Мэтт, сын мельника. Кузнец Жан. Совсем еще юные ребята. И что же, от них ничего не осталось?
Злость вскипела во мне, поднявшись из желудка вместе с желчью. То, за чем я пришел сюда, то, что так ценил – свобода, богатство, – утратило всякое значение. Впервые в жизни меня обуяло желание сражаться не ради собственной выгоды, а лишь затем, чтобы убивать нечестивых трусов. Отомстить! Посчитаться с ними за всех!
Я не мог больше сидеть у огня. Вскочил и, оставив Нико и Робера, убежал на самый край лагеря.
Зачем я здесь? Что мне здесь нужно? Чего я ищу?
Я прошел через всю Европу, чтобы драться за то, во что сам не верил. Любовь всей моей жизни отделена от меня тысячами миль.
Как же получилось, что столько людей погибло?
Как получилось, что надежды рухнули?

Глава 10

Целых шесть дней мы хоронили мертвых. Потом наша павшая духом армия двинулась на юг.
В Кесарии мы соединились с войском графа Робера Фландрского и Боэмунда Антиохского, прославленного воителя. Они только что взяли Никею. Рассказы о трусливо бежавших с поля боя турках, об оставленных ими крепостях и городах придали нам смелости. Теперь наша армия насчитывала в своих рядах сорок тысяч человек.
На пути в Святую землю оставалось только одно, последнее препятствие – мусульманская крепость Антиохия. Там, как рассказывали, неверные измывались над христианами, прибивая их к городским стенам, и там же хранились захваченные турками величайшие реликвии христианства – покров со слезами Богоматери и копье, которым римский солдат проткнул бок распятого на кресте Спасителя.
Но никакие рассказы не подготовили нас к ожидавшему впереди аду.
Сначала – жара, подобной я еще не видывал.
Солнце как будто превратилось в злобного красноглазого демона, ненавидимого и проклинаемого не имеющими защиты от него людьми. Даже самые мужественные, перенесшие немало битв рыцари стонали от боли, буквально поджариваясь в своих доспехах, от прикосновения к которым кожа покрывалась волдырями. Люди просто падали на ходу, и их оставляли там, где они рухнули, даже не пытаясь спасти.
И жажда... Нас встречали вымершие, сожженные, пустые города, в которых не осталось ни продовольствия, ни воды. То, что удавалось раздобыть, мы выпивали на месте, точно пьяное дурачье. Я видел людей, которые, лишившись рассудка, глотали, как эль, собственную мочу.
– Если это Святая земля, – заметил испанец по кличке Мышь, – то пусть Господь оставит ее себе.
И все же, вопреки трудностям и лишениям, мы шли или, вернее сказать, тащились вперед. По пути я собирал наконечники турецких стрел и копий, которые, в том не было сомнений, можно было бы продать по возвращении домой. И еще я старался приободрить павших духом товарищей, хотя это и становилось все труднее и труднее.
– Поберегите слезы, – предупреждал Никодим, стойко переносивший посланные на нашу долю испытания. – Когда достигнем гор, пустыня покажется вам раем.
Он был прав. Крутые, лишенные всякой растительности и живности скалы встали на пути войска. Проходы между устремленными вверх каменными глыбами были столь узки, что лошади и повозки с трудом протискивались между отвесными стенами. Поначалу мы обрадовались, оставив позади палящий ад, но то, что ожидало впереди, было еще страшнее.
Чем выше мы поднимались, тем опаснее становились узкие тропы. Во многих местах, где дорога резко уходила вверх, нам приходилось тащить на себе овец, лошадей и груженные припасами телеги. Стоило поскользнуться, сделать неверный шаг, и человек, потеряв равновесие, исчезал в расщелине или срывался в пропасть, часто увлекая за собой товарища.
– Вперед, вперед! – гнали нас рыцари. – В Антиохии Господь вознаградит вас за все.
Но за одной вершиной открывалась другая, за пройденным поворотом виднелся новый, и тропа становилась все уже и опаснее. Даже многие из рыцарей подрастеряли былую спесь и, сойдя с коней, несли на себе тяжелые доспехи, мало чем отличаясь от простой пехоты.
Где-то на одной из вершин мы потеряли Гортензию – в повозке от нее осталось лишь несколько перьев. Одни подозревали, что это благородные господа устроили себе обед за чужой счет. Другие говорили, что гусыня, у которой здравомыслия оказалось больше, чем у людей, просто предпочла дезертировать, не дожидаясь верной смерти. Сам Робер впал в отчаяние. И было от чего – птица прошла с ним через всю Европу! Многие полагали, что вместе с ней от нас окончательно ушла удача.
И все же мы шли, шаг за шагом поднимаясь все выше, изнемогая от зноя, но веря, что на той стороне хребта лежит Антиохия.
А за ней – Святая земля. Иерусалим!

Глава 11

– Расскажи-ка нам историю, Хью, – попросил Никодим, когда мы вышли к одному особенно опасному перевалу. – И чем непристойнее, тем лучше!
Обвивавшая скалу тропа пролегала над бездонной пропастью, заглядывать туда отваживались немногие. Здесь каждый шаг грозил бедой, и малейшая ошибка могла стоить жизни. Что касается меня, то я вверил свою судьбу обычной козе, рассчитывая на ее размеренную поступь и инстинкт больше, чем на самого себя.
– Ладно, расскажу. Это история о монастыре и борделе. – Мне довелось услышать ее от одного постояльца, знавшего много занятных баек. – Путник идет по тихой сельской дороге и вдруг видит перед собой вырезанный на дереве указательный знак с такой подписью: «Сестры монастыря святой Бригитты. Дом продажной любви. Две мили».
– Эй, да я и сам такой видел! – отозвался один солдат. – За последним поворотом.
Несколько человек, позабыв об опасности, рассмеялись.
– Путник, конечно, думает, что это шутка, и идет дальше. Вскоре ему попадается второй знак. «Сестры монастыря святой Бригитты. Дом продажной любви. Одна миля». Теперь ему становится любопытно. Он проходит еще немного и натыкается на третий знак: «Монастырь. Бордель. Следующий поворот направо».
«А почему бы и нет?» – думает путник и сворачивает направо. Через некоторое время дорога приводит его к старинной каменной церкви с вывеской «Святая Бригитта».
Поднимается на крыльцо, звонит в колокольчик, и к нему выходит настоятельница.
– Чем могу помочь тебе, сын мой?
– Я видел знаки вдоль дороги, – говорит путник.
– Очень хорошо, – отвечает настоятельница. – Следуй за мной.
Они идут по каким-то темным петляющим коридорам, и путник то и дело видит улыбающиеся ему прекрасные лица.
– Куда только деваются эти красотки, когда мне что-то надо? – проворчал у меня за спиной какой-то солдат.
– Наконец настоятельница останавливается у двери, – продолжал я. – Путник входит. Его встречает премиленькая монахиня и говорит: «Положите в чашу золотую монетку». Он поспешно выгребает все из карманов. «Хорошо, этого достаточно, – говорит женщина. – А теперь пройдите вот в эту дверь».
Путник, весь в предвкушении райских утех, открывает дверь и оказывается на улице, у входа. Он поднимает голову и видит еще один знак. На нем написано: «Ступай с миром и считай, что тебя отымели».
Слушатели рассмеялись, и только шедший за мной Робер пробормотал:
– Не понял. Я думал, там был бордель.
– Ничего, еще поймешь.
План Нико сработал: люди ненадолго расслабились, путь стал хоть немного, но все же легче. Оставалось только спуститься с хребта.
Внезапно за спиной у меня что-то загрохотало. Прямо на нас сверху летел обломок скалы. Я успел обернуться, схватить Робера за руку и рвануть к себе. Мы прижались к отвесной стене, и камнепад прогремел совсем близко, низвергаясь в бездну.
Смерть была рядом, но на этот раз нам повезло. Мы с Робером переглянулись.
Позади закричал испуганный мул. Никодим попытался успокоить животное.
– Позаботься о нем! – рявкнул какой-то рыцарь. – На этом муле ваш двухнедельный запас продовольствия.
Никодим потянулся за веревкой, но мул подался в сторону, и его задние ноги соскользнули с тропы. Я хотел ухватиться за уздечку, но было поздно. В глазах несчастного животного мелькнул ужас, камень у него под ногами не выдержал, и мул с отчаянным воплем полетел вниз.
Мало того, падая, он потянул за собой своего собрата, с которым был связан.
Я понял, чем это грозит, и громко крикнул:
– Нико!
Старый грек был слишком медлителен и неповоротлив, чтобы успеть отскочить в сторону. Наступив на собственную сутану, он споткнулся и упал.
Наши взгляды встретились.
– Нико!
Видя, что старик соскальзывает с тропы, я бросился к нему, но успел ухватиться лишь за ремень кожаной сумки, которую он носил через плечо.
Никодим посмотрел на меня и покачал головой.
– Отпусти, Хью... Не отпустишь, мы свалимся оба.
– Не отпущу! Дай руку, – попросил я. За моей спиной уже собралась толпа. – Ну же, Нико, дай руку.
Я посмотрел в его глаза – они оставались спокойными, чистыми и ясными. Ни малейшего следа паники. Держись, Профессор, мысленно повторял я. Иерусалим близко.
Но ремень выскользнул из пальцев, и старый грек полетел вниз. Последнее, что я видел, была его длинная белая борода.
Все кончено. Мы прошли вместе тысячу миль, и Никодим всегда говорил, что цель близка.
Я не помню отца, но теперь испытал такое горе, такую боль, какую человек испытывает, только когда теряет близких.
Какой-то рыцарь, ворча и ругаясь, пробился к нам, дабы узнать, что случилось. Я узнал в нем Гийома, вассала Боэмунда.
Заглянув в пропасть, рыцарь невольно сглотнул и покачал головой.
– Что же это за предсказатель, если не мог предвидеть собственную смерть... – Он сплюнул. – Невелика потеря.

Глава 12

На протяжении многих последующих дней гибель друга тяжким бременем давила на сердце. Мы продолжали двигаться дальше, но куда бы я ни повернулся, куда бы ни взглянул, отовсюду на меня смотрели мудрые глаза старого грека.
Я не сразу заметил, что тропинка стала расширяться и что мы идем уже не по горным склонам, а по долинам. Дорога устремилась вниз, скорость марша возросла, и люди заметно повеселели в ожидании того, что лежало впереди.
– Слышал от испанца, что неверные держат пленников-христиан прикованными цепями к городским стенам, – заметил на ходу Робер. – Чем раньше мы туда доберемся, тем скорее освободим наших братьев.
– Какой нетерпеливый у тебя приятель! – крикнул сзади испанец. – Ты только предупреди его, Хью, что если гость первым является на вечеринку, это еще не значит, что он обязательно ляжет спать с хозяйкой дома.
– Парень рвется в бой, – заступился я за друга, – и винить его за это нельзя. Для того мы и проделали столь долгий путь.
– Разойдись! – прозвучал сзади грозный окрик, и мы услышали тяжелый топот пущенного галопом боевого коня. – Посторонись!
Мы отскочили в сторону и, обернувшись, увидели Гийома, того самого надменного ублюдка, осмеявшего Никодима после его гибели. В полном рыцарском облачении, верхом на здоровенном жеребце, он как будто не замечал стоящих на пути людей.
– И вот за таких нам предлагают драться, да?
Я картинно поклонился вслед Гийому.
Вскоре мы подошли к широкой ложбине, за которой, преграждая нам путь, несла свои воды довольно широкая, около шестидесяти ярдов, река.
Остановившиеся на берегу аристократы спорили, выбирая подходящее для переправы место. Наш командир, Раймунд, утверждал, что и разведчики, и карты указывают на находящуюся южнее излучину. Другие, горя желанием явить туркам свою доблесть – среди них и упрямый Боэмунд, – доказывали, что излишняя осторожность обернется потерянным днем.
Наконец от толпы отделился все тот же Гийом.
– Я сам буду вам картой! – крикнул он Раймунду и, пришпорив жеребца, вихрем слетел по крутому склону.
Конь осторожно вошел в воду, неся на себе рыцаря в полном боевом снаряжении. Высыпавшие на берег люди отнеслись к этой затее по-разному: одни громко приветствовали такое проявление доблести, другие откровенно высмеивали попытку покрасоваться перед лицом королевских особ.
В тридцати ярдах от берега вода все еще не доходила животному до лодыжек. Гийом повернулся и махнул рукой, под усами блеснула самодовольная улыбка.
– Здесь и моя бабушка перейдет! – крикнул он. – Что там картографы, отмечают?
– Не знал, что павлины осмеливаются замочить перышки, – заметил я, обращаясь к Роберу.
На середине реки конь вдруг споткнулся. Рыцарь попытался удержать животное, но сделать это в тяжелых доспехах было нелегко, и он, соскользнув с седла, лицом вниз шлепнулся в реку.
Зрители на берегу встретили неудачу Гийома издевательским смехом, свистом и неприличными жестами.
Я хохотал вместе со всеми:
– Где там картографы? Отмечают?
Смех не стихал еще добрую минуту, пока все ждали, когда злосчастный рыцарь вынырнет из воды. Однако никто не появлялся.
– Держится от позора подальше, – бросил кто-то.
Вскоре мы поняли, что дело не в смущении, а в тяжелом снаряжении, не позволившем Гийому подняться.
Свист и насмешки прекратились, еще один рыцарь направил своего коня в воду, но прошла целая минута, прежде чем он добрался до нужного места. Всадник спрыгнул с коня и стал шарить по дну. Раздался крик:
– Он утонул, мой господин.
Зрители ахнули. Многие, склонив головы, осенили себя крестными знамениями.
Всего несколькими днями ранее тот же самый Гийом стоял у меня за спиной после трагической гибели моего друга Никодима.
Я посмотрел на Робера. Тот пожал плечами и негромко усмехнулся:
– Невелика потеря.

Глава 13

Мы поднялись на вершину хребта, откуда хорошо была видна уходящая вдаль выбеленная солнцем равнина, и увидели ее.
Антиохия!
Окруженная внушительными каменными стенами, она, казалось, была высечена из одного скального массива. Ни один из виденных мной в Европе замков не шел в сравнение с этой цитаделью.
От одного лишь взгляда на нее по спине у меня пробежал холодок.
Крепость стояла на крутом возвышении. Сотни укрепленных башен охраняли каждый участок внешней стены, достигавшей, на мой взгляд, десяти футов в ширину. У нас не было ни осадных машин, способных сокрушить подобные стены, ни лестниц, чтобы подняться на такую высоту. Крепость казалась неприступной.
Сняв шлемы, рыцари в молчаливом удивлении и благоговейном страхе смотрели на город.
1 2 3 4 5 6 7