесь. Я боюсь, как бы этот дьявол не сбежал по дороге.Выяснилось, что часть яда попала-таки в кровь старшего брата. В момент наивысшего возбуждения он был способен перебарывать его действие, когда же возбуждение схлынуло, он почувствовал себя плохо.— Простите меня, друзья, но я никому не могу доверить его сопровождение. Мы запрем Жана-Давида здесь, из этой комнаты невозможно бежать. А к утру пусть явятся стражники и судьи.Так и порешили.Убийцу оставили валяться на полу в луже собственной крови.Заперли дверь на железные засовы.Укрепили двумя деревянными брусьями.Двое особо ретивых ремесленников остались с Ксавье для подмоги. Люсиль легла спать внизу.Ксавье сказал, что будет нести первую стражу, ему все равно не спится. Через два часа он разбудит помощников, чтобы они сменили его.Судебный пристав, прибывший с шестью стражниками на рассвете на мельницу, застал следующую картину. Добровольные помощники Ксавье дрыхли на конюшне. Ксавье лежал на полу перед дверью, накануне им самим запертой. Лежал он ничком, а из спины торчала рукоять мизеркордии — трехгранного кинжала старинной выделки.Жан-Давид исчез, следы его не удалось обнаружить, хотя искали их весьма старательно.С тех пор среди жителей Ревьера поселилась очень устойчивая легенда о том, что в эту ночь сам дьявол вселился в тело Жана-Давида Hay и помог ему совершить то, что он совершил, и избегнуть наказания, которого заслуживал больше, чем какой-либо другой из служителей врага рода человеческого.Но больше всего воображение законопослушных граждан провинциального городка поразило то, что вместе с Жаном-Давидом исчезла и Люсиль. Этому факту не находилось никакого объяснения, даже из арсенала объяснений сверхъестественных. Так что историю про таинственную беглянку местные жители рассказывать не любили. Даже шепотом. Глава четвертая Испания первой из европейских держав начала осваивать Новый Свет. Неудивительно, что ей удалось добиться в этом деле наибольших успехов. Заморские территории испанской короны превосходили размеры метрополии в десятки раз. Разумеется, что эта деятельность не осталась вне внимания соседей и врагов католического королевства. Безумные богатства, якобы добытые кастильскими латниками в дебрях Юкатана и Эльдорадо, будоражили воображение многих. Галионы, груженные золотыми слитками, снились королям тогдашней Европы.И не только королям.Первыми бросили вызов испанцам англичане и голландцы. После разгрома Великой Армады После разгрома Великой Армады… — Великая Армада — испанский флот, отправившийся на завоевание Англии в 1588 г. В ожесточенной битве он был разбит англичанами в проливах Па-де-Кале и Ла-Манш.

безраздельное господство пурпурно-золотого флага на мировых морях пошатнулось. Некоторое время сохранялось зыбкое равновесие между интересами старых и новых хищников. Испанцы грабили индейцев, англо-голландцы грабили грабителей. Вскоре к дележу заморского пирога присоединились и французы. Во второй половине семнадцатого века в районе Карибского бассейна в борьбу четырех официальных сил вмешалась пятая — флибустьеры, люди, не состоявшие на службе у какого бы то ни было короля, занятые исключительно отстаиванием своих частных финансовых интересов.Их организация, если так можно выразиться в данном случае, называвшаяся «береговым братством», своей штаб-квартирой избрала остров Тортугу, находившийся в то время в подчинении французского короля.
1 2 3 4 5 6 7