Рассказывай.

ГЕОМЕТРИЧЕСКИЙ ПАРАДОКС. ПОИСК В СЕВЕРНОМ МОРЕ

Озеров рассказал. Рассказчик он был плохой, то и дело путался, повторялся, мямлил и все время подозрительно и с опаской поглядывал на Хмелика: поверит ли? Он словно пристреливался к слушателю, повторяясь так часто, так упорно возвращался к совсем уже несущественным деталям, что даже железный Хмелик не выдержал и улыбнулся.
– Не веришь? – насторожился Озеров.
– Почему? – пожал плечами Хмелик. – Верю.
– А улыбаешься.
– Медлитель ты. Типичный. Открыл второстепенные свойства браслета и умиляешься. Главное же не в этом.
– Перехожу к главному. Между прочим, оно с тобой связано.
Если Озеров рассчитывал удивить Хмелика, то он опять ошибся.
– Знаю, – сказал Хмелик и бросил на стол злополучную нитку жемчуга. – С этого все и пошло?
– С этого?
– Где взял?
– Где-то в Лондоне. На витрине. Потом не мог вспомнить где. А тут ты подвернулся с Валей.
– В синей каемке?
– Потом в оранжевой.
– Понятно, – усмехнулся Хмелик, – нуль-переброска украденных ценностей.
– Почему же ты не загнал?
– Между прочим, красная цена этой цацке три рубля. Дешевле «Столичной».
– А как же золото?
– Оно той самой пробы, которую негде ставить. Валяй дальше.
Дальше пришлось рассказать о ящерице и о приключении в Рио. Хмелик поморщился. Зато конец дяди Мики вызвал у него поощрительное оживление.
– Неужели выстрелил? Врешь!
– Честное слово.
– И попал?
– Как будто. Я не дожидался… – Озеров не удержался от вздоха.
Хмелик захохотал:
– Неужто жалко?
– Ну, знаешь… все-таки убить человека!
– Во-первых, ты не знаешь, убил или только ранил. А во-вторых, это не человек. Клопов морят, гадюк давят, а таких вешают. А тут вместо петли пуля. Даже гуманно. В общем, не будем задерживаться на сей полезной для человечества акции. Закругляйся.
– Все.
– Что – все?
– Последний опыт. Кентервильское привидение в гостях у физика. Теперь ты знаешь не меньше меня.
– Но и не больше. – Хмелик оттолкнулся от кресла и зашагал по комнате.
– Чем дальше мы ушли от пресловутого Аладдина? У него лампа, у нас браслет. Он тер ее тряпочкой и получал, что заказывал. Ты крутишь браслет и получаешь примерно то же. Словом, в руках у тебя устройство, о конструкции и принципах работы которого мы знаем только то, что оно настроено на твои биотоки и создает в реальной действительности физически достоверный геометрический парадокс.
– Почему парадокс?
– А по-твоему, не парадоксально то, что пространство, которое ты считаешь плоским, искривляется настолько, что любые две его точки соединяются в одну, притом с полнейшей физической достоверностью.
– А почему браслет не снимается?
– Потому что соединилось несоединимое – синтетический материал браслета с живой тканью руки. У нас это уже делается: полубиологические протезы. Есть такая белковая ткань – коллаген. Она и приживает синтетику, рассасываясь в организме. Но как произошел сплав живого и неживого в твоем случае, гадать трудно. Приживление полное, даже с утратой видимости.
– А происхождение браслета? Откуда он? Ты же физик.
Хмелик воздел руки к небу.
– Падре, я верил в вас, как в бога! Нет, старик, я не Саваоф, а простой кибернетик, и двери в антимир мне не подчиняются. Не выпучивай глаза: антимир – к слову. В данном случае – просто сосуществующий мир с тем же знаком. Ну вот, должно быть, там и нашли способ сближения пространства, этакого нуль-перехода в пределах планеты. И к нам такой переход ищут. Я бы в твою колдовскую рощу, – назидательно прибавил Хмелик, – научную экспедицию послал, встретились бы наши братья по разуму с понимающим товарищем. А то напоролись на полиглота-собственника.
– Кончай треп! – вскипел Озеров. – Я и не собираюсь скрывать от науки эту штуковину. Ты первый…
Хмелик измерил его насмешливым взглядом.
– Садись, благодетель человечества. Лингвист-филантроп. Блаженствовал с кругосветным билетом Кука без паспортов и виз, а теперь: «Хмелик, объясни!» Да за эту неделю мы бы доклад в Академию наук подготовили.
– Между прочим, из «Хмелик, объясни» ничего не вышло, – заметил Озеров.
– А что ты хочешь? Формулу? Да ее сам Колмогоров не выведет. Система сложная, что-то вроде «черного ящика», о конструкции которого мы ничего не знаем. Математическим языком ее не запишешь. Алгоритм неизвестен. Что же можно предположить? То, что у нее, как у всякого кибернетического устройства, есть «входы» и «выходы». На «входы» поступает географическое понятие или зрительное представление о нем, а с «выходов» – окно с синей каемочкой или дверь с оранжевой. Сиречь нуль-проход. Географию машина знает лучше нас с тобой, может найти любую точку на карте.
– Я все удивляюсь почему. Ведь это география нашего мира.
– А может быть, у них та же география. И Лондон на том же месте, и Париж. Вероятно, совсем другие, но место-то одно. На том же меридиане.
Оба умолкли, подавленные сложностью удивительной и едва ли объяснимой загадки.
– Будем ставить опыт, – сказал Хмелик. – Сначала положим на место этот фальшивый жемчуг. Туда, где ты его взял.
– Я не помню, где я его взял, – печально промолвил Озеров.
– Улицу не помнишь?
– Ни улицу, ни дом. Кто знает, сколько ювелирных магазинов в Лондоне. А браслет сам найти не может.
– Ты забываешь, что это, возможно, кибернетическое устройство. Следовательно, у него есть «память». Если он показал тебе эту витрину, значит, он ее запомнил. А что ты запомнил на этой витрине?
– Только подставку, на которой лежало ожерелье.
– Вот и представь себе эту подставку. Поотчетливей и покрупней.
Озеров задумчиво повернул браслет. И мгновенно перед ними в синем «окошке» материализовалась хрустальная подставка с точно такой же ниткой жемчуга, какая лежала у них на столе. Оба захохотали.
– Дай-ка я положу, – возбужденно сказал Хмелик.
Озеров превратил «окно» в «дверь», и Хмелик с каменным лицом осторожно-осторожно водрузил одно ожерелье на другое. Подставка с жемчугом растаяла в воздухе.
– Чудовищно интересно, – сказал Хмелик. Он уже не глядел на Озерова, о чем-то задумавшись.
Оба молчали. Один – с чувством гордости, как обладатель Аладдинова чуда, другой – сосредоточенно размышляя о каких-то неведомых партнеру перспективах. Хмелик молчал долго. Озеров уже два раза спрашивал его: «Ну, а теперь что?» Но Хмелик словно не слышал вопроса. Наконец он достал тоненькую папку бумаг, скрепленных в скоросшивателе, просмотрел их и сказал, словно подумал вслух, явно не обращаясь к Озерову:
– Они выехали в четверг, – он загнул два пальца, – значит, только к утру будут в Лондоне. Сейчас, должно быть, где-то в Северном море. У нас первый час; у них, очевидно, десятый. Самое время – никто не спит.
– Ты о чем? – спросил Озеров.
– Надо найти наш теплоход. Следует курсом Ленинград – Лондон, через Кильский канал и Северное море.
– Зачем тебе?
– Треба одного человечка повидать. Срочно. Едет в Лондон на симпозиум по вопросам машинного перевода.
– А ты при чем?
– Материалы к докладу вместе готовили. И тема общая: задачи дискретной экстраполяции. Да ты, гуманитарий, все равно не поймешь.
– Почему? – обиделся Озеров. – Как-никак имею некоторое отношение к языкам.
– Вот именно: некоторое. Не зная языка, не переведешь. А машина переводит. Когда Игорь уже уехал – этот самый хлопец и есть, – мы кое-что сделали в группе. Буквально позавчера. У нас было шестнадцать образцов перевода с грузинского на арабский. И ничего больше – ни грамматики, ни словарей. И представь себе: чисто формальными автоматными методами удалось правильно перевести кусок совсем нового текста. Ты соображаешь, что это для математики?
– Почему математики? – не понял Озеров.
– Чудак, суть-то ведь в алгоритмах, перерабатывающих буквенную информацию. Игорь с этого и начнет. А вот с такой тетрадкой, – Хмелик торжественно потряс скоросшивателем, – совсем другой вес получится. Как в боксе. Из полусреднего в полутяжелый.
Озеров задумался. Идея Хмелика казалась все более неосуществимой.
– А как искать теплоход? Телевизорным способом? Елозить по морю туда-сюда? Между прочим, это сотни тысяч квадратных километров. И в темноте. Это тебе не улица – фонарей нет.
– Там другой пояс времени. Еще не ночь.
– Сам по себе браслет не найдет, – продолжал сомневаться Озеров, – а я этот теплоход даже на фото не видел.
– Другие видел. А все пассажирские лайнеры примерно на одно лицо. Кроме того, я дам координаты. Это во-первых. Теплоход белый, однотрубный, над трубой, вероятно, витки дыма, на корме крупно название «Эстония» латинскими буквами. На носу тоже. Представить сможешь. А во-вторых, у нас есть карта с маршрутными рейсами. – Хмелик достал атлас, раскрыл его и ткнул карандашом в Кильский канал. – Пунктирчик видишь? Это и есть наш рейс. Заводи игрушку и веди карандашом по пунктирной линии прямо к берегам Англии. До конца не доводи: они еще в пути. Браслет – устройство умное: поймет.
Озеров посмотрел на карту, повернул браслет, провел карандашом требуемую линию и представил себе вечернее море без берегов, темную, почти черную пучину с завихряющимися барашками волн. Таким оно и предстало перед ними, обрезав половину комнаты; возникло в кипучем, стремительном движении, как будто они с Хмеликом наблюдали его с низко летящего вертолета или с борта морского быстроходного катера, Хмелик даже взвыл от восторга:
– Настоящее! Чудеса в решете!
– Все настоящее, – сухо сказал Озеров, – только теплохода нет.
– Найдем, – объявил Хмелик, – я в эту игрушку верю. Настраивай его на теплоход, настраивай! – закричал он. – Большой, высокий, широченная труба, дым клубится, на корме – «Эстония» латинскими буквами. Что такое латинский шрифт, браслет, конечно, не знает, ты представь зрительно. Подхлестни мозг, старик, воспроизведи картину. Ей-богу, не трудно.
Озеров вспомнил теплоходы в одесском порту и моментально представил себе круглую высокую корму с крупной латинской надписью. И она появилась перед ними, вырванная невидимым джинном из бескрайней водяной пучины, слитного свинца моря и неба.
– Нашли! – радостно прошептал Хмелик и толкнул Озерова. – Объезжай.
Озеров повиновался, и лайнер повернулся к ним боком; его высоченный борт уходил под потолок комнаты, обрезанный синей светящейся ленточкой. Казалось, можно было коснуться белой металлической обшивки. Хмелик так и сделал, но его рука вошла в борт, как в воздух.
– Понятно, – сказал он, – касание не полное. Следующий этап – нуль-проход. А какая каемочка?
– Оранжевая, я говорил уже. А почему они светятся?
– Откуда я знаю? Перед нами физически необъяснимое чудо. По крайней мере, законами нашей физики. Во всяком случае, это не аргон и неон. Можно предположить какие-то атмосферные явления на границах слоев воздуха различной плотности, но лучше подумать скопом. Тут много умов понадобится.
Белая стена борта растворилась в пустынной прогулочной палубе с покинутыми уже шезлонгами и закрытыми оконными жалюзи кают первого класса, – это Озеров подумал о населении теплохода. Невидимый объектив телевизора, как ножом, разрезал всю линию примыкающих к борту кают, но Игоря Хмелик не обнаружил. Звуки рояля, доносившиеся из открытых дверей, привели в голубой салон, где одиноко музицировала седая горбоносая дама. За мелькнувшей в коридоре белой курткой официанта проследовали в ресторан, светлый и шумный. Медленно маневрировали между столиков, разглядывая пассажиров. Озеров чувствовал, как пальцы Хмелика все сильнее впиваются в его руку, и наконец Хмелик вскрикнул:
– Стой! Он.
Озеров увидел близорукого блондина лет тридцати, с аппетитом обсасывающего куриную косточку. Его модный элегантный костюм радужно поблескивал в свете люстры, как нефтяная пленка на мокром асфальте.
– Где будем выходить? – спросил Озеров.
– Погоди, не отключайся, – заторопился Хмелик, открыл шкаф и принес два пиджака. – Мы с тобой примерно одной комплекции, а то как-то неудобно в одних рубашках. Все-таки заграничный рейс.
Озеров поднял «окно» до шлюпочной палубы. Здесь в окружении огромных, затянутых брезентом шлюпок можно было высадить целый десант. В свете далекого фонаря виднелись надраенные доски палубы с просмоленно-черными стыками. Озеров, перешагнув оранжевую ленточку, постучал каблуком по этим доскам.
– Еще один парадокс – арифметический, – обернулся он к Хмелику. – Чему равен человеческий шаг? В данном случае тысяче километров. А может, и двум.
– Давай, давай, – подтолкнул его Хмелик, – пошли, – и прыгнул на палубу.
За ним Озеров. И сразу все, что осталось позади, – Москва, набережная, их восьмиэтажный дом, комната Хмелика – скрылось за сумеречной мглой моря и неба. В пролете палубы гулял соленый морской ветер. Глубоко внизу пенились неразличимые в брызгах вороненые волны.
– Валька, наверно, уже пришла и потрясена: меня нет и записки нет. А как хорошо, Андрей! – проговорил Хмелик, впервые называя Озерова по имени. Глаза его искрились неподдельным восторгом. – Как жаль, что человечество еще не владеет этим открытием!
Они спустились по трапу двумя этажами ниже и вошли в ресторан. Хмелик решительно подошел к уже знакомому столику и, указав Озерову на свободное место, спросил не без лукавинки в голосе:
– Может быть, разрешите присесть?
Блондин в поблескивающем костюме, не узнавая, а может быть, просто не вглядываясь, кивнул.
– Недели не прошло, а он уже не узнает друзей и соратников. Ау, Игорь, ку-ку!
Игорь положил на стол обкусанный ломтик хлеба и надел очки.
– Севка! – воскликнул он. – Ты или не ты?
– «Кто знает, ты явь или призрак… ты будешь ли, есть ли, была ль?» – продекламировал Хмелик.
Зрачки Игоря за очками разлились до белков.
– Откуда вы? Каким образом? – И вдруг с ноткой испуга: – Что-нибудь случилось?
– Случилось. – Хмелик положил на стол свою папку. – Пока ты плыл, Лялька целый кусок выдала.
– Какая Лялька? – спросил Озеров.
– Наше кибернетическое сокровище. Не мешай, – отмахнулся Хмелик и продолжал, почти гипнотизируя Игоря.
1 2 3 4 5 6 7 8