Дезирандели — потому что их друг не внушил Луизе симпатию к Агафокл у, мадам Элиссан — поскольку перпиньянец не смог убедить ее дочь вступить в давно задуманный брак, Марсель — из-за того, что его спас тот, кого должен был бы спасти он сам, Жан — по той же причине! Короче, Кловис Дардантор оказался восседавшим на верблюде козлом отпущения. Единственным верным ему человеком оставался Патрик, который всем своим видом говорил господину:
«Вот до чего дошло! Ваш слуга не ошибался!»
Но Патрик не стал высказывать эту мысль в отточенной литературной форме, опасаясь дарданторовской отповеди, способной оскорбить его до глубины души.
В общем, этот добрый перпиньянец вполне мог послать всех к чертовой матери!
— Подумай, Кловис, — говорил он себе, — разве ты должен что-нибудь этим паяцам?! Почему у тебя должна болеть голова, если дела у них идут не так, как им хочется? Разве я виноват в том, что Агафокл — простофиля, жалкий чижик, в котором родители видят феникса? Или в том, что Луиза по достоинству оценила эту птаху? Надо же считаться с очевидностью! Я начинаю подозревать, что Марсель любит эту девушку. Но, клянусь обоими горбами моего верблюда, не могу же я крикнуть им: «Приблизьтесь, дети мои, и я благословлю вас!» А этот некогда жизнерадостный Жан, погрузившись в воды Сара, утратил всю свою веселость, всю свою фантазию!.. Похоже, он сердится на меня за то, что я извлек его из пучины!.. Ей-богу, забросить бы в один мешок всех этих нытиков! Патрик, спрыгнув с шарабана, обратился к хозяину:
— Похоже, сударь, собирается дождь, и, возможно, было бы лучше...
— Лучше плохая погода, чем никакая!
— Что значит — никакая? — удивился Патрик, озадаченный столь замысловатым афоризмом. — Выходит...
— Черт возьми!
Ошеломленный этим вульгаризмом, Патрик вскочил в шарабан еще быстрее, чем выпрыгнул оттуда.
Подгоняемый теплым дождем, лившимся из грозовых облаков, караван прошел двенадцать километров, отделявших Тлемсен от Эн-Фезза. Затем, когда небо прояснилось, сделали остановку и позавтракали в лесистом ущелье, где воздух был целебен и свеж благодаря соседству многочисленных водопадов. Но трапеза протекала не в прежней, дружелюбной обстановке, а в атмосфере взаимного отчуждения. Туристы держали себя так, словно впервые увидели друг друга за общим столом и, перекусив, никогда уже больше не встретятся. Под злыми взглядами Дезиранделей Марсель не решался посмотреть на прелестную Луизу. Жан, уже не рассчитывая на случайности в пути, — ведь то был почтовый тракт, и, следовательно, дорожные скаты содержались в хорошем состоянии, километровые столбы стояли крепко, булыжник добротно уложен, а ремонтные рабочие заняты делом, — проклинал злополучную администрацию, цивилизовавшую эту страну.
И все же Кловис Дардантор делал неоднократные попытки восстановить свое былое влияние. Он запустил несколько словесных ракет, но фейерверки его красноречия уныло гасли, словно под ливнем.
— До чего же они мне надоели! — пробормотал он.
Около одиннадцати утра двинулись дальше, по мосту переправились через бурную Шули, приток Иссера, прошли вдоль какой-то рощицы, миновали каменоломни, руины Хаджар-Рум и без всяких приключений к шести вечера добрались до Ламорисьера — точнее, до его пригорода Улед-Мимун.
Если даже пребывание в Тлемсене оказалось таким коротким, то нечего было и думать о том, чтобы задержаться в этом поселке с двумястами жителями, получившем имя знаменитого генерала. Хотя долина, в которой расположилось предместье, и славилась своим плодородием, в единственном здесь постоялом дворе не приходилось рассчитывать на особый комфорт. Но, как ни странно, туристам подали все же яйца всмятку, правда такие, словно их изжарили на вертеле. К счастью для агента Дериваса, он в тот момент отсутствовал, что и позволило ему избежать справедливых нареканий.
Скудный ужин был вознагражден небольшим концертом, который трое туземцев дали в честь путешественников тут же, в обеденном зале. Не станем скрывать, кое-кто из туристов хотел бы оградить свои уши от навязанной экскурсантам музыки, но, по настоянию месье Дардантора, коему его подопечные испортили по неосторожности настроение, группа в полном составе ознакомилась с исполнительским мастерством этого трио, оказавшимся, впрочем, значительно выше, чем ожидалось.
В распоряжении оркестрантов имелось три арабских инструмента: табла — небольшой барабан, на обеих сторонах которого двумя палочками выбивают дробь, рейта — разновидность флейты, изготовленная с частичным использованием металла и сходная по звучанию с биниу, и нуара — обтянутые кожей две половинки тыквы.
Хотя обычно игра ансамбля сопровождалась грациозными танцами, на этот раз они, к сожалению, в программу не вошли.
Когда маленький праздник окончился, месье Дардантор мрачновато произнес:
— Очаровательно... очаровательно!
И, поскольку никто не отважился ему противоречить, он велел Моктани выразить музыкантам благодарность и вознаградил их щедрыми чаевыми.
Но был ли наш перпиньянец доволен в той же мере, в какой он это безапелляционно высказал? Кто знает! Зато можно смело утверждать, что кое-кому в тот вечер действительно повезло. Во время представления один из двух кузенов — нетрудно догадаться кто — ухитрился подсесть к мадемуазель Элиссан. И остается лишь гадать, не прошептал ли он ей три заветных слова, эхом отозвавшиеся в девичьем сердце.
На следующий день рано утром туристы, которым не терпелось завершить путешествие, покинули Улед-Мимун. Первые километров десять они следовали вдоль трассы запроектированной железной дороги, но в Эн-Теллу свернули на тракт, шедший в северо-восточном направлении и в нескольких километрах от Сиди-бель-Аббеса пересекавший уже строившуюся рельсовую колею, нацеленную на юг провинции Оран.
Путь теперь пролегал между обширными плантациями алжирского ковыля и неоглядными полями, простиравшимися до самого горизонта. Нередко у обочины шоссе встречались колодцы, дополнявшие полноводные реки Музан и Зехенна.
Экскурсанты спешили, чтобы успеть пройти за день положенные сорок пять километров. Никто не собирался задерживаться ради веселого обмена впечатлениями, да и ничего любопытного не было вокруг — даже развалин древнеримских или берберских строений. Воздух постепенно нагревался. К счастью, облачная пелена умеряла солнечный жар, который мог бы оказаться нестерпимым в этом безлесном краю. Повсюду — поля без деревьев, равнины без тени.
В одиннадцать часов по сигналу Моктани караван остановился. Слева, в нескольких километрах, дразнила взоры опушка леса — наверняка приятное для отдыха место, но туристы решили строго придерживаться маршрута и не удлинять путь.
Из корзин извлекли провизию. Туристы разрозненными стайками уселись на краю дороги. Луиза, естественно, оказалась в группе, образованной семействами Дезиранделей и Элиссан. Марсель, входивший в объединение, состоявшее из двух персон — его самого и Жана, не пытался приблизиться к девушке, в очередной раз обнаруживая невероятную деликатность, за которую Луиза была ему весьма признательна. Скорее всего, после Ламорисьера эта пара влюбленных, двигаясь к цели совсем иной, чем Сиди-бель-Аббес, значительно опередила в мыслях злосчастный караван.
Чтобы расширить представление читателя об организационной структуре участников путешествия, упомянем еще секту месье Дардантора, которая могла бы насчитывать лишь одного члена — носителя указанной фамилии, если бы перпиньянец за неимением лучшего не принял в нее месье Орьянталя. Оказавшись рядом, они приступили к беседе. О чем? Обо всем. О путешествии, которое вскоре завершится, слава Богу, без особых осложнений. О том, что с самого начала похода караван продвигался намеченным маршрутом без задержек и сколь-либо серьезных происшествий. О превосходном состоянии здоровья туристов, если не считать, быть может, некоторой усталости, особенно у женщин. И о том, что еще пять-шесть часов — и экскурсанты прибудут в Сиди-бель-Аббес, где их поджидали вагоны первого класса, чтобы в целости и сохранности доставить в Оран.
— А вы лично довольны поездкой, месье Орьянталь? — поинтересовался Кловис Дардантор.
— Еще как, месье Дардантор! — заверил монтелимарец. — Экскурсия на редкость хорошо организована, и вопрос питания администрация решила совсем неплохо, о чем можно судить по обилию и качеству блюд, коими мы могли ублажать себя даже в крохотных деревушках.
— Похоже, этот вопрос значит для вас очень много?
— Да, вы правы. И мне удалось раздобыть различные образцы съестного, о существовании которого я даже не подозревал.
— Скажу откровенно, месье Орьянталь, такая озабоченность жратвой...
— Гм! — подал голос Патрик, прислуживавший хозяину.
— Кажется мне несколько странной, — продолжил Кловис Дардантор.
— А по-моему, еда в человеческой жизни должна быть всегда на первом плане, — отрезал звездочет.
— Признаюсь вам, милостивый сударь, что если мы и ожидали от вас услуг, то астрономических, а не гастрономических.
— Астрономических?
— Да. Скажем, случись так, что наш проводник заблудился бы... и потребовалось бы прибегнуть к наблюдениям, чтобы определить правильный курс... Вы легко могли бы в данной ситуации сделать это по высоте солнца над горизонтом.
— Я мог бы определить высоту солнца над горизонтом?..
— Конечно... в дневное время... или найти дорогу ночью по звездам... Вы хорошо знаете... склонения...
— Склонения? Грамматические?..
— Ну и шутник же вы! — воскликнул месье Дардантор и разразился громким смехом, не нашедшим, однако, отклика в соседних группах. Потом сказал: — Наконец, при помощи ваших инструментов... вашего секстанта... как у моряков... секстанта, лежащего в вашем чемодане...
— Секстант?! У меня в чемодане?..
— Это вероятно... поскольку подзорная труба хороша только для разглядывания пейзажей... Но когда речь идет о прохождении солнца через меридиан...
— Не понимаю...
— В конце концов, разве вы не президент Астрономического общества Монтелимара?
— Гастрономического, дорогой господин, Гастрономического общества! — с гордостью уточнил месье Орьянталь.
И его ответ, объяснивший многое необъяснимое и повторенный месье Дардантором, наконец-то развеселил Жана.
— Да это же сукин сын Патрик сказал нам на борту «Аржелеса»! — воскликнул юноша.
— Как, разве господин — не астроном? — удивился достойный слуга.
— Нет, он гастроном, сказано тебе — гас-тро-ном!
— Скорее всего, я неверно понял метрдотеля, — оправдывался Патрик, — а это с любым может случиться!
— И я мог поверить! — воскликнул перпиньянец. — Я мог принять месье Орьянталя за... тогда как он был... Вот так-так! Со смеху животики можно надорвать! А ну-ка, Патрик, забирай все свои пожитки и уходи с глаз моих долой!
Слуга удалился, огорченный презрением хозяина и еще более униженный его незаслуженной враждебностью, высказанной в столь вульгарных словах. Животики надорвать... Такое выражение Патрик слышал из уст хозяина впервые... и надеялся, что в последний раз, иначе он уйдет от месье Дардантора и поищет себе место у члена Французской академии, настоящего стилиста, — только не у месье Золя...
— Простите его, месье Дардантор, — подходя к перпиньянцу, попросил, смеясь, Жан.
— Это почему же?
— Потому что его не за что наказывать. В конце концов, гастроном — это тот же астроном, только украшенный буквой «г».
Шутка настолько пришлась по вкусу месье Дардантору, что это могло повредить его пищеварению.
— Ох уж эти парижане! Ваша взяла! Что-что, а рассмешить вы умеете!.. — вскричал он. — Нет, в Перпиньяне не встретишь ничего подобного, а ведь его жители не глупы!
«Верно, — мысленно согласился Жан, — но уж слишком они одержимы манией спасения!»
Шарабаны и всадники двинулись дальше. Плантации альфы сменились фермами колонистов. К двум часам дня туристы добрались до деревеньки Ламтар, расположенной у небольшого рельсового пути, который, начинаясь от железнодорожной станции Эн-Тумушан, соединял основную стальную магистраль с шоссейной дорогой, ведшей в Сиди-бель-Аббес. В три часа экскурсанты подъехали к мосту Музан, сооруженному у места слияния реки с тем же названием и одного из ее притоков, а к четырем часам были у перекрестка упомянутых выше железной и шоссейной дорог, чуть ниже Сиди-Краледа, в нескольких километрах от Сиди-Лхассана. Поскольку в последнем населенном пункте проживало около шестисот человек, преимущественно немцев и туземцев, останавливаться здесь не имело смысла.
В половине пятого возглавлявший процессию верблюд, на котором восседал проводник, внезапно остановился. Напрасно наездник понукал животное: оно упрямо пятилось назад.
Лошади кузенов храпели, вставали на дыбы, испуганно ржали и, несмотря на пришпоривание и натянутые уздечки, жались к шарабанам. Впряженные в повозки животные тоже вели себя не наилучшим образом.
— Что случилось? — спросил Кловис Дардантор, чей верблюд, фыркая и внюхиваясь в какие-то дальние запахи, улегся на живот.
Ответом на вопрос месье Дардантора в сосновом лесу, в какой-нибудь сотне шагов от каравана, прозвучал громоподобный рев, и не составляло особого труда догадаться, кто его издал.
— Львы! — крикнул проводник.
Можно вообразить, какой ужас овладел экскурсантами. Среди бела дня, совсем рядом страшные хищники, готовые в любой миг напасть на путников!
Мадам Элиссан, мадам Дезирандель и Луиза соскочили в испуге с шарабана. Мулы пытались разорвать упряжь и умчаться куда глаза глядят. Но проводник с помощниками всем без исключения животным — верблюдам, лошадям и мулам — спутали ноги.
Первой, чисто инстинктивной мыслью, промелькнувшей у двух дам, у отца и сына Дезиранделей и у месье Орьянталя, было броситься назад и укрыться в недавно пройденной деревеньке, в нескольких километрах отсюда.
— Оставайтесь на месте! — крикнул Кловис Дардантор столь властным голосом, что ему невольно повиновались.
Мадам Дезирандель упала в обморок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28