Перед ними на ковре, столах и стульях валялись груды книг, сорванные со стен разбитые зеркала, огромные рамы с изодранными гравюрами и портретами, куски переломанной мебели, расколотые безделушки. Перепел, затаив дыхание, жадными глазами выискивал себе добычу.
Снаружи, в углу двора, Сало, окутанный клубами едкого дыма, варил кукурузные початки, подбрасывая в огонь книги и бумагу, весело пылавшие ярким пламенем.
– Ух ты! – заорал вдруг Перепел. – Погляди-ка, что я нашел! Какие подседельники для моей кобылы!
И он сильно рванул плюшевый занавес, который вместе с карнизом свалился па спинку кресла, украшенную тонкой резьбой.
– Смотри-ка сколько баб голых! – воскликнула подружка Перепела, с восторгом разглядывая эстампы в роскошном издании «Божественной Комедии», – Картинки, ей-ей, по мне. Я их с собой заберу.
И она принялась вырывать особенно понравившиеся ей гравюры.
Деметрио поднялся, сел рядом с Луисом Сервантесом и попросил пива. Одну бутылку он отдал своему секретарю, другую, не отрываясь от горлышка, осушил сам. Потом его потянуло ко сну, он закрыл глаза и задремал.
– Послушайте, – обратился какой-то человек к Панкрасио, стоявшему в передней. – Когда я могу поговорить с генералом?
– Никогда. Его весь день с перепою ломает, – ответил Панкрасио. – А вам что?
– Хочу, чтобы он продал мне одну из книг, которые тут сжигают.
– Да я и сам могу их продать.
– Почем?
Панкрасио растерянно нахмурился.
– С картинками – по пять сентаво, а другие отдам в придачу, если только разом все заберете.
Покупатель вернулся за книгами с корзиной, в которую собирают кукурузные початки.
– Деметрио, эй, Деметрио, проспись же! – крикнула Оторва. – Хватит тебе валяться, боров раскормленный! Посмотри, кто пришел? Белобрысый Маргарито. Ты еще не знаешь, чего этот белобрысик стоит.
– Я очень вас уважаю, генерал Масиас. И пришел сказать, что искренне к вам расположен – очень вы мне по душе. Поэтому, если не имеете ничего против, я перехожу в вашу бригаду.
– А чин у вас какой? – поинтересовался Деметрио.
– Я – капитан.
– Ну, что ж, переходите. У меня станете майором.
Белобрысый Маргарито был круглый человечек с закрученными кверху усами и очень злыми голубыми глазками, которые, когда он смеялся, терялись где-то между щеками и лбом. Бывший официант из ресторана «Дельмонико» в Чиуауа, он горделиво носил теперь медные планки – знаки различия капитана Северной дивизии.
Белобрысый, не скупясь, расточал похвалы Деметрио и его людям, и по этой причине компания быстро опорожнила целый ящик пива.
Внезапно в гостиную, шурша великолепным шелковым платьем с пышной кружевной отделкой, впорхнула Оторва.
– А чулки надеть забыла! – чуть не лопаясь от смеха, заорал Маргарито.
Девчонка, приведенная Перепелом, тоже расхохоталась.
Однако Оторва не удостоила их вниманием. С напускным безразличием она разлеглась на ковре, сбросила с ног белые атласные туфли, облегченно пошевелила пальцами, затекшими от тесной обуви, и скомандовала:
– А ну, Панкрасио, сбегай принеси мне голубые чулки из моих «трофеев».
Новые и старые друзья постепенно заполняли комнату. Деметрио повеселел и пустился в подробное описание своих наиболее громких бранных дел.
– Что там за шум? – прервав рассказ на полуслове, удивленно спросил он.
Со двора доносились звуки настраиваемых инструментов.
– Генерал, – торжественно объявил Луис Сервантес. – Это мы, ваши старые друзья и соратники, готовим в вашу честь банкет, чтобы отметить героическое сражение под Сэкатекасом и ваше заслуженное производство в генералы.

III

– Генерал Масиас, позвольте представить вам мою невесту, – напыщенно произнес Луис Сервантес, вводя в столовую девушку редкой красоты.
Все головы повернулись к незнакомке, которая растерянно поглядывала вокруг своими большими голубыми глазами.
На вид ей было лет четырнадцать, личико гладкое и нежное, словно лепесток розы, волосы белокурые, а в глазах порочное любопытство и безотчетный детский страх.
Луис Сервантес с удовлетворением заметил, что Деметрио так и впился в девушку жадным, словно у хищной птицы, взглядом.
Ее усадили между белобрысым Маргарито и Луисом Сервантесом, напротив Масиаса.
Среди хрусталя, фарфора и цветочных ваз стояли батареи бутылок с текилой. Обливаясь потом и отчаянно бранясь, Паленый втащил на плечах ящик пива.
– Вы еще не знаете нашего белобрысика, – сказала Оторва, увидев, что Маргарито не сводит глаз с невесты Луиса Сервантеса. – Он у нас кавалер что надо, по всем статьям мужчина. Нигде еще такого не встречала.
И, бросив на него похотливый взгляд, добавила:
– Потому-то я его и видеть спокойно не могу.
Оркестр, словно на корриде, грянул бравурный марш. Солдаты взвыли от восторга.
– Какие потроха, генерал! Клянусь, в жизни ничего вкуснее не пробовал, – заявил белобрысый Маргарито и предался воспоминаниям о ресторане «Дельмонико» в Чиуауа.
– Вам в самом деле нравится? – спросил Деметрио. – Так пусть подадут еще. Наедайтесь до отвала, Маргарито.
– Вот это по-нашему, – одобрил Анастасио Монтаньес. – Это хорошо. Если кушанье мне по душе, я ем в охотку, покуда обратно не полезет.
Пирующие громко чавкали и причмокивали, вино лилось рекой.
Наконец Луис Сервантес взял бокал с шампанским и поднялся.
– Господин генерал…
– К черту! – перебила Оторва. – Сейчас пойдут речи, а меня с них воротит. Подамся я лучше во двор, все равно жратва кончилась.
Луис Сервантес преподнес генералу эмблему из черного сукна с желтым латунным орленком и произнес тост. Тоста никто не понял, но все дружно захлопали.
Деметрио с пылающими щеками и горящим взглядом взял в руки свой новый знак отличия и, сверкнув зубами, простодушно осведомился:
– А что мне с этой птахой делать?
– Кум, – неуверенным голосом отозвался Анастасио Монтаньес. уже вставший из-за стола. – Что я могу вам сказать?…
Прошло несколько минут, а проклятые слова все никак не шли Анастасио на язык. Лицо его раскраснелось, на грязном с болячками лбу заблестели бисеринки пота. Наконец он собрался с духом и закончил свой тост:
– Нечего мне вам сказать. Разве что одно: я довожусь вам кумом, и вы это знаете.
А так как перед этим все рукоплескали Луису Сервантесу, то Анастасио Монтаньес, закончив речь, сам подал пример остальным и с невозмутимо серьезным видом захлопал в ладоши.
Все шло отлично, и даже замешательство Монтаньеса лишь подхлестнуло собутыльников. Подражая ему, Сало и Перепел тоже произнесли тосты.
Настал черед Паленого, но тут в дверях с ликующим воплем появилась Оторва. Щелкая языком, она пыталась втащить в столовую великолепную вороную кобылу.
– Мой трофей! Мой! – приговаривала она, поглаживая прекрасное животное по гордо изогнутой шее.
Кобыла упиралась и не шла через порог, но ее дернули за недоуздок, огрели хлыстом по крупу, и она с грохотом влетела в комнату.
Одуревшие от вина солдаты с плохо скрытой завистью смотрели на богатую добычу.
– Просто не понимаю, как эта чертова Оторва ухитряется прибирать к рукам самые лучшие трофеи! – взорвался белобрысый Маргарит – Как пристала к нам в Тьерра Бланка, так ни разу маху не дала.
– Эй, Панкрасио, притащи-ка моей кобылке охапку клевера, – приказала Оторва.
И сунула недоуздок одному из солдат.
Бокалы и стаканы снова наполнились. У иных гуляк уже начали клониться головы и слипаться глаза, но большинство еще продолжало свой веселый галдеж.
Среди них сидела и невеста Луиса Сервантеса, которая украдкой выливала вино в платок и тревожно озиралась по сторонам.
– Ребята, – вскочив на ноги и перекрывая пьяный гул своим пронзительным гортанным голосом, завопил белобрысый Маргарите – Жизнь мне наскучила, и я хочу покончить с собой. Оторва мне надоела, а этот ангелок небесный на меня даже глядеть не желает.
Луис Сервантес понял, что последние слова относились к его невесте, и к своему великому удивлению догадался, что нога, касавшаяся икр его избранницы, принадлежала вовсе не Деметрио, как ему казалось, а белобрысому Маргарите.
В груди Луиса закипело негодование.
– Глядите, ребята, – продолжал белобрысый, поднимая револьвер, – сейчас я всажу себе пулю в лоб.
И он прицелился в большое зеркало, висевшее в глубине столовой, в котором он был виден во весь рост.
– Замри, Оторва!
Зеркало раскололось на длинные остроконечные куски. Пуля просвистела над ухом Оторвы, чуть не коснувшись ее волос, но женщина даже бровью не повела.

IV

Под вечер Луис Сервантес проснулся, протер глаза и сел. Он лежал на голом полу среди цветочных горшков. Рядом с ним, громко храпя, спали крепким сном Анастасио Монтаньес, Панкрасио и Перепел.
Он почувствовал, что нос и губы у него распухли, в горле пересохло; затем увидел кровь на руках и рубашке и разом вспомнил все, что произошло. Он вскочил, бросился в комнату, смежную с гардеробной, несколько раз толкнул дверь, но она не открывалась. С минуту Сервантес стоял в нерешительности.
Да, все это было. Он уверен, что ему не приснилось. Он встал из-за стола со своей невестой, отвел ее в эту комнату. Но не успел запереть дверь, как вслед за ним, шатаясь, вошел пьяный Деметрио. Оторва нагнала генерала, и между ними началась перебранка. Деметрио, па толстых губах которого белела застывшая пена, горящими, словно угли, глазами жадно искал невесту Луиса. Оторва изо всех сил выталкивала его за порог.
– Ты что? Чего тебе? – вопил взбешенный Деметрио. Оторва дала ему подножку, толкнула, и он, вылетев в коридор, во весь рост растянулся на полу.
Поднялся он вне себя от ярости.
– На помощь! На помощь! Он убьет меня!…
Оторва, стиснув запястье Деметрио, отводила в сторону дуло пистолета.
Пуля впилась в кирпичную стену. Оторва завопила еще истошней. Анастасио Монтаньес зашел Деметрио за спину и обезоружил его. Генерал, словно бык на арене, лишь ворочал выпученными глазами. Луис Сервантес, Анастасио, Сало и другие солдаты окружили его.
– Мерзавцы! Подумаешь, пистолет отняли! Будто без оружия с вами не справлюсь!
Масиас развернулся и вмиг уложил на каменный пол первого подвернувшегося под руку.
Что было потом? Вот этого Луис Сервантес уже не помнил. Видимо, как следует исколошматив друг друга, они там же и заснули. А его невеста, напуганная такой дикостью, предусмотрительно заперлась.
«Пройду-ка я в гостиную, – может, там есть дверь в ее комнату», – решил Луис.
От шума его шагов проснулась Оторва. Она спала рядом с Деметрио на ковре у заваленного клевером и кукурузой дивана, где накануне соизволила отужинать вороная кобыла.
– Вам чего? – осведомилась девица. – А, понимаю… Ишь. охальник! Так вот, я заперла вашу невесту, потому что не могла больше удерживать этого треклятого Деметрио. Возьмите ключ, он на столе.
Луис Сервантес тщетно искал ключ, – его нигде не было.
– Эй, барчук, вы бы похвастались, как у вас делишки с девчонкой.
Сервантес, явно встревоженный, продолжал разыскивать ключ.
– Да вы не волнуйтесь понапрасну, приятель, сейчас я его верну. Только сперва расскажите чуток, – страсть люблю слушать про такие штучки. Эта барышня как раз вам под пару, но то что мы, заезженные.
– Мне нечего рассказывать. Она моя невеста, и все.
– Ха-ха-ха! Его невеста, и все! А может, и не только ваша? Бросьте, барчук, меня не проведешь. Ее, бедняжку, вытащили из дому Сало и Паленый, это уж точно. А вы, должно быть, дали им за нее отступного – блестящие запонки или чудотворный образок с ликом святого. Разве не так, барчук? Полно отпираться – что было, то было. Нелегко, наверно, с такими сладить, а?
Оторва встала, собираясь дать Сервантесу ключ, но не нашла его и очень удивилась.
Она постояла в раздумье, потом вдруг со всех ног кинулась к комнате, смежной с гардеробной, приникла глазом к замочной скважине и не отрывалась до тех пор, пока не пригляделась к темноте, царившей за дверью. Не поворачиваясь, она шепотом бросила:
– Ах, белобрысик! Ну и сукин сын! Да вы только взгляните, барчук!
И, громко расхохотавшись, отошла от двери.
– Я же вам говорила, что в жизни не встречала такого завлекательного мужчины!
На следующее утро Оторва улучила минуту, когда Маргарито вышел из комнаты, чтобы задать корма своему коню.
– Бедняжка! Живо уходи и беги домой! Эти паршивцы до смерти тебя замучат… А ну, живо!
Она закутала синеглазую девочку с лицом мадонны, стоявшую в одной сорочке и чулках, во вшивое шерстяное одеяло, взяла ее за руку и вывела на улицу.
– Вот и слава богу! – воскликнула Оторва. – Теперь все в порядке. До чего же я люблю этого белобрысика!

V

Люди Деметрио идут по горам, веселые, как жеребята, которые ржут и резвятся, заслышав первый майский гром.
– В Мойяуа, ребята!
– На родину Деметрио Масиаса!
– На родину касика дона Монико!
Ночной мрак рассеивается, и посреди яркой полосы, заалевшей в прозрачном небе, всплывает солнце.
Постепенно вырисовываются горы, похожие на чудовищных горбатых ящеров, холмы, напоминающие огромные головы ацтекских богов, исполинские лица, искаженные ужасной и смешной гримасой, которые вызывают то улыбку, то страх, смутный, как тревожное предчувствие.
Впереди отряда – Деметрио Масиас со своим штабом: полковником Анастасио Монтаньесом, подполковником Панкрасио, майорами Луисом Сервантесом и белобрысым Mapгарито.
Следом едут Оторва и Венансио, который галантно ухаживает за спутницей, сладким голосом читая ей душещипательные стихи Антонио Пласы.
Когда лучи солнца коснулись городских крыш, войска колонной по четыре под звуки горнов вступили в Мойяуа.
Оглушительно пели петухи, заливисто лаяли собаки, только люди не подавали признаков жизни.
Оторва хлестнула свою вороную кобылу и вмиг оказалась Рядом с Деметрио. Вид у нее был горделивый: огромные золотые серьги, нарядное платье, светло-голубой шелк которого придавал ее оливковому в красноватых пятнах лицу нездоровую бледность. Юбка задралась до колен, обнажив кривые ноги в рваных вылинявших чулках. За поясом торчал револьвер, к луке седла приторочена пулеметная лента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15