Кау-джер поднял руку. Мгновенно водворилась тишина.
— Остельцы! — сказал он. — Будет сделано все необходимое для облегчения вашей участи. Но я требую повиновения и надеюсь, что вы не заставите меня применить силу. Расходитесь по домам и ждите моих распоряжений.
Сила и краткость этой речи произвели самое благоприятное впечатление. Колонисты поняли, что ими будут управлять и что им остается лишь повиноваться. Это явилось наилучшим утешением для несчастных, которые только что произвели столь плачевный эксперимент с неограниченной свободой и теперь готовы были променять ее на верный кусок хлеба. Они подчинились Кау-джеру сразу и безропотно.
Площадь опустела. Все, в том числе и Льюис Дорик, согласно полученному приказу, разошлись по домам или палаткам.
Кау-джер проводил остельцев взглядом. Горькая усмешка искривила его губы. Его последние иллюзии рассеялись. Видимо, люди не так тяготятся порабощением, как это ему представлялось прежде. Может ли подобная покорность, почти трусость, сочетаться со стремлением личности к абсолютной свободе?!
Кау-джер спешил оказать помощь жертвам мятежа, которых было немало повсюду — и в самой Либерии, и в ее окрестностях. Вскоре всех пострадавших разыскали и доставили в лагерь. После проверки выяснилось, что смута стоила жизни двенадцати колонистам (среди них трое разбойников, убитых при нападении на ферму Ривьеров). Смерть этих эмигрантов не вызвала особых сожалений, поскольку лишь один из них, вернувшийся из центральной части острова еще зимой, мог быть причислен к порядочным людям. Остальные же принадлежали к клике Боваля и Дорика.
Наиболее тяжелые потери понесли сами бунтовщики, разъяренные безуспешной борьбой. Ну, а среди безобидных зевак, подвергшихся дикому нападению после пожара «дворца» Боваля, был убит только один. Другие отделались легкими ушибами, переломами и несколькими ножевыми ранами, не угрожавшими жизни.
Печальные последствия бунта не испугали Кау-джера. Он сознательно взял на себя ответственность за жизнь многих сотен человеческих душ, и, как бы ни была трудна эта задача, она не поколебала его мужества.
После того как раненых осмотрели, перевязали и отправили домой, площадь опустела. Оставив здесь пять человек для охраны порядка, Кау-джер направился с десятью другими в Новый поселок. Туда призывал его иной долг — там лежал Хальг, умирающий… или уже мертвый.
Состояние молодого индейца не улучшалось, несмотря на прекрасный уход. Грациэлла и ее мать, а также Кароли не отходили от постели больного, и можно было вполне положиться на их самоотверженность. Пройдя тяжелую жизненную школу, молодая девушка научилась скрывать свои чувства. Она сдержанно ответила на вопросы Кау-джера. По ее словам, у Хальга появилась небольшая лихорадка, он все еще находился в забытьи и только изредка тихо стонал. На бледных губах больного иногда выступала кровянистая пена, хоть и менее обильная, чем прежде. Это был благоприятный признак.
Тем временем десять человек, сопровождавшие Кау-джера, возвратились в Либерию. Они взяли в Новом поселке съестные припасы и, обойдя все дома, раздали их колонистам. Когда раздача окончилась, Кау-джер назначил дежурных на ночь, потом улегся на землю, завернулся в одеяло и попытался уснуть.
Но, несмотря на невероятную усталость, сон не приходил. Мозг продолжал напряженно работать.
В нескольких шагах от Кау-джера неподвижно, словно статуи, застыли двое часовых. Ничто не нарушало тишину. Лежа с открытыми глазами, Кау-джер размышлял.
Что он здесь делает? Как могло случиться, что, под влиянием обстоятельств, он изменил своим убеждениям? И за какие грехи на его долю выпали такие страдания? Если раньше он и заблуждался, то, по крайней мере, был счастлив… Что же мешает ему быть счастливым теперь? Стоит только подняться и бежать, ища забвения от мучительных переживаний в опьяняющих бесцельных странствованиях, которые всегда вносили покой в его душу…
Но теперь — увы! — вернут ли ему эти скитания прежние светлые идеалы? Разве можно забыть, сколько жизней было принесено в жертву фальшивому кумиру?! Нет, отныне он отвечает перед своей совестью за переселенцев, заботу о которых добровольно взял на себя… И не освободится от этого бремени до тех пор, пока, шаг за шагом, не доведет их до намеченной цели.
Пусть будет так. Но какой путь избрать для этого?.. Не слишком ли поздно?.. Имеет ли он право — как, впрочем, и любой другой человек на его месте — заставить этих людей преодолевать трудности?
Хладнокровно взвешивал Кау-джер возложенную на себя ношу, анализировал стоявшую перед ним задачу и изыскивал наилучшие способы ее разрешения.
Не дать этим несчастным погибнуть от голода? Да, это прежде всего, но еще далеко не все по сравнению с основной целью. Жить — означает не только удовлетворять материальные запросы организма, но главным образом сознавать свое человеческое достоинство.
После того как он спас эти жалкие существа от смерти, ему предстоит превратить их в настоящих людей. Но в состоянии ли эти ничтожества подняться до таких высот? Конечно, не все, но, возможно, некоторые… Если указать им на путеводную звезду, которую они сами не смогли найти в небе… если повести их к цели за руку…
Так размышлял в ночи Кау-джер. Так, один за другим, он сам опровергал собственные доводы, преодолевал внутреннее сопротивление, и мало-помалу в голове его созрел общий план дальнейших действий.
Заря застала его на ногах. Он успел уже побывать в Новом поселке и с радостью убедился, что в состоянии Хальга наметилось некоторое улучшение. Тотчас же по возвращении в Либерию Кау-джер приступил к неотложным делам по управлению колонией. Прежде всего он созвал десятка два каменщиков и плотников, потом, присоединив к ним такое же количество колонистов, умевших обращаться с лопатой и киркой, распределил между ними работу. В указанном месте им надлежало выкопать котлованы для закладки фундамента и возведения дома.
Когда все распоряжения были отданы и люди принялись за работу, Кау-джер ушел вместе с охраной из десяти человек.
Неподалеку высился самый большой из сборных домов. В нем жили всего пять человек. Льюис Дорик, братья Мур, Кеннеди и Сердей избрали его своей резиденцией. Прямо туда и направился Кау-джер.
Когда он вошел, пятеро мужчин сразу вскочили на ноги.
— Что вам здесь нужно? — грубо спросил Льюис Дорик.
Кау-джер, стоя на пороге, спокойно ответил:
— Дом для остельской колонии.
— Дом? — переспросил Льюис Дорик, словно не поверив своим ушам. — А для чего?
— Для размещения в нем учреждений. Предлагаю немедленно освободить его.
— Как бы не так! — иронически возразил Льюис Дорик. — А куда же нам деться?
— Куда угодно. Можете построить себе другой дом.
— Вот как? А до тех пор?
— Воспользуйтесь палатками.
— А вы воспользуйтесь дверью! — воскликнул Дорик, побагровев от злости.
Кау-джер посторонился, и Дорик увидел оставшуюся снаружи вооруженную охрану.
— В случае неповиновения, — спокойно сказал Кау-джер, — я буду вынужден применить силу.
Льюис Дорик мгновенно понял, что всякое сопротивление бесполезно.
— Ладно, — проворчал он, — мы уйдем. Дайте только время, чтобы собрать пожитки. Надеюсь, нам разрешается унести их?
— Нет, — категорически ответил Кау-джер. — Я сам позабочусь о том, чтобы вам возвратили ваше личное имущество. Все остальное принадлежит колонии.
Это уже было слишком. Дорик потерял самообладание.
— Ну, мы еще посмотрим! — вскричал он, поднося руку к поясу.
Но не успел он вытащить нож, как тут же был обезоружен. Братья Мур бросились к товарищу на помощь, но Кау-джер схватил старшего за горло и швырнул на землю, Тотчас же охрана нового правителя ворвалась в помещение, и пять эмигрантов, трусливо отказавшись от борьбы, покинули дом.
Кау-джер со своими спутниками тщательно осмотрел отвоеванное здание. Как и было обещано, всю личную собственность прежних жильцов отложили в сторону, чтобы потом передать ее законным владельцам. Но, помимо личных вещей, там обнаружили еще нечто чрезвычайно интересное: самая дальняя комната была превращена в настоящий склад с колоссальными запасами продуктов — консервов, сухих овощей, солонины, чая и кофе.
Каким образом Льюис Дорик и его сообщники раздобыли все это? Значит, они никогда не страдали от голода, подобно другим, однако это не мешало им возмущаться громче всех и даже подстрекать к беспорядкам, в результате которых была свергнута власть Боваля.
Кау-джер приказал перенести продукты на площадь и сложить их там под охраной. Затем рабочие, под руководством слесаря Лоусона, приступили к разборке дома Дорика. Пока они занимались этой работой, Кау-джер, в сопровождении нескольких человек, произвел повальный обыск лагеря. Дома и палатки были перерыты сверху донизу. Результаты этих поисков, длившихся большую часть дня, превзошли все ожидания: у эмигрантов, более или менее тесно связанных с Льюисом Дориком или Фердинандом Бовалем, а также у тех, кому, благодаря экономии в периоды относительного изобилия, удалось сделать кое-какие запасы, были обнаружены тайники с провизией, такие же как и у Льюиса Дорика. Но чтобы отвести от себя подозрения, их владельцы не отставали от других и горько жаловались на голод. Среди них Кау-джер узнал многих, кто обращался к нему за помощью. Когда обманщиков вывели на чистую воду, они были очень смущены, хотя Кау-джер внешне никак не проявил своего негодования.
Самую замечательную находку сделали в домике, где обитали ирландец Паттерсон и Лонг, пережившие своего третьего компаньона — Блэкера. Туда зашли только для очистки совести — трудно было предположить, что в таком маленьком помещении может находиться сколько-нибудь значительный тайник. Но Паттерсон, со свойственной ему изворотливостью, выкопал под грубо сколоченным полом нечто вроде погреба.
Там нашли столько продуктов, что хватило бы всей колонии на неделю. Кау-джер, вспомнив о Блэкере, ужаснулся. Какое же черствое сердце было у Паттерсона, если он мог допустить, чтобы его товарищ умер от голода при наличии такого изобилия!
Однако ирландец отнюдь не выглядел виноватым. Наоборот, он вел себя вызывающе и энергично протестовал против «грабежа». Напрасно Кау-джер терпеливо доказывал ему необходимость жертвовать личным ради общественного блага — Паттерсон ничего не хотел слушать. Угроза применить силу также не возымела действия — его не удалось запугать, как Льюса Дорика. Что значила для ирландца стража нового правителя? Скряга стал бы защищать свое добро против целой армии!
Ведь все это принадлежало ему. Все эти продукты, накопленные ценой бесконечных лишений, были его собственностью. Ради личных, а отнюдь не ради общественных интересов он обрекал себя на недоедание. Так что коли уж возникла необходимость изъять у него продукты, пусть ему оплатят их стоимость!
Раньше такие доводы вызвали бы у Кау-джера только смех. Но теперь он спокойно выслушал Паттерсона и заверил его, что в данном случае нет никакого грабежа и что все изъятое у него для общественного блага будет оплачено по надлежащей цене.
Скряга тотчас же перешел от протеста к жалобам: «На острове Осте так трудно с продовольствием! Такие высокие цены! За каждую мелочь приходится платить втридорога!..» Кау-джер был вынужден долго торговаться с ним, но зато, когда они договорились о сумме предстоящей оплаты, Паттерсон сам помог перенести продукты.
Наконец, часам к шести вечера, все найденные припасы были сложены на площади, образовав целую гору. Оценив на глаз эту груду и мысленно добавив к ней запасы из Нового поселка, Кау-джер рассчитал, что при строгой экономии продуктов должно хватить примерно на два месяца.
В тот же вечер приступили к раздаче продовольствия. Эмигранты подходили по очереди и получали паек для себя и для семьи. Они удивленно таращили глаза при виде такого изобилия, ибо еще накануне полагали, что находятся на пороге голодной смерти. Все происходившее казалось им чудом, и сотворил это чудо Кау-джер.
А тот, покончив с раздачей, вернулся в сопровождении Гарри Родса в Новый поселок к Хальгу. С радостью убедились они, что состояние больного, возле которого непрерывно дежурили Туллия и Грациэлла, продолжает улучшаться.
Успокоенный Кау-джер приступил к осуществлению плана, намеченного им во время последней долгой бессонной ночи. Обратившись к Гарри Родсу, он сказал:
— Мне надо серьезно поговорить с вами, господин Родс. Прошу вас следовать за мною.
Строгое, чуть ли не страдальческое выражение лица Кау-джера поразило Гарри Родса, молча повиновавшегося правителю. Они вошли в комнату, тщательно заперев за собою двери.
Через час они вышли. У Кау-джера был обычный невозмутимый вид, а Гарри Родс, казалось, преобразился от радости. Кау-джер проводил его до порога и протянул на прощание руку. Прежде чем пожать ее, Гарри Родс низко поклонился и сказал:
— Можете положиться на меня!
— Полагаюсь, — ответил Кау-джер, провожая взглядом своего друга, исчезавшего в ночи.
После ухода Родса Кау-джер позвал Кароли и отдал ему необходимые распоряжения, которые индеец выслушал, как всегда, без пререканий. Затем неутомимый правитель в последний раз пересек равнину и отправился, как и накануне, в Либерию, чтобы там провести ночь.
На рассвете он подал сигнал к подъему. Вскоре все колонисты собрались вокруг него.
— Остельцы! — сказал среди глубокой тишины Кау-джер. — Сейчас мы в последний раз произведем раздачу продуктов. В дальнейшем они будут продаваться по ценам, установленным мною в соответствии с интересами остельского государства. Деньги имеются у всех, поэтому никому не угрожает голодная смерть. Впрочем, колонии нужны рабочие руки. Всех трудоспособных обеспечат оплачиваемой работой. С этого дня труд становится законом.
Всех людей удовлетворить невозможно, и, конечно, некоторым колонистам эта короткая речь пришлась не по вкусу. Но большая часть присутствующих была в восторге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46