Я вообще не сомневаюсь, преждевременная презентация - это следствие обыкновенной интриги. Меня нарочно подставили.
- Чьей интриги? Мировой закулисы?
- Если вам угодно, чтобы я назвал фамилии в присутствии... - С презрительной миной Завальнюк обвел рукой комнату.
- Мне угодно, - Гай Карлович понизил голос до шипения, - чтобы из меня не делали мудака за мои же денежки. Заруби себе на носу, господин директор. Если, не хочешь оказаться на его месте.
После этого снова навел на меня пульт и в ярости нажал сразу несколько кнопок. Удар получился сильней, а наполненная людьми комната, осветившись тысячью оранжевых солнц, сузилась до зияющей черной точки и взорвалась.
10. К НОВЫМ БЕРЕГАМ
Проснулся совершенно здоровый - и с возвышенными мыслями. Хотелось духовной пищи, взялся дочитывать статью Курицына, но на сей раз как-то не легло. Строчки путались в голове, смысл ускользал. Хотя чувствовал: крепко сказано. Народ, соборность, святая Русь... Все убедительно, но как-то вразброд с жизнью. К примеру, меня превратили в мыльный пузырек, и противоречие того, о чем я читал у Курицына с тем, что происходило со мной, было чересчур вопиющим. И то и другое по-своему прекрасно, но ни в чем не совпадало.
Одевшись, я вышел во двор. По всей вероятности, опять было утро, солнечное и свежее, но вряд ли того самого дня. Скорее всего, после презентации я проспал не час и не два, а, может быть, несколько суток. В парке многое изменилось. Прямо у входа в здание расставили несколько шахматных столов на мраморных ножках, а волейболистам натянули сетку. Теперь они беспрерывно подпрыгивали и через нее гасили несуществующий мяч с гортанными, заунывными выкриками. На шахматных столах, естественно, не было фигур, но несколько игроков (кстати, незнакомых) то и дело громко объявляли друг другу шах и мат. О том, что прошло много времени, свидетельствовали и побледневшие гематомы на ногах и руках, которых прежде не было. Неясное беспокойство охватило меня, и я обрадовался, заметив в отдаленной беседке внушительную фигуру классика. С суровым лицом он углубился в чтение книги собственного сочинения, в кожаном переплете, точной копии той, какая лежала у меня на тумбочке. На мое появление едва отреагировал, недовольно вздернул брови. Санитары, когда выволакивали, неосторожно приложили его о дверной косяк: на высоком челе, спускаясь со лба на скулу, сверкал всеми бетами радуги огромный синяк.
- Прежде всего, - начал я учтиво, - дозвольте выразить сочувствие по поводу досадного инцидента.
- О чем вы?
- Варвары! - сказал я с возмущением, - Дикари! Полагаю, они хотя бы принесли извинения? Писатель слегка приободрился.
- Ах, вы об этом?.. Глупейшее недоразумение. С кем-то перепутали... Естественно, Гай Карлович прислал правительственную телеграмму, - Писатель неловко зашарил по карманам. - Нет, потерял... Однако, сударик мой, кого не ожидал увидеть, так это вас.
- Почему?
- Значит, расщепление отложено... Любопытно.
- Расщепление чего?
Курицын величественным жестом предложил мне присесть. Книгу закрыл и любовно погладил обложку.
- Генрих Давыдович... вас так, кажется, величают?
- Именно так.
- Так вот, повторяю, хоть вы из бывших интеллигентов, не стоит прикидываться абсолютным нулем. Все-таки, как я понял, вы сумели оценить мои творения?
- Еще бы! Не могу выразить восхищения... Писатель скупо улыбнулся.
- Гай Карлович, доложу вам, человек незаурядного ума и необыкновенных моральных качеств. Он не меньший патриот, чем мы с вами. Моя центральная идея о собирании нации в единый маточный организм, в этакую высоко организованную матрицу с россиянским товарным знаком ему чрезвычайно близка. Но есть, увы, злонамеренные силы, которые постоянно нашептывают... пользуются всеми дозволенными и недозволенными средствами... Хотя, надо заметить, вопрос с интеллигенцией действительно неоднозначный. По этому поводу есть два равноценных мнения. Позволю себе медицинское сравнение. Например, аппендикс. Многие считают, что это лишний атавистический орган и, дабы избежать возможного воспаления, разумнее отсекать его в младенческом возрасте, когда операция переносится шутя. Другие, более консервативные спецы возражают в том смысле, что раз уж Господь наделил человеческую особь этим отростком, значит, зачем-то он нужен. То же самое с интеллигенцией. Улавливаете мою мысль?
- Более чем, - подтвердил я глубокомысленно. - Я придерживаюсь мнения, что полная зачистка человечества от гнойника интеллигенции покамест преждевременна.
- Надо сперва посмотреть, не будет ли от нее какой пользы.
- Какая может быть польза, - усомнился я, - если до сих пор был один вред?..
- Конечно, - согласился мыслитель. - Все прежние опыты окончились плачевно для россиян, но есть, сударик мой, обнадеживающие признаки. Взять хотя бы новейшую историю. Разве не интеллигенция своими верноподданническими обращениями к царю Борису - "Раздави гадину!", "Расстрелять!", "Загнать в стойло!" - ускорила падение сатанинского коммунячьего режима? Разве не она подала пример истинно рыночных отношений, продавшись с потрохами за чечевичную похлебку? Так почему бы и в будущем не использовать ее в качестве сигнальных флажков на краях пропасти? Поясню свою идею, сударик Тихон Степанович-Писатель увлекся, раскраснелся, но досказать не успел. Со стороны крематория раздались крики - и на песчаную аллею вылетели двое: Толяна Чубайс в разъяренном виде и длинноногая блондинка в хосписном комбинезоне. Блондинку я сразу узнал по желтым растрепанным волосам - моя недавняя соседка по столу Надин. Сцена не представляла загадки: могучий производитель преследовал очередную жертву, которая каким-то образом вырвалась из его лап. Но то, что произошло дальше, не лезло ни в какие ворота. Толяна догнал красотку неподалеку от нашей беседки, ухватил за взбугрившийся на спине комбинезон и попытался повалить.
Мы с Олегом Яковлевичем приготовились насладиться любовной сценой, но не тут-то было. Девица как-то ловко присела, развернулась - и вонзила каблук Ваучеру в промежность. Потом подпрыгнула и - черт побери! - укусила за нос. Да не просто укусила, а на несколько секунд повисла на рыжей туше, как заправская бульдожка. Толяна завыл, к умалишенный, скорчился в три погибели, закрыл ладонями рожу, но девица на этом не успокоилась. Нанесла еще несколько быстрых ударов кулачком по круглой башке Реформатора и добилась того, что он повалился на песок, к подрубленный. Наверное, каратистка, подумал я. Их теперь развелось как собак нерезаных. Сынок Виталик предостерегал, не помню, по какому поводу. Эти девчушки, которые подрабатывают на улицах, с виду ласковые, доверительные и берут недорого, но только зазевайся! Напихают в глотку клофелина, надругаются, обдерут как липку, да еще попадаются такие озорницы, что глаза выколют, чтобы не узнал на другой день.
Девица Надин, довольная результатом, задрала нос кверху и с независимым видом, как ни в чем не бывало сунув в рот сигарету, не спеша пошла по аллее. Толяна полежал немного, потом заворошился и сел. Выражение лица у него было задумчивое. Я ему сочувствовал. Легко понять состояние мужчины, которого грубо сбили с любовного настроя. Наконец он встал и, горестно качая головой, прихрамывая, отправился разыскивать беглянку, о чем можно было догадаться по тому, как он энергично почесывал причинное место. Но сегодня его явно преследовал рок. Еще, видимо, с помутненным от побоев рассудком Ваучер ломанул через кусты и оказался в зоне, охраняемой собаками. Но заметил это слишком поздно. Мой друг Фокс, не столько обозленный, сколько удивленный такой наглостью, важно приблизился к нему и, зевнув, молча вцепился в ногу. Хруст разгрызаемого мосла донесся до нашей беседки и тут же был перекрыт кошмарным воплем боли. У ворот трое охранников повалились на землю от хохота. Волейболисты прервали игру, и многие из отдыхающих, во всяким случае те, кто был относительно вменяем, заинтересовались редкостным зрелищем. К сожалению, оно длилось недолго. Толяна оправдал свою славу сверхчеловека: каким-то образом вырвался из собачьей пасти и, стеная и поскуливая, отполз в заросли шиповника...
- Однако, - озадаченно заметил Олег Яковлевич, - живуч российский демократ. Как говорится, ни в огне не горит, ни в воде не тонет. Все-таки Гай Карлович - гениальный прозорливец. От такого корня, надо полагать, пойдет совершенно особая порода россиян. Злопыхатели называют их выродками, но это несправедливо. Вам бы у него поучиться, милостивец мой.
- Чему?
- Хотя бы жизнестойкости, удали молодецкой. Помнится, у нас в ГУЛаге тоже был редкостный экземпляр. Даже похлеще Ваучера. Звали его Гриня Малахолъный, и прославился он тем, что когда его топили в сортире...
Опять я показал себя невежей. Мимо прошагала Надин с сигаретой и, показалось, как-то чересчур внимательно посмотрела. Вроде и ручкой поманила.
- Олег Яковлевич, кого-то она из нас подзывает. Вам не кажется?
- Креститься надо, когда кажется, - с досадой ответил мыслитель, но приглядевшись, добавил:
- А верно. Ишь глазками пуляет. Небось, книжку хочет попросить. Ну поди узнай, да токо поскорее. Хороша ягодка, ничего не скажешь!.. Недолго и старику оскоромиться.
Догнал красотку почти возле крематория - и молча пошел рядом. Сердце будто вещало, что судьба сигналит. Надин покосилась на меня, щелчком сбросила под ноги окурок.
- Как вас зовут?
- Чего? - сказал я.
Девушка вздрогнула, повернулась ко мне. Чистые, сверкающие гневом глаза, похожие на два зеленоватых леденца, лишь слегка замутненные наркотой. О, ей еще далеко до переплавки...
- Вот что, дядя. Если хочешь опять изображать кретина, зачем подошел?
Ответить я не мог. Она, по всей видимости, не знала того, что знал я. Территория хосписного парка прослушивалась и просматривалась точно так же, как все жилые и служебные помещения, за исключением небольшой полянки за часовней. Почему полянка осталась без присмотра, особый разговор. Макела, например, считала, что ее оставили для ночных пиров вурдалаков, обитающих в подвале крематория. Известно, что вурдалаки не выносят никаких направленных излучений. У меня было свое объяснение наличия этой "черной дыры": обыкновенное чье-то головотяпство. В России без этого не обходится. Именно поэтому все высокотехнологичные психотропные программы, просчитанные на Западе на сверхсовременных компьютерах, здесь рано или поздно дают сбой. Вон уж реформе надцать годков, а убыль аборигенов по-прежнему не превышает миллиона в год. Можно сказать, реформа букcует. Чтобы в таком темпе довести ее до логического завершения, понадобится еще сто лет.
Однако пока мы шли по аллее, все наши слова автоматически сливались на магнитную ленту. Я подхватил ее и повел. Если бы Надин заартачилась - конец нашей встрече. Но она лишь фыркнула, как кошка, и послушно засеменила рядом, не вырывая руки. Через минуту мы очутились в затишке под столетней липой.
- Здесь никто не услышит, - сказал я. - Говори быстро чего надо. Времени нет. Засекут.
Мое прежнее "я", чудом сбереженное в кишках, вынырнуло на поверхность, и на несколько минут я стал почти нормален. Отступила хмарь многодневных наркотических терзаний. Конечно, я допускал, что появление этой загадочной особы могло быть одним из пунктов эксперимента, очередным наваждением, но выбора не было. Если это ловушка, то все равно последняя.
В глазах девушки вспыхнула смешинка, покорившая меня.
- Значит, угадала? Ты не идиот?
- Быстро, Надин. Не тяни. Чего хочешь?
- В подвале есть черный ход. Ночью можно уйти. Но одна я не справлюсь. Там тяжелая дверь.
- Откуда знаешь?
- О чем?
- О бойлерной.
- Не твое дело. Знаю - и все. Пойдешь со мной? Я ей поверил. Смешно, но поверил. Может быть, вообще впервые в жизни по-настоящему поверил женщине. Спросил:
- Выйдем наверх, а дальше?
- Я рассчитывала на тебя. Ты же давно здесь. Я задумался на мгновение. Уже к вискам подстулало затмение.
- Ладно... Какая твоя комната?
- На втором этаже. Десятая слева.
- Жди после трех... - не удержался и добавил одобрительно. - Ловко ты отделала Чубчика!
- Жирная, рыжая сволочь! - ответила с ненавистью. Из-под липы вышли в обнимку. Девушка прильнула мне и обвила рукой талию. Она была понятливой, как с тысячу ведьм. На виду у всех видеокамер мы обменялись сaмым страстным поцелуем, какой мне довелось испытать, у меня было с чем сравнивать.
11. ПОБЕГ
Ночь провел в объятиях Макелы, не смог избежать. Но может, оно и к лучшему. Неизвестно, что ждет впереди, а тут хоть маленькая радость напоследок. По заведенному обычаю, негритянка сперва надавала тумаков своей сопернице Насте, потом дважды склонила меня к изнасилованию. Конечно, излишество, но это наша обычная норма, спасибо виагре. К, слову сказать, в нашей любви не было никакого безобразия и непотребства. Спать с Макелой - все равно что сливаться с природой. Негритянка ничего не знала о своем прошлом, но в фиолетовых глазах иной раз вспыхивали звездочки неземного разума. Она догадывалась, что я не совсем тот, кем представляюсь, и жалела меня. В перерывах между ласками склонялась надо мной, как лес склоняется над пересыхающей речушкой, - с тихим, истомным вздохом. И в этот раз, словно чуя близкую разлуку, посетовала:
- Не борись, Толюшка... С кем борешься? Их не одолеть.
- Не пойму, о чем ты?
После второго изнасилования она слегка запыхалась, мерно вздымалась и опадала, как черная гора перед извержением.
- Хитрить бесполезно, Толюшка. Они все знают про нас. Их не обманешь.
Я не поддержал скользкую тему, прикинулся засыпающим. Боялся, как бы на самом деле не уснуть. Макела, в сущности, права. Все наши мысли, слова и поступки они знают наперед, и поэтому то, что я собирался предпринять, отдавало безумием. Но ведь таким же безумием было все остальное: и мое пребывание здесь, и прошлая жизнь, которую помнил урывками, как кадры не про меня снятого кино, и страна, в которой нам посчастливилось родиться, пропитанная сумасшествием, до основания. Оставалось надеяться, что когда-нибудь множество безумий, наложенных одно на другое, вдруг обернутся своей противоположностью - здравым смыслом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49