Три всадника с карабинами за спиной отдавали приказания ползающим, и те вскакивали, строились, бежали, ложились, натягивали тетиву своих луков и метко пускали стрелы в ствол кокосовой пальмы.
«Черт их знает, куда они еще пустят свои стрелы!» – подумал Ллойд и ползком выбрался из рощи, вздрагивая и ежась, когда несколько стрел, пущенных искусными руками, со свистом неслись неподалеку от него. «Дьяволы! – ругался Ллойд. – Они тут, чего доброго, Конвент организуют и всех аристократов на пальмах повесят!»
По вечерам верхом на Бальфуре уезжал куда-то и Стивенсон. Ллойд не раз видел его в компании с Матаафой и его приближенными. Ллойд говорил Фенни:
– Если мой дорогой Льюис умрет раньше меня, я буду обязан писать его биографию. Она пестра до поездки на Самоа и весьма основательно припахивает сумасшествием с января нынешнего года.
– Луи романтик, – ухватилась за свой любимый довод Фенни. – Он хочет жить так же, как и герои его книг. Он вообразил себя корсаром. Он смелый человек, Ллойд. Надеюсь, ты не будешь спорить.
– Не спорю, мама, нет, всё так, – согласился Ллойд. – Он романтик, и потому-то я люблю его. Но мне кажется, что он начинает любить грубую реальность. Она погубит его. Да неужели ты не понимаешь, что происходит?
– Всё понимаю, – сказала Фенни. – Луи вскоре будет выслан отсюда, да и мы все уедем в Америку или Европу. Я умру здесь, и очень скоро, Ллойд. Мне очень нехорошо, тоскливо…
«Чрезвычайно худощав. Черные глаза. Начинает седеть. Работоспособная прирученная знаменитость. Курит без антрактов. Много пьет кофе и вина. Пробовал пить воду из океана. Пресная.
Характер неустойчивый. Склонен к объяснению устройства вселенной. Романтик – потому, что намерен воздействовать на своего читателя, на его развинтившуюся нравственность.
Близок к смерти. Не удовлетворен тем, что сделал в жизни, и в этом обвиняет весь земной шар, глупо организованный королями, царями, президентами и министрами» –
так Стивенсон ответил Бакстеру на его просьбу прислать ему свой автопортрет для журнала, в котором сейчас печатаются его рассказы, объединенные общим названием «Беседы на острове». Ввиду их мрачного тона Бакстер советует для отдельного издания назвать их «Вечерними рассказами на острове». Стивенсон ответил: «Поступайте, как Вам угодно. Немедленно сообщите, в каком положении дела с собранием моих сочинений. Деньги на исходе, предстоят большие расходы…»
За несколько дней до восстания на острове Бакстер известил своего друга, что в ближайшие дни он сам прибудет в Вайлиму с первыми двумя томами собрания сочинений Роберта Льюиса Стивенсона. В первом томе стихи и статьи, во втором – «Остров сокровищ» и «Необычайная история доктора Джекила и мистера Хайда». Деньги уже переведены.
В этот день Стивенсон в продолжение восьми часов совещался с Матаафой. В кабинет приказано было никого не пускать,
Очень многих жителей острова поразило одно странное, загадочное обстоятельство: немецкий крейсер снялся с якоря и, обогнув остров, занял новое место – на северо-восточной его стороне. Крейсеры английский и американский подошли почти вплотную к берегу. Мистер Моорз взволнованно, трагическим тоном сообщил об этом Фенни и Ллойду, не пустившим его в кабинет Стивенсона.
– Кроме того, – понизив голос до едва разборчивого шепота, продолжал Моорз, – стволы орудий немецкого крейсера направлены на Вайлиму.
– Так уж и направлены! – усмехнулся Ллойд.
– Я кое-что смыслю в этом деле, – сказал Моорз. – Можете верить мне. Прямо на ваш дом!
– Но ведь до нас шесть километров, – с умилительной серьезностью произнесла Фенни. – А роща! А наш сад! А…
– Мама, пушки бьют на десять километров, – сказал Ллойд.
– На пятнадцать, сэр, – поправил Моорз. – И они не будут бить прямой наводкой, а вот этак, – он пальцем изобразил полукруг и при этом тоненько свистнул.
– Не будут? – испугалась Фенни. – Вы, мистер Моорз, сказали…
– Ничего не знаю, ничего не знаю, – заторопился Моорз. – Бегу! Что видел, о том и сообщаю. Мой долг, как друга, предупредить вас. Я здесь давно, всё знаю и всё вижу. Английский крейсер, имейте в виду, дымит!..
И ушел, небрежно попрощавшись. Мать Стивенсона встревоженно осведомилась о цели визита мистера Моорза. Миссис Стивенсон не любила Матаафу, считала его злым гением их дома.
– Луи писатель, а его втягивают в политику, – сказала она, изучающе посматривая на Фенни и Ллойда. – Я видела сон: на террасу забралась акула и стала петь, как птица.
– А я видел во сне какаду, который хрюкал, как акула, – раздраженно проговорил Ллойд. – Глупости, леди и джентльмены, мы говорим не то, что надо. Моего отчима необходимо увезти отсюда.
– Луи надо увезти в Сидней, – сказала миссис Стивенсон. – На месяц. Там он встретится с Бакстером, своим другом, а Бакстер – человек рассудительный, он любит Шекспира и ненавидит всякие бредни и заговоры.
В кабинете Стивенсона между тем Матаафа горячо спорил с Тузиталой.
– Восстание заставит европейцев призадуматься, – убежденно твердил Матаафа. – Европа призадумается!
– Романтика! Глупости! – рассмеялся Стивенсон. – Европейцы, возможно, призадумаются, но вот Европа… Матаафа наделен пылким воображением сверх меры. Матаафа благородный человек, но он…
– А если он благородный человек, – перебил Матаафа, – то он потребует, чтобы Тузитала куда-нибудь на время уехал. Например, в Сидней. Недели на три. Не меньше.
– Никуда, – отрывисто произнес Стивенсон. – Остаюсь здесь, с вами. Я отговаривал, но ничего не вышло. Я должен остаться здесь, – повторил он. – Мне сорок три года, я болен, я ненавижу нашу современную колониальную политику, я воспитан как романтик, и я действительно романтик, мечтающий переделать людей средством литературы. Но здесь, на острове, я понял, что мне уже пора изменить романтизму. Я становлюсь политиком, мой дорогой вождь! Да, вы и мой вождь. Я никуда не уеду, остаюсь здесь!
– Тузитала рискует, – в самое ухо Стивенсону шепнул Матаафа, вытягивая толстые красные губы. – Тузиталу арестуют. Есть закон, Тузитала знает его.
– Этот закон – моя гордость, – громко произнес Стивенсон, выпрямляясь. – Он направлен не против Тузиталы, а имеет в виду английского подданного Роберта Льюиса Стивенсона. Там уже поняли, и даже раньше меня, что с моим романтизмом всё покончено. Английское правительство романтиков не боится, Матаафа. Значит…
– Тузитала прав, – уставая от спора, махнул рукой Матаафа. – Но это значит, что необходимо спасти Роберта Льюиса Стивенсона. Он еще пригодится – и себе и нам.
– Я фаталист, – тихо молвил Стивенсон, опускаясь на постель. – Как видите, романтик еще огрызается во мне. Но мы с ним справимся!
– Справимся, Тузитала! – горячо подхватил Матаафа. – В девять вечера к Веа подойдет катер. Тузитала сядет в каюту. Мои люди доставят Тузиталу в Тангу, оттуда на пароходе – в Сидней. Через месяц Тузитала может возвратиться домой, на остров.
– Да, мой дом здесь, на острове, и отсюда никуда. – Стивенсон интонацией подчеркнул последней слово, глядя Матаафе в глаза. – Никуда отсюда!
Вождь опустился на колени.
Стивенсон обнял его и твердо проговорил:
– Делайте ваше дело, – оно и мое дело.
Ветер перелистывал черновики романа «Вир из Гермистона». Роману о судье, приговорившем к смертной казни своего сына, суждено было стать лебединой песней Стивенсона, прекрасно начатой и недопетой. Но «Восемь лет смуты на Самоа» – реалистическое описание всех событий, которые Стивенсон тщательно изучил и видел своими глазами, было издано в Англии и воспрещено к распространению в Германии. Книга эта лежала на столе рядом с черновиками «Вир из Гермиетона». Стивенсон, пытаясь поднять грузного Матаафу, взглянул на свой рабочий стол и, светло улыбнувшись, сказал:
– Встаньте, мой друг! Тузитала – автор вот этой книги, взгляните. Но Тузитала не только повествователь, он еще и борец!
Матаафа поднялся и тяжело опустился в кресло.
– Тузитала написал «Остров сокровищ», – сказал он, отдуваясь. – Тузитала написал…
– Для юнцов и мисс, – возразил Стивенсон. И вдруг – с тоской и мукой в голосе – произнес: – Боже! Как поздно! Мне осталось так немного жить!..
– Тузитала бессмертен, – сказал Матаафа.
Стивенсон улыбнулся.
– Тузиталу украдут сегодня вечером, – добавил Матаафа.
– Благодарю за предупреждение, мой друг.
– Тузитала для нас самый дорогой человек в мире, и мы не позволим ему рисковать своей жизнью!
– Тузитала оказался в кратере вулкана, – скорбным тоном проговорил Стивенсон, покачивая головой. – Тузитала стал картой, и она уже на зеленом сукне. Ах, мой друг, мой дорогой, бесценный друг, как жаль, как больно и грустно, что мы только карты, а крупье где-то далеко, и он плутует – откровенно и нагло.
– Тузитала, я вижу, сомневается в успехе восстания, – вкрадчиво произнес Матаафа, и Стивенсон еще раз сказал, что восстание – дело напрасное, но…
– Я не имею права убегать, – добавил он и ребром ладони ударил по краю стола. – Точка, мой друг. Будем обедать. Я проголодался, да и вы тоже.
Матаафа отрицательно покачал головой, подошел к Стивенсону, поцеловал его в лоб и степенно удалился.
Фенни, миссис Стивенсон и Ллойд опустили головы, когда он проходил мимо них. Матаафа невозмутимо, как и обычно, поклонился им издали. Огромный английский пистолет многозначительно покачивался на левом боку вождя.
Тишина. Зной. Безоблачное небо.
Фённи приказала подать обед. И когда за стол села вся семья Стивенсона, в холле кто-то громко произнес:
– Леди и джентльмены, я прибыл!
Стивенсон вскочил:
– Бакстер!
И побежал в холл. Бакстер стоял с двумя саквояжами в руках. Он выпустил их и кинулся к другу.
– Луи! Знаменитый Луи! Разрешите заплакать!..
Стивенсон уже плакал и смеялся, как мальчик, который после долгой разлуки встретился с отцом. Бакстер наскоро открыл один саквояж и дрожащими руками достал оттуда две книги.
– Том первый и том второй, – сказал он, протягивая их Стивенсону. – В Эдинбурге и Лондоне уже всё распродано. Я привез условие на второе издание. Боже мой, Луи, а вы похудели!
В холл вошли миссис Стивенсон, Фенни, Изабелла, Ллойд. «Слава богу, – подумала Фенни, – Бакстер прибыл вовремя; Луи теперь обо всем забудет».
– Идемте ко мне, идемте, – тянул Стивенсон гостя за руку. – Только вас и не хватало, дорогой мой друг! Вы тут такое увидите!.. Хотите обедать?., Тогда – в ванну, немедленно в ванну! Что с Кольвином? Видели Киплинга? Он мне прислал свою книгу, – человек весьма талантливый и кровожадный. Сейчас сколько – пять? О друг мой, вы прибыли в самый раз!
– Луи, что случилось? Да говорите же! Мистер Осборн чем-то расстроен, я это успел заметить. Вы похожи на студента, сдавшего государственные экзамены. Но как вы исхудали, как исхудали!..
Спустя час хозяева и гость сидели за столом и продолжали прерванный обед. Бакстер неторопливо рассказывал об успехе книг Стивенсона в Англии, Америке, Франции и России. После обеда перешли в гостиную, завели граммофон, слушали пластинки – подарок Бакстера. В восемь вечера Стивенсон прилег, приказав разбудить его в десять. Бакстер в сопровождении Фенни отправился осматривать сад и огород своего друга.
Ровно в одиннадцать над островом взвилась зеленая ракета. Стивенсон вышел на террасу. Спустя минуту вся Вайлима была окружена туземными воинами, посланными Матаафой для охраны Тузиталы. Со всех сторон гремели выстрелы, в чаще банановой рощи было светло от множества факелов.
Глава третья
Пушки и кровь
Восстание началось.
Оно было продумано (без особой тщательности) в хижинах работников плантаций, в тайных землянках, вырытых на побережье океана, в бакалейной лавке Хозе Катурра – испанца из Мадрида, поселившегося на острове сорок лет назад и полюбившего умных, благородных жителей Уполо. Кое-чему научил мичман Дэккиль с английского крейсера, долго искавший случая отомстить капитану – человеку жестокому, тупому и внешне похожему на дога. Стивенсон помог деньгами, на которые было куплено в Сиднее оружие, тайно доставленное на остров.
Стивенсон чувствовал свой скорый конец и хотел уйти из жизни не в постели, а в бою. Врагом его была действительность, которую он не принимал и даже поссорился с нею, оставив родину и поселившись на Самоа. Все думают, что он здесь ради своего здоровья. Так думал года два-три назад и он сам, но, пожив среди туземцев и белых, ясно и четко увидел смысл своего романтического пути. От книг к жизни. Так суждено, так, а не иначе получается: к этому толкают бытие и сознание. Борьба нелепа? Бессмысленна? Безнадежна? Это не довод к тому, чтобы отказаться от действия.
Стивенсон вышел на площадку перед своим домом. Ему хотелось разбудить Бакстера, чтобы и его друг видел всё то, что уже началось и к утру должно закончиться, но, подумав, он решил не беспокоить его: придется объяснять, рассказывать, а как тут объяснишь и расскажешь?.. Вот, например, эти факелы, эта толпа, эти воины, что идут следом за Тузиталой, охраняя его. Одна группа, видимо, уже действует в колонии, где живут европейцы; оттуда доносятся крики, выстрелы, стоны. В небо взлетела еще одна зеленая ракета и секунду спустя вторая – красная. К восточному берегу пристало много лодок – это воины с соседнего острова явились на помощь.
И вдруг произошло нечто неожиданное – прежде всего для воинов: с немецкого крейсера пустили сразу три ракеты – две белые и красную, а когда они потухли, ударила пушка. Она разбудила всех, кто спал в Вайлиме. Бакстер наскоро оделся и выбежал в сад. Воины окружили его, и ему показалось, что он среди актеров, играющих в волшебной феерии: полуголые люди, среди них женщины и даже подростки; они окружили Бакстера и подняли свои пики. С немецкого крейсера ударил второй залп из пушки. Он был трескуч, и Бакстер готов был дать клятву в том, что он уже видел и слышал нечто подобное в лондонском цирке в прошлом году.
Заговорили пушки и на английском крейсере.
Что же происходило на острове?
Большая группа воинов Матаафы двинулась к дому американского и английского консулов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43