Но термин постулат чистого
практического разума может вызвать больше всего превратных толкований, если
его путают с тем значением, которое имеют постулаты чистой математики и
которое заключает в себе аподиктическую достоверность. Однако в математике
постулируют возможность действия, предмет которого a priori теоретически
стал заранее известен как возможный с полной достоверностью. А здесь
постулируется возможность предмета (бога или бессмертия души) из самих
аподиктических практических законов, следовательно, только для
практического разума; ведь эта достоверность постулируемой возможности не
есть теоретическая, стало быть, и не аподиктическая необходимость, т. е.
познанная в отношении объекта, а необходимое предположение, стало быть,
только необходимая гипотеза в отношении субъекта для исполнения ее
объективных, но практических законов. Для этой субъективной, но все же
истинной и безусловной необходимости разума я не сумел найти лучшего
термина.
(7) Кант считает непоследовательностью Юма признание им суждений математики
не только вероятными, но и вполне достоверными, а по своему логическому
характеру - аналитическими. Этот взгляд на природу математического знания
был усвоен Юмом от Лейбница.
(8) Чеслден - известный современный Канту анатом, автор "Остеологии" и
переведенной на немецкий язык "Анатомии человеческого тела".
(9) Имена, указывающие на принадлежность к секте, во все времена заключали
в себе много искажений смысла; примерно так, как если бы сказали: N
идеалист. В самом деле, хотя он не только обязательно допускает, но даже
настаивает на том, что нашим представлениям о внешних вещах соответствуют
действительные предметы внешних вещей, он все же утверждает, что форма
созерцания их присуща не им, а только человеческой душе.

ВВЕДЕНИЕ
Об идее критики практического разума Теоретическое применение разума
занималось предметами одной только познавательной способности, и критика
разума в отношении этого применения касалась, собственно, только чистой
познавательной способности, так как эта способность возбуждала подозрение,
которое потом и подтверждалось, что она слишком легко теряется за своими
пределами среди недостижимых предметов или же противоречащих друг другу
понятий. Иначе обстоит дело с практическим применением разума. Здесь разум
занимается определяющими основаниями воли, а воля - это способность или
создавать предметы, соответствующие представлениям, или определять самое
себя для произведения их (безразлично, будет ли для этого достаточна
физическая способность или нет), т. е. свою причинность. В самом деле,
здесь разум может по крайней мере дойти до определения воли и всегда имеет
объективную реальность постольку, поскольку это зависит от воления. Здесь,
следовательно, первый вопрос таков: достаточно ли одного лишь чистого
разума самого по себе для определения воли, или же он может быть
определяющим основанием ее, только будучи эмпирически обусловленным? И вот
появляется здесь понятие причинности, обосновываемое критикой чистого
разума, хотя и не могущее быть показанным эмпирически, а именно понятие
свободы; и если мы можем теперь найти основание для доказательства того,
что это свойство действительно присуще человеческой воле (и таким образом
также и воле всех разумных существ), то этим было бы доказано не только то,
что чистый разум может быть практическим, но и то, что только он, а не
эмпирически ограниченный разум есть безусловно практический разум.
Следовательно, здесь мы будем иметь дело с критикой не чистого
практического, а только практического разума вообще. В самом деле, чистый
разум, если только будет доказано, что таковой существует, не нуждается ни
в какой критике. Он сам содержит в себе путеводную нить для критики всего
своего применения. Следовательно, вообще имеет своей обязанностью
удерживать эмпирически обусловленный разум от притязания, будто
исключительно он один служит определяющим основанием воли. Применение
чистого разума, если не подлежит сомнению, что таковой существует, только
имманентно, эмпирически обусловленное же применение, которое притязает на
единовластие, трансцендентно и проявляется в требованиях и заповедях,
которые совершенно выходят за пределы разума, а это прямо противоположно
тому, что можно было сказать о чистом разуме в его спекулятивном
применении.
Но так как все еще имеется чистый разум, познание которого лежит здесь в
основе практического применения, то и деление критики практического разума,
согласно общему плану, должно соответствовать делению критики
спекулятивного разума. Следовательно, мы будем иметь в ней учение о началах
и учение о методе, а учении о началах будем иметь в качестве первой части
аналитику как правило истины и диалектику как изложение и устранение
видимости в суждениях практического разума. Но порядок в подразделении
аналитики будет уже обратным тому, который был принят в критике чистого
спекулятивного разума. Дело в том, что в данной критике мы, начиная с
основоположении, будем идти к понятиям и уже от них, где возможно, к
чувствам; в критике же спекулятивного разума мы должны были начинать с
чувств и заканчивать основоположениями. Причина этого в свою очередь
заключается в том, что теперь мы имеем дело с волей и должны рассматривать
разум не в отношении к предметам, а в отношении к воле и ее причинности,
так как основоположения об эмпирически необусловленной причинности должны
составлять начало, сообразно с которым единственно и можно попытаться
установить наши понятия об определяющем основании такой воли, о ее
применении к предметам и, наконец, в отношении к субъекту и его
чувственности. Закон причинности из свободы, т. е. какое-то чистое
практическое основоположение, здесь неизбежно составляет начало и
определяет предметы, к которым оно только и может иметь отношение.

КРИТИКИ ПРАКТИЧЕСКОГО РАЗУМА
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

УЧЕНИЕ ЧИСТОГО ПРАКТИЧЕСКОГО
РАЗУМА О НАЧАЛАХ


КНИГА ПЕРВАЯ
АНАЛИТИКА ЧИСТОГО
ПРАКТИЧЕСКОГО РАЗУМА

ГЛАВА ПЕРВАЯ
ОБ ОСНОВОПОЛОЖЕНИЯХ ЧИСТОГО
ПРАКТИЧЕСКОГО РАЗУМА

я1
Дефиниция

Практические основоположения суть положения, содержащие в себе общее
определение води, которому подчинено много практических правил. Они бывают
субъективными, или максимами, если условие рассматривается субъектом как
значимое только для его воли; но они будут объективными, или практическими,
законами, если они признаются объективными, т. е. имеющими силу для воли
каждого разумного существа.

Примечание
Если допускают, что чистый разум может заключать в себе практическую
основу, т. е. достаточную для определения воли, то имеются практические
законы; а там, где этого нет, все практические основоположения будут только
максимами. В воле разумного существа, на которую оказывается патологическое
воздействие, может иметь место столкновение максим с им же самим
признанными практическими законами. Так, кто-нибудь может сделать своей
максимой не оставлять неотомщенным ни одного оскорбления, и тем не менее он
может повить, что это не практический закон, а только его максима; как
правило же, для воли каждого разумного существа в одной и той же максиме
это может не соответствовать самому себе. В познании природы принципы того,
что происходит (например, принцип равенства действия и противодействия в
передаче движения), суть вместе с тем и законы природы, так как там
применение разума теоретическое и определяется характером объекта. В
практическом познании, т. е. таком, которое имеет дело только с
определяющими основаниями воли, основоположения, которые мы составляем
себе, потому еще не законы, который неизбежно подчиняются, что в сфере
практического разум имеет дело с субъектом, а именно со способностью
желания, с особым характером которой правило может многоразлично
сообразоваться. - Практическое правило есть всегда продукт разума, потому
что оно предписывает поступок в качестве средства для [достижения ]
результата как цели. Но для существа, у которого разум не единственное
определяющее основание воли, это правило есть императив, т. е. правило,
которое характеризуется долженствованием, выражающим объективное
принуждение к поступку, и которое означает, что, если бы разум полностью
определил волю, поступок должен был бы неизбежно быть совершен по этому
правилу. Императивы, следовательно, имеют объективную значимость и
совершенно отличаются от максим как субъективных основоположений.
Императивы определяют или условия причинности разумного существа как
действующей причины только в отношении результата и достаточности для него,
или же определяют только волю, [безразлично ], будет ли она достаточной для
результата или нет. Первые - это гипотетические императивы и содержат в
себе только предписания умения; вторые, напротив, будут категорическими и
исключительно практическими законами. Максимы, следовательно, хотя и
основоположения, но не императивы. А сами императивы, если они обусловлены,
т. е. определяют волю не просто как волю, а только в отношении желаемого
результата, т. е. если они гипотетические императивы, они, правда,
практические предписания, но не законы. Законы должны в достаточной мере
определять волю как волю еще до того, как я спрошу себя, обладаю ли я
способностью, необходимой для желаемого результата, или что мне надо
делать, чтобы достичь его; стало быть, законы должны быть категорическими,
иначе они не законы, так как у них не будет необходимости, которая, если
она должна быть практической, не должна зависеть от патологических, стало
быть случайно приданных воле, условий. Если, например, кому-нибудь говорят,
что в молодости надо работать и быть бережливым, дабы в старости не терпеть
нужду, то это верное и вместе с тем важное практическое предписание воли.
Но нетрудно видеть, что воля здесь будет обращена на нечто другое, о чем
предполагается, что она этого желает; а это желание надо предоставить ему,
самому субъекту действия, все равно, предвидит ли он также и другие
вспомогательные источники, кроме им самим приобретенного состояния, или
вообще не надеется дожить до старости, или думает, что в случае нужды ему
едва ли удастся извернуться. Разум, из которого только и могут возникать
все правила, кои должны содержать в себе необходимость, хотя и вкладывает в
это свое предписание также и необходимость (ведь без этого оно не было бы
императивом), но эта необходимость обусловлена лишь субъективно и ее нельзя
предполагать во всех субъектах в равной степени. Но для законодательства
разума требуется, чтобы оно нуждалось лишь в одном: чтобы оно имело своей
предпосылкой только себя самого, так как правило лишь тоща обладает
объективной и всеобщей значимостью, когда оно имеет силу без случайных,
субъективных условий, отличающих одно разумное существо от другого. Если
кому-нибудь говорят, что он никогда не должен давать ложных обещаний, то
это есть правило, касающееся только его воли, все равно, будут ли им
достигнуты те цели, которые он может иметь, или нет; чистое ведение есть
то, что должно быть определено посредством указанного правила совершенно a
priori. Если же окажется, что это правило практически верно, то оно закон,
так как оно - категорический императив. Таким образом, практические законы
относятся только к воле независимо от того, что создается ее причинностью,
и от этой причинности (как относящейся к чувственно воспринимаемому миру)
можно отвлечься, чтобы иметь эти законы как чистые законы.

я2
Теорема I

Все практические принципы, которые предполагают объект (материю)
способности желания как определяющее основание воли, в совокупности
эмпирические и не могут быть практическими законами.
Под материей способности желания я разумею предмет, действительности
которого желают. Если желание обладать этим предметом предшествует
практическому правилу и если оно служит условием для того, чтобы сделать
это правило принципом, то я говорю (во-первых), что этот принцип в таком
случае всегда эмпирический. В самом деле, тогда определяющее основание
произвольного выбора (Willkur) есть представление об объекте и то отношение
этого представления к субъекту, которым способность желания определяется к
осуществлению этого объекта. А такое отношение к субъекту называется
удовольствием, доставляемым действительностью предмета. Следовательно, это
удовольствие надо было бы предполагать как условие возможности определения
произвольного выбора. Но ни об одном представлении о каком-нибудь предмете,
каким бы оно ни было, нельзя a priori знать, связывается ли оно с
удовольствием или с неудовольствием или будет [к ним ] безразличным.
Следовательно, в таком случае определяющее основание произвольного выбора
всегда должно бить эмпирическим, стало быть, и практический материальный
принцип, который предполагает его как условие, должен быть таим же. А так
как (во-вторых) принцип, который основывается только на субъективном
условии восприимчивости к удовольствию и неудовольствию (которое всегда
познается только эмпирически и не может иметь одинаковой значимости для
всех разумных существ), хотя н может служить дня субъекта, который обладает
ею, его максимой, но даже и для него (так как в этом принципе нет
объективной необходимости, которую надо познать a priori) не может служить
законом,- то такой принцип никогда не может быть практическим законом.

я3
Теорема II

Все материальные принципы, как таковые, суть совершенно одного итого же
рода н подпадают под общий принцип себялюбия или личного счастья.
1 2 3 4 5