Каким он был раньше, таким должен был остаться и впредь, то есть скромным в желаниях, не честолюбивым, настоящим мудрецом, которого Лафонтен не преминул бы сделать президентом крысиного совета. Всякий, кто послушался бы его советов, поступил бы вполне благоразумно. Единственным отличием было то, что у него развилась подагра, и он ходил на костылях, пока болезнь эта не приковывала его окончательно к его большому креслу. Он приписывал подобное состояние своего здоровья сырости на отмели Самобрив, где они прозябали в течение нескольких месяцев. Хотя он ездил на самые прославленные курорты, он вернулся домой, страдая еще сильнее прежнего. Это было тем прискорбнее для него, что, — крайне оригинальное явление, — эта подагра делала его неспособным ко всякой дальнейшей метаморфозе. И действительно, метампсихоза не могла произойти у животных, заболевших этой болезнью богачей. Итак, Ратон должен был остаться крысой, пока болезнь его не пройдет.
Но Ратонна вовсе не была философом. Представьте себе только ее положение, когда, обратившись в даму и даже в знатную даму, ей придется остаться женой простой крысы, да еще крысы, больной подагрой. Ведь этого было достаточно, чтобы умереть от стыда! Итак, она была более раздражительна, более сварлива, чем когда-либо, вечно ворчала на супруга и бранила слуг по поводу плохо исполненных приказаний (хотя они были исполнены плохо только потому, что были плохо переданы) и вообще портила жизнь всему дому.
— Нужно же, однако, вылечиться, милостивый государь, — говорила она, — и я сумею заставить вас это сделать!
— Я был бы очень рад этому, дорогая моя, — ответил Ратон, — но я боюсь, что это невозможно, и что мне придется примириться с моим положением крысы…
— Крысы! И я… я буду женой крысы! да на что я буду похожа!.. А тут еще, вдобавок ко всему, дочь наша полюбила мальчишку, у которого за душой нет ни гроша!.. Какой позор! Представьте себе, что в один прекрасный день я буду принцессой; ведь и Ратина также будет принцессой…
— Так, значит, я буду принцем! — заметил Ратон не без некоторого ехидства.
— Вы? принцем? С хвостом и лапами? Вот так принц, нечего сказать!
Такие разговоры и жалобы слышались от Ратонны по целым дням; чаще всего она старалась сорвать свою злобу на кузене Ратэ. Правду сказать, несчастный кузен сам подавал повод для вечного издевательства над собой.
И на этот раз происшедшая с ним метаморфоза была не полной. Он был крысой лишь наполовину, — крысой спереди, но рыбой сзади, с хвостом мерлана, что делало его в высшей степени забавным. Попробуйте-ка понравиться в таком виде прекрасной Ратине или даже другим крысам Ратополиса!
— Но что же я, наконец, сделал природе, чтобы она так жестоко обращалась со мной! — вздыхал он. — Что я такое сделал?
— Спрячь, пожалуйста, этот противный хвост! — говорила Ратонна.
— Не могу, тетя!
— Так отрежь его, болван; отрежь его!
И повар Рата предлагал ему приступить к подобной операции, затем приготовить этот рыбий хвост с каким-то особенным соусом. Какое бы это было восхитительное угощение для праздничного дня вроде сегодняшнего!
Праздничный день в Ратополисе? Да, мои дорогие! Вся семья Ратонов готовилась принять участие в общественных развлечениях. Ожидали только Ратину, чтобы отправиться в путь.
* * *
В эту самую минуту у дверей дома остановилась карета. Из нее вышла фея Фирмента, в платье, сотканном из золота. Она приехала навестить покровительствуемую ею семью.
Если она и смеялась подчас над смешными притязаниями Ратонны, над забавной болтовней Рата, над глупостью Ратаны, над жалобами кузена Ратэ, — она очень высоко ценила благоразумие Ратона, обожала хорошенькую Ратину и изо всех сил содействовала ее будущему браку с Ратином. В ее присутствии мадам Ратонна не смела уже упрекать молодого человека тем, что он даже не был принцем.
Итак, фею приняли с восторгом, осыпая ее благодарностями за все, что она уже сделала и еще сделает впоследствии.
— Потому что мы очень нуждаемся в вас, госпожа фея! — сказала Ратонна. — Ах, когда же я, наконец, стану дамой?
— Терпение, терпение! — успокаивала ее Фирмента. — Нужно предоставить природе действовать, а на это нужно известное время.
— Но почему же она хочет, чтобы у меня был рыбий хвост, хотя я и обратился в крысу? — жаловался кузен, строя жалобную гримасу. — Госпожа фея, нельзя ли было бы меня как-нибудь избавить от него?
— Увы, нет, — ответила Фирмента, — и, надо сознаться, вам сильно не везет! Это, вероятно, происходит от вашего имени — Ратэ! Будем, однако, надеяться, что у вас не будет крысиного хвоста, когда вы обратитесь в птицу!
— О, — воскликнула госпожа Ратонна, — как бы мне хотелось быть королевой птичьего павильона!
— А мне — хорошей жирной индейкой, с трюфелями, — наивно заметила добрая Ратана.
— А мне — королем птичьего двора! — добавил Ратэ.
— Вы будете тем, чем будете, — возразил отец Ратон. — Что касается меня, я — крыса, и я останусь крысой благодаря моей подагре; и, в конце концов, лучше быть ею, чем нахохливать перья, как многие из знакомых мне птиц!
В эту минуту дверь раскрылась, и на пороге показался Ратин, бледный и расстроенный. В нескольких словах он рассказал всю историю крысоловки, и как Ратина попала в западню хитрого Гордафура.
— Ах, так вот как! — ответила фея. — Так ты еще можешь бороться, злобный колдун! Хорошо же! Посмотрим, кто из нас сильнее.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Да, дорогие мои, весь Ратополис имел праздничный вид, и вас бы очень позабавило, если бы вы могли побывать там!..
Посудите сами! Везде стояли широкие арки, с транспарантами тысячи разных оттенков; другие арки, из зеленой листвы, вздымались над вымощенными улицами, окаймленными задрапированными разноцветными материями домами: ракеты и бураки с шипением и треском перекрещивались в воздухе; на каждом перекрестке играло оркестры — а смею вас уверить, крысы в музыкальном отношении могли бы научить кое-чему не одного из наших виртуозов. У них — маленькие гармоничные голоса — голоса флейт, полные неописуемого очарования. А как они передают творения своих композиторов: Криссини, Криснера, Криссенэ и массы других музыкальных светил!
Но что привело бы вас в особенное восхищение, так это шествие крыс всего мира и всех тех, кто, не будучи в буквальном смысле крысами, все же по праву заслужили это многозначительное имя.
Здесь можно было встретить крыс, похожих на скряг, которые несли под лапкой свои драгоценные шкатулки с золотом; лохматых крыс — старых ворчунов, из которых война создала героев и которые готовы в любую минуту передушить все человечество, чтобы приобрести лишний знак отличия; крысы с хоботомнастоящим хвостом на носу, какие умеют наставлять другим разные шутники; церковные крысы — смиренные и скромные; подвальные крысы, привыкшие запускать зубы в товары на счет правительства; и в особенности неслыханное множество хорошеньких театральных крысенят, которые исполняют разные па во время оперного балета.
Сквозь это стечение изящного общества пробиралось семейство Ратон под предводительством феи. Но никто из них не видел ничего из этого блестящего зрелища. Все думали исключительно о Ратине, о несчастной Ратине, похищенной у любящего отца и матери так же, как у любящего жениха.
Таким образом все добрались до большой площади. Крысоловка все еще стояла в беседке, но Ратины в ней уже не было.
— Отдайте мне мою дочь! — кричала Ратонна, все честолюбие которой в данную минуту заключалось лишь в том, чтобы снова найти своего ребенка; в голосе ее слышалось такое отчаянье, что у слышивших невольно сжималось сердце.
Фея тщетно пыталась скрыть свою злобу против Гордафура, — она ясно читалась на ее плотно сжатых губах, в глазах, потерявших обычное выражение доброты.
Вдруг из глубины площади поднялся невообразимый шум. Это было шествие принцев, герцогов, маркизов — словом, самых богатых и знатных вельмож в великолепных костюмах, предшествуемых многочисленными войсками всевозможного рода оружия.
Во главе главной группы виднелся принц Киссадор, расточавший любезные улыбки, покровительственные кивки всем этим мелким людишкам, составлявшим его двор.
Затем, следом за ним, среди слуг тащилась бедная, хорошенькая крыса. Это была Ратина, так тесно окруженная и так зорко охраняемая, что ей не могла даже и в голову прийти мысль о бегстве. Ее кроткие, полные слез глаза говорили большее, чем я сумею рассказать вам. Гордафур, идущий рядом с нею, не спускал с нее глаз. Да, на этот раз она действительно была в его руках!
— Ратина… дочь моя!.. Ратина… моя невеста! — кричали Ратонна и Ратин, тщетно пытавшиеся добраться до нее.
Надо было слышать ехидный смех, которым Киссадор приветствовал семейство Ратон, и видеть вызывающий взгляд, брошенный Гордафуром фее Фирменте. Хоть он и был лишен своего могущества волшебника, он одержал над ней победу при помощи простой крысоловки. В это же время все принцы поздравляли Киссадора с его новой победой. Как чванно принимал он все эти приветствия!
Вдруг фея протягивает руку, потрясает палочкой, и сейчас же совершается новая метаморфоза.
Если отец Ратон и остается крысой, зато госпожа Ратонна превращается в попугая, Рата — в павлина, Ратана в гусыню, а кузен Ратэ — в цаплю. Но неудачи продолжают преследовать несчастного Ратэ, и вместо прекрасного птичьего хвоста из-под его перьев треплется тоненький крысиный хвостик!
В ту же секунду из группы вельмож легко вылетает прехорошенькая горлинка. Это — Ратина.
Представьте себе поражение принца Киссадора, ярость Гордафура! Вельможи и слуги, все сразу бросились преследовать Ратину, которая улетала с быстротой стрелы.
Но вся декорация изменилась. Кругом уже не большая площадь Ратополиса, а восхитительный пейзаж в рамке из огромных деревьев. С разных сторон неба, быстро взмахивая крыльями, летят тысячи птиц, спеша приветствовать своих новых воздушных собратьев.
Тогда госпожа Ратонна, гордясь яркостью своих перьев и упиваясь собственной болтовней, грациозно прихорашивается и перепархивает с веточки на веточку, в то время как совершенно смущенная, добрая Ратана не знает, куда спрятать свои гусиные лапы.
Со своей стороны Рата, дон Рата, не во гнев вам будет сказано, распускает свой роскошный хвост, точно всю жизнь был павлином, в то время как бедный кузен шепчет себе под нос:
— Еще одна неудача!.. Вечная неудача!
Но вот издали быстро приближается горлинка, издавая легкие радостные крики, описывает несколько изящных кругов и весело усаживается на плечо прекрасного молодого человека.
Это прелестная Ратина, и можно расслышать, как она воркует на ухо своему жениху, помахивая крылышками:
— Я тебя люблю, мой Ратин, я люблю тебя!
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
На чем мы остановились, дорогие мои? Ах да, мы все еще в одной из тех стран, которых я не знаю и имени которой я не мог бы вам назвать! Но данная страна — это страна обширных пейзажей, окаймленных тропическими деревьями, страна храмов, несколько резко обрисовывающихся на слишком ярко-голубом небе, очень похожа на Индию, а жители ее на индусов.
Зайдем в этот караван-сарай — род огромной гостиницы, открытой для всех. Здесь собралась семья Ратон в полном своем составе. По совету феи Фирменты, она уже давно отправилась в путь. Действительно, самое безопасное было покинуть Ратополис, чтобы избежать мщения принца, пока не все будут достаточно сильными, чтобы защититься против его козней. Ратонна, Ратана, Рата и Ратэ все еще — простые беззащитные птицы. Пусть они только обратятся в хищных зверей, и с ними труднее будет справиться.
Да, все они простые птицы, и из них меньше всех посчастливилось Ратане. Она теперь прогуливается совершенно одна по двору караван-сарая.
— Увы! Увы! — восклицает она. — Просуществовав в образе элегантной форели, затем крысы, умевшей понравиться кому следует, и обратиться в гусыню, в простую домашнюю гусыню, в одну из этих несчастных жирных гусынь, которую любой повар сумеет нафаршировать каштанами!
При этом она вздыхала, добавляя печально:
— Кто может поручиться, что эта мысль не придет в голову даже моему мужу! Ведь в настоящее время он относится ко мне с полным пренебрежением! Может ли быть, чтобы такой величественный павлин относился сколько-нибудь почтительно к такой вульгарной гусыне! Будь я хотя бы индейкой! Но нет! И Рата находит, что я теперь вовсе не в его вкусе!
Это действительно, было уж очень заметно, когда тщеславный Рата вошел во двор. Но, надо сознаться, он действительно был великолепным павлином! Он взмахивал своим легким и подвижным хохолком, раскрашенным самыми яркими цветами. Он нахохливал свои перья, которые кажутся вышитыми цветными шелками и усыпанными драгоценными каменьями. Он широко распускал величественный веер своего хвоста. Как может восхитительный представитель пернатого царства опуститься до этой гусыни, такой невзрачной под своим серым пухом и коричневатым оперением?!..
— Дорогой мой Рата! — говорит она.
— Кто смеет произносить мое имя? — отзывается павлин.
— Я!
— Гусыня! Кто такая эта гусыня?
— Я ваша Ратана!
— Ах, фи! какой ужас! Идите своей дорогой, прошу вас.
Право, тщеславие часто заставляет говорить глупости!
Дело в том, что этот гордец брал примеры свыше! Разве его хозяйка Ратонна выказывала больше благоразумия? Разве она не обращалась столь же пренебрежительно с собственным мужем?
Вот как раз идет и она, в сопровождении мужа, дочери, Ратина и Ратэ.
Ратина очаровательна в виде горлинки, со своим серо-голубоватым оперением, с нижней частью шейки золотисто-зеленого оттенка, нежно переливающегося из одной тени в другую, и нежным белым пятнышком, отмечающим каждое крыло.
И как мелодично воркует она, порхая вокруг прекрасного юноши!
Отец Ратон, опираясь на костыль, с восторгом любуется своей дочерью. Какой красивой она ему кажется! Но можно быть вполне уверенным, что госпожа Ратонна находит, что сама она еще прекрасней своей дочери!
Ах, как хорошо сделала природа, обратив ее в попугая!
1 2 3 4 5 6