Чарльз П. Кроуфорд
Бег на трех ногах



Чарльз П. Кроуфорд

Бег на трех ногах


ГЛАВА I

Брент взглянул на часы: секундная стрелка еле-еле ползет по циферблату. Сзади Линдси Харпер складывает в портфель учебники. Мисс Вандерлуп говорит о том, какие книги хорошо бы прочитать летом. Никто ее не слушает. Многие вообще не пришли в школу – последний день, дневники с отметками уже посланы родителям.
Прозвенел звонок. Класс весело зашумел. Мальчишки и девчонки вскочили на ноги и помчались к двери.
Стараясь перекричать шум, мисс Вандерлуп пожелала всем счастливых каникул. Брент у двери обернулся, помахал ей, она в ответ улыбнулась. Коридор сотрясался от топота ног бегущей детворы. Хлопали дверцы шкафчиков. Брент несколько раз кого-то толкнул, получил сдачу. Возле его шкафчика на секунду задержался Том.
– В бассейн сегодня пойдешь? – бросил он на ходу.
– Не знаю, – ответил Брент. – Счастливо.
Коридор опустел с молниеносной быстротой. Брент смотрел, как по лестнице сбегают последние фигурки. Пол весь усеян обрывками тетрадных листков и обертками от жвачки.
Брент открыл свой шкафчик – металлический щелчок гулко разнесся по коридору. Взял кеды, физкультурную форму, проверил, не забыл ли чего. Захлопнул дверцу и сбежал по лестнице вниз. С улицы доносился шум отъезжающих от школы городских автобусов.
Брент остановился у раскрытой двери кабинета живописи. Мистер Самуэлсон снимал со стен последние рисунки. Кабинет становился голым, пустым.
– Здравствуй, Брент, – сказал учитель. – Рад, что началось лето?
– Очень, – ответил Брент. – Можно мне взять акварели, которые я нарисовал в этом году?
– Можно, но жалко. Я думал, ты забудешь про них. У меня над камином есть пустое местечко. Я хотел их туда повесить. Надеюсь, ты и летом будешь рисовать.
– Обязательно, мистер Самуэлсон. В Мэне я всегда много рисую.
– Это хорошо. Очень важно не растерять достигнутого.
– Я вам так благодарен, мистер Самуэлсон. Вы столько со мной занимались.
– Ну, это пустяки, Брент. Учителю всегда приятно, когда попадает такой ученик, как ты. Счастливо тебе отдохнуть.
– Спасибо. Ну я пойду, до свидания.
Брент свернул акварели в трубку, сунул под мышку. Притворил за собой дверь, миновал вестибюль и вышел на залитый солнцем двор. Уже сильно припекало. «Лето, наверное, будет жаркое», – подумал он.
Минуту Брент колебался, не пойти ли ему к «Джино» («Джино» – это кафе в центре их городка Лоуэллы) выпить кока-колы, съесть булку с котлетой. Там сейчас соберется вся их компания. Начнется веселье. Будут наперебой обсуждать летние планы. Нет, он не пойдет к «Джино». Все равно скоро всех увидит в бассейне.
Брент зашагал по улице Уиндермер, под мышкой акварели, через плечо наперевес кеды. Деревья над головой сомкнули ярко-зеленый полог. Брент медленно брел, разрывая кружево светотени. Откуда-то со двора донеслись голоса мальчишек. Дома с большими верандами тихо дремали под полуденным июньским солнцем.
«Как на картине Моне» Моне Клод Оскар (1840–1926) – французский живописец-пейзажист, один из основателей импрессионизма.

– подумалось Бренту.
Захлопнув за собой входную дверь, Брент услыхал из кухни голос матери:
– Это ты, Брент?
– Да, мама, – отозвался Брент.
– Иди сюда на кухню. Если голоден, выпей соку со свежими булочками.
Брент прошел через столовую в кухню. Мама что-то помешивала у плиты. Пахло вкусно.
– Я только что вернулась, проводила Бетти до бассейна. Сегодня у них отборочные соревнования. Прошу тебя, Брент, если ее не возьмут в городскую команду, не дразни ее. Знаешь, как она будет переживать.
– Не волнуйся. Кого-кого, а уж ее-то обязательно возьмут. Она плавает как дельфин.
– Наверное, я и правда слишком о вас волнуюсь, – улыбнулась мать. – Ну, как ты себя чувствуешь в первый день каникул? Я думала, ты пойдешь со всеми к «Джино» или в бассейн. Ты разве не хочешь отметить начало каникул?
– Что-то не хочется. Может, попозже съезжу в бассейн. Ребята еще за месяц надоедят.
– Ты все один и один, Брент.
– Но я ведь не скучаю, мама. Так что ты об этом не думай. А когда поедем на остров?
– Не раньше середины июля. У отца много неотложных дел. Он никак не может ехать сейчас. Ну, не дуйся. И в Мэне еще успеем пожить. Лето долгое.
– Мне так хочется поскорее уехать. Сейчас там самое лучшее время. Когда мы летом дома, мне кажется, что у меня каждый день проходит впустую.
– Ты можешь рисовать, – сказала мать. – Пойди в бассейн. Я уверена, и здесь можно найти занятие по душе.
– Конечно, можно. Просто на острове гораздо лучше, вот и все.
– Ну разумеется. Думаешь, я не хочу ехать? Но зато Бетти сможет потренироваться в бассейне. Видишь, нет худа без добра. Просто надо набраться терпения.
– Знаешь, какие у меня планы на эту субботу и воскресенье?
– Пока нет.
– Как ты думаешь, дяде Джорджу будет приятно, если я нарисую ему ко дню рождения его новый амбар?
– Дядя будет в восторге! Он считает свой амбар произведением искусства.
– А что если я на денек-другой уеду из Лоуэллы? Дядя Джордж ведь позволит мне провести у него на ферме конец недели. А я напишу его амбар. Смотри не проговорись, что это ему в подарок.
– Да уж постараюсь.
– К тому же разомну руку – я хочу в этом году серьезно поработать в Мэне. Ты меня отпустишь?
– Конечно. Думаю, что и отец не будет против. Сегодня же позвоню дяде Джорджу.
– Спасибо, мамочка. На ферме так хорошо, только бы братец Джон не очень мешал.
– Ну, на это плохая надежда. Он ведь от тебя ни на шаг. Придется потерпеть его общество.
– Несносный мальчишка. Кому хочешь отравит жизнь.
– Да ведь это ненадолго, не умрешь, – улыбнулась мать. – Тебе тоже было когда-то семь лет.
Брент просто не мог первые дни после школы оставаться в городе, ходить каждый день в бассейн, видеть все тех же ребят.
«Если с островом не получится, я до сентября сойду с ума, – думал Брент. – Утром – бассейн, потом весь день слоняешься без дела как неприкаянный, и так все лето. Нет, это невыносимо. Скорее бы в Мэн! Там море, леса, и так мало людей».
Вот уже три часа, как Брент приехал к дяде Джорджу, и Джон сразу же прилип к нему. Брент расположился с мольбертом вблизи амбара и начал смешивать краски, вглядываясь в желто-серый цвет его стен. Джон вертелся рядом, толкал под локоть, задавал глупые вопросы. А то вдруг надумал играть в салки: ударил по плечу да как закричит: «Чур, ты салка!»
Брент, в общем, неплохо относился к Джону, но ведь невозможно работать, когда все время дергают.
– Пойди к маме и спроси, скоро обед, – сказал он первое, что пришло в голову.
– Мама нас сама позовет, – ответил Джон.
– Ты уверен? – рассеянно отозвался Брент. Кедровая дранка крыши в лучах солнца была теплого медового тона – как бы перенести его на холст?
– Идем на лужайку! – звал Джон. – Поохотимся на ужей!
– Нет, Джон, не могу. Я здесь должен закончить картину.
«Господи, да оставит он меня когда-нибудь в покое?» – подумал, теряя терпение Брент. Джон, как видно, тоже потерял терпение, он вырвал у Брента из руки кисть и помчался с ней вокруг амбара.
– Догоняй! – крикнул он.
Брент вскочил на ноги. Мольберт опрокинулся. «Вот негодник!» – возмутился Брент и бросился вдогонку. Обежав амбар, Джон нырнул в широкую дверь и залез по лестнице на сеновал. Брент кинулся следом.
Внутри амбара было жарко. Пахло сеном и конским навозом. Сквозь слуховые окна падали снопы солнечных лучей, в которых плавали крупные пылинки. Потревоженная курица с шумом спорхнула с насеста и спланировала на пол. Джон стоял на куче сена и размахивал над головой кистью.
– А ну-ка, поймай! – кричал он.
Брент полез за братом, тот спрыгнул с сена и исчез во тьме сеновала. За ним спрыгнул и Брент. Пол, на миг показавшийся надежным, вдруг ушел из-под ног. Падение, казалось, никогда не кончится. Очнулся он на бетонном полу доилки. Все его тело наполняла боль. Под потолком на одной петле болталась дверь люка, вторая петля – сломанная – торчала в сторону.
Смутно слышался рев Джона и отдаленный топот бегущих ног. Бренту показалось, что он не может дышать. «Ну же, старик, вдохни», – приказывал он себе. Но ничего не получалось. Как ни старался, грудная клетка не поднималась. «Я, наверное, сейчас синий, как баклажан», – вдруг подумалось Бренту, и он чуть не рассмеялся.
От боли потемнело в глазах, и в этот миг над ним склонилось лицо дяди Джорджа.
– Все в порядке, – тихо сказал он. – Лежи спокойно. Сейчас будешь дышать. Не напрягайся.
Сразу стало не так страшно. А тут еще получился первый мучительный вдох. Воздух как будто обжег, но скоро стало дышаться легче. Бетонный пол холодил, боль и хрипы в грудной клетке унялись.
– Молодцом, – сказал дядя Джордж. – Попробуй теперь, сможешь ли встать. Ты ведь вон откуда спикировал.
Брент подтянул ноги, согнув их в коленях. Попытался сесть. Но пронзила такая боль, что он закричал.
– Тогда лежи спокойно. Я вызову «скорую помощь». Раз такая боль, не надо вставать. Лежи и не двигайся. Я скоро вернусь.
Дядя Джордж побежал бегом, Брент остался в доилке один. Боль становилась сильнее. «Может, я что-нибудь сломал», – подумал он. Шевельнул пальцами на ногах – пальцы двигались.
Краешком глаза Брент заметил брата. Мальчишка, наверное, перепугался до смерти.

– Не бойся, Джон, – сказал он. – Я скоро поправлюсь. Ты не виноват.
Говорить было трудно.
– Зачем только я полез на сеновал! – ревел Джон.
– Но ты ведь не знал, что дверь люка сломана, – утешал его Брент. – Мог провалиться в любой момент кто угодно. Не плачь!
– Лучше бы ты совсем не приезжал к нам рисовать свою противную картину! – крикнул Джон и бросился вон из доилки.
– Согласен с тобой, малыш, – прошептал Брент.
Ему казалось, что он помнит, как приехала «скорая помощь», но все-таки он не был в этом уверен. Было холодно, и по всему телу волнами ходила боль. Санитары осторожно уложили его на носилки, и он видел в окно машины, как мимо него побежали назад деревья.
Когда его привезли в больницу, родители уже были там.
– Привет, мам, – попытался говорить Брент, но язык плохо повиновался. – Папа, я поправлюсь?
– Конечно, – ответил отец.
Потом его перенесли на каталку, и доктор Мэттиас сказал:
– Повезем тебя на рентген. Старайся не шевелиться. Боль сейчас станет меньше.
В руку вонзилась игла, и Брент стал ждать, когда укол подействует. Боль в спине пульсировала не переставая, но теперь она как-будто принадлежала не ему.
Он помнил, как потолок над головой ходил ходуном: сестра в рентгеновском кабинете придавала его телу разные положения. Рентгеновский аппарат опускался, кружил над ним и снова уходил вверх.
Скоро его опять везли по коридорам. Потолок опять слился в одно сплошное пятно.
– Ты меня слышишь, Брент? – спросил доктор Мэттиас. – Постарайся вникнуть в мои слова, потом можешь спать. У тебя перелом одного позвонка. Это значит, что ты сломал спину. Но тебе очень повезло. Ты будешь совершенно здоров, безо всяких последствий.
– Сломал спину? – прошептал Брент.
– Это только страшно звучит. Успокойся. Все будет в порядке. Полежишь у нас месяц, отдохнешь, – сказал доктор.
– Целый месяц в больнице! Нет, я никак не могу.
– Придется, – ответил доктор Мэттиас. – Перелом поясничного позвонка – дело нешуточное. Месяц полежишь на спине, несколько месяцев походишь в корсете. И будешь как новенький. Пока я не предвижу никаких осложнений. Теперь слушай внимательно – через минуту ты заснешь, а когда завтра проснешься, ни в коем случае не пытайся сесть. Если боль будет нестерпимой, попроси у сестры обезболивающее. Я ее предупрежу. Завтра я снова посмотрю тебя. Все будет хорошо, Брент. Перелом у тебя чистый, спинной мозг не задет. Ты родился в рубашке.
Брент заснул, не успела еще каталка доехать до его палаты.
Сквозь веки проникал красноватый свет. Значит, Брент проснулся и в лицо ему опять светит солнце.
Боль была опять – постоянная, по всему позвоночнику. Ему показалось, что он куда-то падает, и он схватился за высокие борта кровати: еще не совсем проснулся после того укола.
– Доброе утро, Супертрубкин, – произнес чей-то голос.
Брент открыл глаза и глянул направо. Соседняя кровать была от него метрах в двух. На ней сидел, откинувшись на подушку, мальчишка его лет. У него были темные волосы и острое треугольное личико. Он курил сигарету.
Брент вдруг заметил длинную резиновую трубку, она тянулась от руки к большой бутыли, висящей на штативе. Когда ее подсоединили, он не помнил.
– Одно хорошо с этой трубкой – не чувствуешь, какую гадость ешь, – мальчишка на соседней кровати улыбнулся. – Похоже, мы теперь будем видеться довольно часто. Доктор сказал твоим предкам, что ты здесь пробудешь месяц. Счастливчик. Меня здесь продержат до глубокой старости.
– Давай познакомимся. Меня зовут Брент Макаллистер, – сказал Брент.
– Знаю. Прочитал вчера вечером на твоем температурном листе. У тебя сломана спина.
– Да.
– Не очень-то весело. А я – Бенджамен Киркус Хьюз. Но ты зови меня просто Кирк, как все мои приятели. «Только я давно уж их не видел», – пропел Кирк и засмеялся. Смех его оказался под стать довольно ехидной улыбке. – Здесь в общем недурно, если не трогать дежурную дневную сестру. Ее зовут миссис Пенджин Рэш. Не потрафишь ей – она подкрадется, когда ты спишь, отключит трубку и уморит голодной смертью. Злющая, как ведьма, но ты предупрежден и теперь я за тебя спокоен.
– Спасибо за предупреждение.
– На здоровье. Мы с ней сумеем справиться, не трусь. А ты, между прочим, побледнел. Очень болит?
– Да, – на более длинный ответ не хватило сил.
– Ладно, больше пока не буду надоедать тебе. В нашем распоряжении уйма времени. Дерни вон тот шнурок и попроси сестру болеутоляющее.
Брент потянулся к шнурку, висящему над головой. Резиновая трубка натянулась, рука заныла. Он видел то место, где толстая игла, проткнув кожу, уходила в вену. В конце коридора раздался резкий звонок. Как он будет при Кирке просить лекарство от боли? Стыд какой! Может, уж лучше стиснуть зубы и потерпеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11