Нет, я говорю непонятно.
– Ты говоришь очень понятно. Тот, кто после спуска оказывается на берегу, к примеру, с поломанным карданом, – не умеет ездить.
Они добрались до выпаса, Монтальбано повернул налево.
– Видишь эти большие кусты? Там нашли Лупарелло.
Ингрид ничего не ответила, не обнаружила даже особенного любопытства. Ехали по тропинке, этим вечером народу было мало, затем вдоль стены старого завода.
– Здесь женщина, которая была с Лупарелло, потеряла цепочку и перебросила через забор сумку.
– Мою сумку?
– Да.
– Но это была не я, – пробормотала Ингрид, – и клянусь тебе, что во всей этой истории не понимаю ничего.

Когда они оказались у дома Монтальбано, Ингрид не могла выйти из машины. Комиссару пришлось поддерживать ее за талию, а она висела на его плече. Войдя, рухнула на первый же попавшийся стул.
– Бог ты мой! Теперь мне взаправду больно.
– Иди туда и снимай штаны, тогда я смогу тебя перевязать.
Ингрид поднялась со стоном, заковыляла, хватаясь за мебель и стены.
Монтальбано позвонил в коммисариат. Фацио доложил ему, что заправщик вспомнил все и идентифицировал человека, которого пытались убить. Тури Гамбарделла, один из Куффаро, что и следовало доказать.
– Галлуццо, – продолжал Фацио, – был в доме Гамбарделлы, жена говорит, что не видела его уже два дня.
– Я бы у тебя выиграл спор, – сказал комиссар.
– Почему? Я, по-вашему, мог попасться на такую удочку?
Монтальбано услышал, как в ванной зашумела вода. Ингрид, видимо, принадлежала к тому разряду женщин, которые не могут устоять при виде душа. Он набрал телефон Джедже, номер мобильника.
– Ты один? Можешь говорить?
– Один-то один. А насчет говорить, зависит, о чем говорить.
– Я должен спросить у тебя только имя. Тебе это никак не повредит, ясно? Но я хочу получить точный ответ.
– Имя кого?
Монтальбано объяснил, и Джедже не затруднился назвать его, это имя, и в придачу добавил даже и прозвище.

Ингрид растянулась на кровати, на ней было только большое полотенце, которое прикрывало ее весьма мало.
– Извини меня, я не в состоянии держаться на ногах.
Монтальбано с полочки в ванной взял тюбик с мазью и бинт.
– Ногу дай.
Она шевельнулась, выглянули ее почти символические трусики и одна грудь, словно нарисованная художником, не слишком разбирающимся в женщинах, открылся сосок, как будто озираясь с любопытством в незнакомом месте. И тут Монтальбано снова почувствовал, что у Ингрид нет намерения его соблазнить, и был ей за это благодарен.
– Вот увидишь, скоро тебе полегчает, – сказал он, натерев щиколотку мазью и туго ее забинтовав. Все это время Ингрид не сводила с него взгляда.
– У тебя есть виски? Принеси мне полстакана, льда не надо.
Как будто они были знакомы тыщу лет. Монтальбано, дав ей стакан, взял стул и сел у кровати.
– Знаешь, комиссар? – сказала Ингрид, глядя на него. У нее были зеленые глаза, теперь они горели. – Ты первый настоящий мужчина, которого я встречаю в этих местах.
– Лучше Лупарелло?
– Да.
– Спасибо. Теперь слушай вопросы.
Монтальбано уже открыл рот, когда услышал звонок в дверь. Он никого не ждал и, озадаченный, пошел открывать. На пороге стояла улыбающаяся Анна, в гражданском:
– Сюрприз!
И, отстранив его, она вошла в дом.
– Спасибо за теплый прием. Где ты был весь вечер? В комиссариате мне сказали, что дома, я пришла, все было темно, звонила минимум пять раз – глухо, потом наконец увидела свет.
Анна посмотрела на Монтальбано, который не издал ни звука.
– Что с тобой? Язык проглотил? Тогда слушай…
Она запнулась: в дверь спальни, оставшейся открытой, она увидела Ингрид, полуголую, со стаканом в руке. Сначала она побледнела, потом залилась краской.
– Извините, – промямлила она и бросилась вон сломя голову.
– Беги за ней! – крикнула ему Ингрид. – Объясни ей все! Я ухожу.
Со злостью Монтальбано дал пинка входной двери, так что задрожали стены. Он слышал, как в это время отъезжала машина Анны, завизжавшая шинами по асфальту с той же яростью, с какой он захлопнул дверь.
– Я не обязан вообще ничего ей объяснять, дьявол ее побери!
– Я пошла? – Ингрид полусидела на кровати, ее грудь победно возвышалась над полотенцем.
– Нет. Но все же прикройся.
– Извини.
Монтальбано снял пиджак и рубашку, подержал немного голову под струей воды в ванной, вернулся и сел рядом с кроватью.
– Хочу как следует узнать историю с цепочкой.
– В прошлый понедельник Джакомо, моего мужа, поднял телефонный звонок, какой, я плохо поняла, слишком хотелось спать. Он быстро оделся и ушел. Вернулся через два часа и спросил, куда запропастилась цепочка, он ее уже давно не видит. Я не могла ему сказать, что она в сумке в доме Сильвио. Тогда я соврала, что потеряла ее уже по крайней мере с год и что раньше ему об этом не говорила, боясь, что он рассердится, потому что цепочка стоила кучу денег, и к тому же это был его подарок – он мне ее подарил еще в Швеции. Тогда Джакомо дал мне подписать чистый лист, сказал, что это нужно для страховой компании.
– А байка о выпасе откуда взялась?
– А, это было после, когда он вернулся обедать. Мне он объяснил, что его адвокат, Риццо, посоветовал ему выдумать для страховой компании какую-нибудь убедительную историю о том, как потерялась цепочка, и подсказал идею с выпасом.
– Выпасом, – терпеливо поправил Монтальбано, это неверное ударение его раздражало.
– Выпасом, выпасом, – повторила Ингрид. – Мне, по правде говоря, эта история не показалась убедительной, наоборот, неудачной, слишком надуманной. Тогда Джакомо вежливенько мне напомнил, что у меня репутация шлюхи и потому нет ничего невероятного в том, что меня занесло на выпас.
– Понятно.
– Но мне непонятно!
– Думали тебя подставить.
– Не понимаю этого слова.
– Слушай: Лупарелло кончается на выпасе в компании какой-то женщины, которая уговорила его туда поехать, так?
– Так.
– Хорошо. Хотят всех убедить в том, что этой женщиной была ты. Твоя сумка, твоя цепочка, твои вещи в доме Лупарелло, ты способна спуститься по Каннето… Я должен был прийти к одному-единственному выводу: эту женщину зовут Ингрид Шёстрём.
– Я поняла, – сказала она и замолчала, уставив глаза на стакан, который держала в руке. Потом встрепенулась. – Нет, не может быть.
– Чего?
– Что Джакомо заодно с теми, кто хочет меня подставить, как ты говоришь.
– Может случиться, что его заставили. Финансовое положение твоего мужа не очень благополучно, ты об этом знаешь?
– Он со мной этим не делится, но я догадалась. Хотя я уверена, что если он так поступил, то не из-за денег.
– В этом я тоже почти что уверен.
– Тогда почему?
– Существует другое объяснение, а именно: твой муж был вынужден впутать тебя, чтоб защитить человека, который ему дороже, чем ты. Подожди-ка.
Комиссар отправился в другую комнату, где стоял маленький письменный стол, заваленный бумагами, взял факс, который прислал ему Николо Дзито.
– Но от чего защищать другого человека? – спросила Ингрид, как только завидела его в дверях. – Если Сильвио умер, занимаясь любовью, никто не виноват. Не убили же его.
– Защитить не от правосудия, Ингрид, а от скандала.
Она принялась читать факс сначала с удивлением, потом забавляясь все больше и больше, расхохоталась над эпизодом в клубе поло. Почти сразу затем помрачнела, выпустила из рук листок, который упал на кровать, и уронила голову.
– Человек, которого ты приводила в гнездышко Лупарелло, твой свекор?
Чтобы ответить, Ингрид была вынуждена сделать над собой усилие.
– Да. И как вижу, Монтелуза в курсе, хотя я все сделала, чтобы этому воспрепятствовать. Ничего более неприятного на Сицилии со мной не случалось.
– В детали можешь не вдаваться.
– Хочу объяснить, что это не я начала. Два года назад мой свекор должен был участвовать в какой-то конференции в Риме. Пригласил меня и Джакомо, но в последний момент Мой муж не смог поехать, настаивал, чтобы я ехала, посмотрела Рим. Все было хорошо, но в самую последнюю ночь он пришел ко мне в комнату. Кричал, как помешанный, угрожал, и я уступила, чтобы он успокоился. В самолете, по дороге домой, вдруг начинал плакать, обещал, что больше такое не повторится. Ты знаешь, что мы живем в одном доме? Ладно, однажды после обеда, когда моего мужа не было, а я лежала в постели, явился, как тогда ночью, весь дрожал. Я опять перепугалась, прислуга была в кухне… Назавтра сказала Джакомо, что хочу переехать на другую квартиру, он сделал вид, будто ничего не понимает, я стала настаивать, поругались. Несколько раз еще пыталась заговаривать о переезде, и каждый раз он отвечал «нет». Он был прав, с его точки зрения. Мой свекор между тем не унимался – целовал меня, приставал при всяком удобном случае, рискуя попасться на глаза жене, Джакомо. Поэтому я умолила Сильвио, чтоб он разрешил время от времени приходить в его дом.
– Твой муж что-нибудь подозревает?
– Не знаю, я об этом думала. Иногда мне кажется, что да, другой раз убеждаюсь, что нет.
– Еще один вопрос, Ингрид. Когда мы приехали на Капо-Массария и ты открывала дверь, ты мне сказала, что я все равно там ничего не найду. И когда увидела в шкафу свои вещи, очень удивилась. Кто-то тебя уверил, что из дома Лупарелло вывезли все до последнего?
– Да, мне это сказал Джакомо.
– Значит, твой муж все-таки знал?
– Погоди, не путай меня. Когда Джакомо учил меня, что говорить, если мне станут задавать вопросы эти страховщики, то есть про выпас и цепочку, меня встревожило другое: что рано или поздно кто-то мог бы узнать о существовании домика, а там моя одежда, моя сумка и другие вещи.
– Кто их должен был обнаружить, по-твоему?
– Ну, не знаю, полиция, его родные… Я рассказала все Джакомо, но соврала ему, не говорила ему ничего об отце, дала понять, что бывала там с Сильвио. Вечером он мне сказал, что все в порядке, обо всем подумает один друг, и если кто и доберется до домика, то найдет там только голые стены. И я в это поверила. Что с тобой?
Монтальбано был застигнут вопросом врасполох.
– В каком смысле, что со мной?
– Ты все время щупаешь затылок.
– А, да. Затылок болит. Наверное, от спуска по Каннето. А как щиколотка?
– Спасибо, лучше.
Ингрид стала смеяться, она переходила от одного настроения к другому, как малый ребенок.
– Чего ты смеешься?
– У тебя затылок, у меня щиколотка… Как два инвалида.
– Ты сможешь подняться?
– Что до меня, я бы осталась здесь до завтрашнего утра.
– У нас есть еще дела. Одевайся. Ты в состоянии вести машину?

Глава четырнадцатая

Красная машина Ингрид, похожая на камбалу, по-прежнему находилась на стоянке бара у Маринеллы, видно, ее сочли слишком шикарной, чтобы угнать, вряд ли в Монтелузе и провинции нашлось бы много подобных.
– Бери свою машину и поезжай за мной, – сказал Монтальбано. – Возвращаемся на Капо-Массария.
– О боже! Зачем? – Ингрид насупилась – ей совсем туда не хотелось, и комиссар прекрасно ее понимал.
– В твоих же собственных интересах.

В свете фар, тут же погашенном, комиссар заметил, что ворота виллы открыты. Он вышел, приблизился к Ингрид.
– Подожди меня здесь. Выключи фары. Ты не помнишь, когда мы уходили отсюда, мы закрывали ворота?
– Хорошо не помню, но мне кажется, да.
– Разверни машину, и без большого шума.
Она развернулась, капот машины теперь смотрел в сторону шоссе.
– А сейчас слушай меня хорошенько. Я пошел туда, а ты лови каждый звук. Если услышишь, как я кричу, или почувствуешь, что здесь что-то не так, недолго думая уезжай, возвращайся домой.
– Думаешь, там внутри кто-нибудь есть?
– Не знаю. Ты делай так, как я тебе сказал.
Из машины он взял сумку Ингрид, а также пистолет. Стараясь ступать беззвучно, спустился по лестнице. Входная дверь на этот раз открылась легко и беззвучно. Комиссар переступил порог, зажав в руке пистолет. В гостиной темнота была слегка рассеяна свечением моря. Ударом ноги Монтальбано распахнул дверь ванной и затем по очереди все остальные, чувствуя себя пародией на героя американских телефильмов. В доме никого не было, а также не было никаких признаков того, что кто-нибудь успел здесь побывать. Вскоре комиссар убедил себя, что сам же и забыл запереть ворота. Он открыл окно гостиной, глянул вниз. В этом месте Капо-Массария выдавался в море, будто нос корабля. Там внизу должна была быть пучина. Засунув в сумку кое-какое столовое серебро и массивную хрустальную пепельницу, он раскрутил ее над головой и пустил из окна – теперь ее вряд ли легко будет найти. Затем из шкафа в спальне выгреб все, что принадлежало Ингрид, вышел, не забыл проверить, хорошо ли заперлась входная дверь. Когда комиссар поднялся на верхнюю ступеньку лестницы, его ослепили фары Ингрид.
– Я же тебе велел выключить фары. И почему ты опять развернула машину?
– Если б вдруг что случилось, я бы не смогла бросить тебя одного.
– Держи, вот твои вещи.
Она взяла их и кинула на соседнее сиденье.
– А сумка?
– Я ее зашвырнул в море. Теперь давай домой. У них больше ничего против тебя нет.
Ингрид вышла, приблизилась к Монтальбано, обняла его. Постояла так немного, положив голову ему на грудь. Потом, не глядя на него, села в машину, выжала сцепление и умчалась.
У самого въезда на мост через Каннето комиссар увидел почти перекрывавший дорогу автомобиль, рядом с которым, закрыв лицо руками и упершись локтями в крышу, стоял на нетвердых ногах человек.
– Случилось что? – спросил Монтальбано, притормозив.
Человек обернулся: лицо в крови – кровь капала из раны прямо посреди лба.
– Гад один, – ответил он.
– Не понимаю, объясните получше. – Монтальбано вышел из машины и подошел к человеку.
– Да еду я себе, и какой-то сукин сын меня подсекает, чуть из-за него с дороги не вылетел. Тогда я вскипятился, ясное дело, и погнался за ним, сигналил ему, врубил дальний свет. Так он в один момент тормознул и встал поперек дороги. Вылезает, в руке у него чего-то, я не разобрал, думал – оружие, душа у меня в пятки. Идет ко мне, а у меня стекло было опущено, и – здрасьте пожалуйста – звезданул меня этой хреновиной, потом уже до меня дошло, что это у него гаечный ключ был.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17