— Мне кажется, — продолжал махрат, и слова эти успокоили Сердара, — что генерал не в силах был выносить дольше лишение виски. Обойдя гору, чтобы мы не заметили его, он отправился в Пуант де Галль, откуда завтра, свежий и довольный, вернется к нам на рассвете дня.
— Я, пожалуй, не прочь был бы поверить твоим рассуждениям, — сказал Сердар, — потому что порывы такого рода в привычках бедного Боба, не знай он наверняка, что мы уезжаем сегодня ночью.
— Он, вероятно, забыл, Сагиб!
— Да хранит тебя небо! Неужели Барнет мог забыть и то обстоятельство, что пребывание в Пуант де Галль опасно для нас? Что-то говорит мне, что о нас донесли уже английской власти Мадраса и Бомбея.
— Возможно, Сагиб! Но тебе известно, что обстоятельства такого рода не очень беспокоят генерала.
— Не нас одних мучат, однако, все эти тяжелые предположения, взгляни на Ауджали! Вот уж несколько минут, как он выказывает признаки глубочайшего беспокойства; глухо фыркает, шевелит ушами, качает хоботом вверх и вниз, как бы собираясь схватить невидимого врага. И заметь… он не спускает глаз с нижних долин, куда Боб отправился на охоту.
— Ночь приближается, сагиб! В этот час все хищники выходят из своих логовищ. Сюда, быть может, доходят их испарения, они раздражают и волнуют Ауджали.
— Весьма возможно… но разве ты не замечаешь, что он то и дело порывается вперед и все в одном и том же направлении? Нет, в долине положительно что-то происходит.
— Может быть, еще и другая опасность, Сагиб!
— Какая?
— Тебе известно, Сагиб, что английские шпионы, которые шли по нашим пятам через Бундельканд и Мейвар, и которых мы сбили с нашего следа, скрывшись в подземельях Эллора, принадлежат к касте поклонников Кали.
— Да, известно… кончай!
— Сколько мне помнится, в тот вечер, когда они шныряли кругом нашего лагеря, Ауджали выказывал все признаки того, что он чует их присутствие.
— Как? Неужели ты думаешь, что душители напали на наши следы?
— Не знаю, Сагиб! Тебе известно так же хорошо, как и мне, что эти люди показываются и действуют только ночью, в тени.
— В безлунные ночи особенно.
— И всегда неожиданно; если это так, то нам незачем искать причин и беспокоиться о волнении Ауджали, мы будем знать, с кем имеем дело.
— Быть может, ты прав, но я слишком хорошо изучил нрав Ауджали, чтобы не заметить разницы в том, как он себя ведет, когда его беспокоят испарения людей и когда хищных животных. Так вот, чем больше наблюдаю я за слоном, тем больше прихожу к тому заключению, что не хищные животные беспокоят его в эту минуту, а люди…
— В таком случае, да хранит Шива Боба Барнета!.. Весьма возможно, что они устроили ему засаду.
— Если ты так думаешь, Нариндра, то почему нам не бежать к нему на помощь? Я никогда не прощу себе, если так оставлю его на произвол судьбы.
— Интересы целых миллионов индусов, которые ждут слова Сердара для своего освобождения и которые слепо верят в него, выше интересов друга, — мрачно отвечал махрат. — Когда Сердар увидит Рама-Модели, когда он узнает, зачем молодой француз приехал из Европы, презрев море и англичан, чтобы говорить с ним, тогда Нариндра первый скажет Сердару: «Теперь идем спасать генерала!»
— Луна скоро взойдет и Рама-Модели должно быть недалеко уже.
— Добрые духи, которые заботятся о судьбе людей, внушили мне сейчас мысль, и я хочу привести ее в исполнение.
— Говори, Нариндра! Ты знаешь, я люблю слушать твои советы.
— Ауджали столько раз уже доказывал свою понятливость… Не пошлет ли его Сердар на поиски генерала?
Слова эти были настоящим лучом света.
— Как я не подумал об этом раньше! — воскликнул Сердар. — Такая экспедиция не может быть, конечно, свыше его сил, он столько раз исполнял несравненно более удивительные вещи.
Подозвав к себе слона, он указал ему на долину, всю погруженную в ночные тени и сказал ему на тамульском языке, все оттенки которого были ему прекрасно знакомы:
— Andjali, inque po! aya Barnet conda (Ауджали, иди и приведи хозяина Барнета).
Слон издал тихий крик удовольствия, как бы желая показать, что он понял, и, несмотря на темноту, бросился вперед с такою быстротою, что лошадь даже галопом не могла бы догнать его.
В течение нескольких минут по шуму и треску кустарников и молодых пальм и бурао, которые колосс ломал на своем пути, можно было следить за направлением его хода по лощине. Два или три раза донеслось издали сердитое ворчание ягуаров и пантер, покой которых был нарушен проходившим мимо них колоссом. Мало-помалу все стихло, и среди ночного мрака воцарилась прежняя тишина и безмолвие.
Трудно представить себе что-либо более величественное, как первые часы ночи в джунглях и лесах Цейлона; в это время большие хищники из кошачьего семейства, которые весь день спокойно спят в глубине чащи, выходят из своих логовищ на поиски добычи для себя и своих детенышей. Медленно ползут они, притаив дыхание, чтобы захватить врасплох добычу, подбираясь к берлогам вепрей, к кустарникам, где прячутся олени, которые весь день бегали, а теперь ночью отдыхают и делаются легко добычей плотоядных; тысячи шакалов, постоянных спутников ужасных хищников, за счет которых они питаются, оглашают воздух своим воем и тем невольно дают знать людям и животным, чтобы они были настороже.
Нариндра зажег костер из сухого дерева, собранного молодым Сами в течение дня, что удерживало хищников, бродивших кругом, на почтительном расстоянии от лагеря. Погруженный в свои мысли, сидел Сердар у костра вместе со своими товарищами и держал наготове карабин, как вдруг на опушке леса показались очертания какого-то человека.
— Кто там? — крикнул Сердар, прицеливаясь.
— Это я, Рама-Модели, — отвечал вновь пришедший.
— В добрый час!
Они обменялись крепким рукопожатием.
— Ты один?
— Нет! Но я оставил своего молодого спутника там внизу, в Башне Раджей… было бы неосторожно вести его сюда. Я встретил, подымаясь сюда, пять или шесть черных пантер, которые ворча ползли по тому пути, которым я шел. Не так-то удобно иметь дело с этими животными, когда они голодны.
— Неужели ты не боялся за себя?
— Сердар забывает, что я заговорщик пантер, — с гордостью отвечал Рама-Модели.
— Верно, — сказал Сердар с улыбкой, которая показывала, что он не особенно верит этому.
— И затем, не должен ли я был прийти сюда!
— Ты мог бы в письме своем назначить мне место для свидания; я воспользовался бы ночною тьмою, чтобы спуститься на равнину.
— Ты, я вижу, не знаешь, что происходит.
— Что ты хочешь сказать?
— Английские власти Большой Земли дали знать правительству Цейлона о твоем прибытии сюда, и туги ищут тебя. Наверное никто не знает, где ты находишься, знают только, что ты скрываешься в лощинах Соманта-Кунта.
— Быть не может!
— Не имей я даже надобности представить тебе молодого фрэнгиса, я все равно пришел бы.
— Благодарю тебя, Рама-Модели!
— Не друг ли ты наших братьев, не надежда ли старого Индостана!.. Какая неосторожность! Погасите костер!
— Он находится за пригорком и никто не может видеть его из Пуанта де Галль.
— Гора кишит шпионами. Не хочешь ли дать им знать о нашем присутствии?
— Пусть будет по-твоему! Нариндра, погаси!
— Он, кстати, не нужен больше, вы все пойдете со мной в Башню Раджей. Лучше, и в то же время хуже места нельзя было выбрать; лучше потому, что оно зачумлено черными пантерами — отсюда его название — и ни один сингалезец не рискнет идти сюда; хуже потому, что завтра гора будет оцеплена тремя батальонами сингалезских сипаев и нам невозможно будет бежать; склоны здесь так круты, что им достаточно будет охранять только две долины, откуда можно подняться на гору и куда можно спуститься, и у вас будет отнята всякая возможность к побегу.
— Что ты говоришь?
— То, что мне рассказал сам сиркар губернатора… Сегодня вечером он нарочно поспешил ко мне, чтобы рассказать мне об этом.
— А как насчет Башни Раджей? Дорого можно продать на ней свою жизнь?
— Нечего и думать о борьбе! Сегодня же ночью вы отправитесь в леса Аноудхарапура, где никто не посмеет преследовать вас. Там такие ущелья, что два решительных человека могут остановить целую армию. Оттуда вы доберетесь до болот Тринквеламе!..
— Этим самым путем мы пришли сюда.
— Дорога, следовательно, вам туда известна и вам легко будет добраться до мыса Коморина на Большой Земле. Там только будете вы в безопасности среди ваших. А когда назначен великий день?
— После прибытия нашего в Пондишери я получил уже все необходимое от нашего корреспондента из Европы.
— Оставаться мне на Цейлоне, следовательно, бесполезно. Я последую за тобой и буду сражаться бок обок с твоими.
— Итак, ты ничего не получил от бывших принцев этой страны?
— Ничего! Они получают пенсию от англичан и ведут беспомощную и праздную жизнь, пользуясь золотом чужеземцев. Что я говорю? Жалкими остатками тех богатств, которые были украдены у них и часть которых угодно было оставить в их пользу притеснителям их страны.
— Как! Даже Синга-Раджа, семейные воспоминания которого так тесно связаны с легендарными преданиями большого острова, что он носит название его предков (Сингала)? Он, который боролся до последней минуты…
— Он в таком же унынии, как и другие. Тебе известно, конечно, древнее предание буддистов, что «Страна Цветов» до тех пор только будет независима, пока гору Куранагаилла, самую высокую на острове, не прорежет огненная колесница. И вот англичане провели железную дорогу из Коломбо в Канди, они воспользовались этой легендой и провели тоннель через гору; предсказание священных книг исполнилось таким образом, и последний потомок древней династии Салер-Сурия-Ванса подчинился английскому губернатору. Ты видишь теперь, что нет надежды на то, чтобы народ действовал заодно с нами до тех пор, пока мы не вернемся сюда освободителями. А теперь я поведу вас к Башне Раджей, где ждет молодой путешественник вместе с моим братом Сина-Томби-Модели.
— Известно тебе, что нужно этому незнакомцу от меня?
— Между нами ни одного слова не было сказано об этом предмете.
— Хорошо… мы следуем за тобой. Еще одно слово! Боб Барнет ушел сегодня на охоту в долины востока и не вернулся еще. Я боюсь, чтобы с ним не приключилось чего-нибудь или чтобы, поддавшись искушению пройти к Пуате де Галль, он не был там арестован.
— Могу тебе поручиться, что сагиб не был в Пуанте де Галль. Тебе известно, что город состоит из набережной и двух параллельных улиц, а потому чужеземец не может остаться там незамеченным.
— В обыкновенное время, но не во время наплыва пассажиров, которых теперь там много…
— Ты ошибаешься. Ни один солдат с трех английских пароходов не сошел еще на землю. Что касается французского пакетбота, то на нем одна только восьмая часть французы, остальные же все офицеры индийской армии, которым не хватило места на судах с солдатами. Барнет, я уверен, не уходил с горы, а долина, куда он ушел охотиться, говорит очень ясно, почему он исчез.
— Что ты говоришь? — пробормотал Сердар сдавленным от волнения голосом.
— Зовут ее «Sava Telam», т.е. Долина трупов, по причине того, что там находится множество костей человеческих и буйволовых. Немногие охотники могут похвастаться тем, что вернулись оттуда здравыми и невредимыми.
— Неужели мы должны потерять надежду?
— Не знаю… в этом месте бывают всегда свидания всех черных пантер этой горы; они не терпят там ни тигров, ни ягуаров. Несмотря на то, что говорят о жестокости этих животных те, которые не знают их, они трогают человека только когда голодны или ранены. Пусть Нариндраи и Сами останутся здесь, чтобы предупредить твоего друга, если он вернется, что мы в Башне Раджей. Если же после окончания своего разговора с молодым путешественником он не вернется еще, то мы отправимся на поиски за ним… мы должны еще до рассвета быть далеко отсюда. С первыми проблесками дня, как я тебе уже говорил, оба склона Соманта-Кунта будут окружены кордоном войска.
— Скорей же! Я сгораю от нетерпения узнать причины странного визита ко мне… Ты не боишься, что с Нариндрой и Сами случилось что-нибудь во время нашего отсутствия?
— Взгляни: луна только что взошла… полнолуние, и она светит ярко. Даю слово, что ни одна пантера не посмеет взойти на плато при таком ярком свете.
III

Башня Раджей. — Таинственный посланник. — Эдуард Кемпуэлл. — Резня в Гоурдваре-Сикри. — Просьба о спасении. — Сын Дианы де Монморен.
Поручив оставшимся индусам быть осторожными и не спать, Сердар догнал Рама-Модели, который опередил его и спускался уже по лощине, противоположной той, по которой ушел Боб Барнет. Индус шел по обыкновению своего племени легким и ровным шагом, не оставляя после себя следов.
Менее чем через час прибыли они к Башне Раджей.
На Цейлоне, как и во всей Индии, по распоряжению прежних властителей страны были выстроены на известном расстоянии и в пустынных местах, населенных хищными зверями, кирпичные четырехугольные башни, чтобы они могли служить убежищем для путешественников, которые заблудились или были застигнуты ночью в этих опасных дебрях. Отсюда происходит название Башни Раджей, данное им местными жителями. В прежнее время в этих зданиях всегда можно было найти запас рису, постоянно пополняемый щедротами властителей, а также все необходимые кухонные принадлежности и циновки для спанья; но англичане положили конец этим филантропическим обычаям, и от этих каравансараев, где бедняки не только могли отдохнуть от усталости, но и подкрепить свои силы вкусной пищей, не осталось ничего, кроме четырех стен. Так исчезло большинство древних благотворительных учреждений, порожденных господством закона гостеприимства, так почитаемого на востоке… Брать все и ничего не давать взамен, значит, по мнению англичан, дарить народу благодеяния культуры.
Первый этаж башни был освещен факелом из бураосового дерева, настолько смолистого, что маленькая ветка его могла гореть, не погасая, в течение нескольких часов подряд и давала достаточно свету. Посреди единственной комнаты башни стоял молодой человек лет восемнадцати-двадцати, в котором по наружному виду сразу можно было признать англичанина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88