Манков молча кивнул и скрылся в окне.
Войдя в комнату, Зотов добродушно спросил Манкова:
– Враги народа долго будут на берегу валяться? Ступить негде.
Манков посмотрел в окно на Лузгу.
– Да он безвредный. Ему ссылки еще четыре года.
– Безвредный? Посмотрим… Но это я так… Привез?
Манков достал из саквояжа машинку для стрижки волос.
– Заграничная, – удивился Фадеич.
– Трофейная, – Зотов взял машинку, приладился к ней, подвигал ручки, пострекотал ими.
– Ну-ка, давай! – Манков решительно закатал рукав гимнастерки. – Стриги.
Зотов стал выстригать на волосатой ручище Манкова дорожку.
– Что ж, ты так и будешь с разными руками? – удивился Фадеич.
– А сейчас и ту пострижем! – Манкову стрижка понравилась. – Слушай, а давай спину мне пострижешь!
И он уже гимнастерку принялся расстегивать.
– Да вы что?! – возмутился Фадеич. – Что вы мне в каюте скотный двор устроили! Марш с рейда!
– А сколько единиц у тебя на рейде? – спросил Манков.
– Девять, считая твою. И ничего смешного.
Посмеиваясь привычной шутке, Зотов и Манков, прихвативший автомат, вышли из комнаты.
– Катер когда будет? – спросил Зотов.
– Уже грузится у заготконторы. Не сегодня-завтра пойдет.
– Это хорошо, – ощущение власти над милиционером, которое давал листок бумаги в кармане пиджака, пьянило Зотова, он смотрел на Манкова ласково, с большим намеком. – Ну, а как вообще-то твои дела?
– Ты мужик бдительный, Ваня, – сказал Манков. – И в кармане у тебя сильный факт. А ты знаешь, как эту бумажку использовать?
– Да уж… – улыбнулся Зотов.
– Вот и я знаю, как использовать, – Манков засмеялся, похлопал Зотова по пиджаку и пошел с пристани.
Зотов стоял задумчивый.
Из камбуза вышла Лида, увидела Зотова, и ее озабоченное лицо сделалось покорным.
– Вечером придешь, – тихо сказал Зотов и показал машинку. – Заодно и пострижешь меня.
Лида послушно наклонила голову.

* * *

Консервной банкой Саша сыпала на Лузгу песок и засыпала целиком, до шеи.
– Пристаешь – хорони его! – ворчала она, хотя ей хотелось смеяться. – Возись тут с ним, ишь, придумал!..
Лузга лежал, не шевелясь, прикрыв глаза. Ничего ему больше не нужно, пусть только девочка Саша сыплет на него прогретый солнцем песок, сыплет, сыплет…
Подошел Манков, поставил на песок саквояж, поправил автомат на плече, сказал Саше:
– Вроде тебя мать зовет.
– Ну и что, ну и иду, пожалуйста.
Лузга медленно вставал, песок пластами рушился с него. Когда Саша отошла, Манков сказал:
– Опять не работаешь?
– Перекур, гражданин начальник.
Песок насыпался под свитер, в штаны, Лузга весь кривился, подергивался.
– Тряпка, ей-богу! – поморщился Манков. – На фронте вроде был…
– Вроде?
Манкова взбесила его интонация.
– Что?! А ты не равняй себя, мы таких видали! Я от звонка до звонка оттрубил, а когда я Карпаты штурмовал, ты в плену немцам галифе лизал!
Лузга прямо посмотрел на Манкова. Тот отвернулся.
– Потом зайдете со стариком, распишетесь в месячной подписке.
– Слушаюсь, гражданин начальник, – бесцветно сказал Лузга.
Манков пошел к избам.

* * *

Солнце уходило за лес.
По таежной тропе к краю старой вырубки подошли шесть человек, измотанных долгим переходом. Остановились за деревьями, тихо стояли, прислушиваясь. Отсюда виден был дом фактории, остальные дома и пристань были скрыты крутизной идущего к реке склона.
– Ляжем до темноты, – сказал невысокий жилистый человек с забинтованной головой; его звали Крюк, и он был у них вроде бы главным.
В этот момент в доме открылась дверь, и все шестеро пригнулись, хотя до крыльца было далеко и вряд ли их можно было оттуда увидеть.
Зотов с миской в руке стал разбрасывать объедки разоравшимся курам.
Когда он ушел в дом, самый старый из шестерых, ушлый таежник Михалыч, сказал с уверенностью:
– Собаки нет.
– Чего тянуть?! – вскинулся Шуруп, нервный, дерганый, вечно на грани истерики. – До темноты я подохну!
– Заткнись, – процедил Крюк. – А что у реки? Если там взвод ждет? У нас на следу столько мокрухи, вполне могли солдат поднять.
– Но дом-то вот! – поддержал Шурупа благообразный человек Муха. – Как вошли, так и вышли.
Крюк думал. Посмотрел на пятого, Барона, одетого в милицейскую форму, но без фуражки. Барон пожал плечами.
– В темноте, не в темноте…
Шестой, белокурый, хорошенький паренек Витя, ничего не сказал, спокойно ждал, как решат другие.

* * *

Через некоторое время Зотов вышел из дома, прошел за поленницу помочиться. Застегивая ширинку, услышал за спиной движение, обернулся.
– Здравствуй, хозяин.
Шагах в трех стоял Муха, улыбался ласково. Зотов удивился новому лицу, но не встревожился, шагнул навстречу, и тут ему в спину уперся обрез.
– Будешь тихо – не убью, – прошептал Крюк. – Кто в доме?
Муха еще улыбался, глядя па них.
– Я… – не сразу сказал Зотов. – Один я…
– В деревне есть чужие?
– Нет.
– Веди в дом.
Когда, оставив Витю наблюдать за подходами, вошли в дом, Шуруп сгреб Зотова за рубашку и выдохнул в лицо:
– Жрать!!

* * *

Ветер был тихий, теплый и казался прозрачным от того, что в темнеющем воздухе над водой мелькали тысячи прозрачно-белых мотыльков. Вот уже больше часа танцевали они свой странный бесшумный танец, и все больше их падало па воду, и темная река несла эти легкие хлопья в наступающую темноту.
Саша сидела на обточенном водой бревне, Лузга лежал, облокотясь па песок, и доедал из миски холодную уху.
– Как в этом году поденок много, – сказала Саша, рассматривая на ладони мертвых мотыльков.
– Откуда они берутся?
– А они три года червячками жили, в воде… А сегодня все сразу… Превратились в бабочек… На немного минут… И умрут все… Они даже не едят, им нечем.
– А чего ж делают?
– Ну… – Саша смутилась. – Обеспечивают потомство.
Лузга сказал с раздражением:
– Это в школе таким словам учат – «обеспечивают»? У них вечер любви! Вершина жизни. А вы в школе, небось, и слово-то это стыдитесь сказать – любовь!
– Ну почему, если в стихе… – краснея, сказала Саша.
Лузга проворчал что-то и стал лениво ловить пляшущих поденок. Засмеялся, поймав мотылька.
– Где любовь, там и смерть за углом!
Саша внимательно посмотрела на него, задумалась.
– А ты кем раньше был?
– Да когда раньше, Саша? – он махнул рукой.
Она не рассердилась, настаивать не стала. Он сел на корточки у края воды, вымыл миску, руки. Пригляделся, резко черпанул миской воду и выбросил на берег рыбешку, малька.
– Мама хочет, чтобы я после десятого в институт шла. Я же думала идти работать, ей тяжело одной, а она говорит: ничего… Так хочется в город поехать, может, даже в Москву, поступить в студенты.. Не знаю…
Лузга принес миску с водой, в которой метался, серебряно взблескивая, малек.
– А на кого учиться?
– Хитренький! Не скажу!
Лузга держал миску в ладонях, оба склонились, разглядывая рыбешку.
На дебаркадере хлопнула дверь. Они обернулись, Лида вгляделась в сумерки, поставила на перила фонарь «летучая мышь», чтобы осветить лицо и пальцы, и стала нервно говорить по-своему.
– Нет! – сердито крикнула Саша.
Та опять что-то сказала, Саша сникла.
– Иду, чего ты…
Лузга зло выплеснул рыбешку далеко на песок и бросил миску перед Сашей.
– Знаю, что она говорит! Боится маманя, как бы ее девочку не того! – он сделал циничный жест.
– И нет! – Саша вскочила, чуть не плача, потому что он угадал. – И врешь ты все, врешь! И никем ты не был, никем!
Подхватив пустую миску, она быстро пошла прочь. Лузга некоторое время лежал неподвижно, потом приподнялся и плюнул далеким плевком.
У берега, в заводине, течение было возвратным, вода медленно вращала мертвых поденок, и все больше быстрых кругов от рыбы появлялось то тут, то там, и разносилось над водой сочное чмоканье.

* * *

Крюк и Михалыч рассматривали имевшееся у Зотова оружие: двустволку, охотничий карабин, коробки патронов. Зотов убирал со стола после ужина. Остальные лежали на полу на ворохе мехов. Шуруп спал.
– Для него патроны есть? – Крюк положил на стол пистолет «ТТ».
– Нет, – сказал Зотов.
– А для нагана?
– Да откуда? Это не промысловое оружие.
Крюк посмотрел на него, сказал жестко:
– Промысловое.
К столу подсел Барон, выразительно посмотрел на часы.
– Да, – кивнул Крюк и повернулся к Зотову. – Лодки на замках?
– Нет. Зачем?
– Значит, в деревне одна мелкашка и одна берданка? И все?
– Точно.
– Выходим через час, – сказал Крюк Барону. – До лодок пойдем краем леса, чтобы собаки не учуяли. Ну, а там…
Барон слегка повернул голову в сторону Зотова, Крюк твердо посмотрел на Барона.
Зотов в зеркале видел, как его приговорили. Он прошел па кухню, бестолково переставлял посуду и лихорадочно думал.
В дверь сунулся Витя.
– Идет кто-то!
Крюк вскочил, поманил Зотова, сказал спокойно:
– Встреть на крыльце, в дом не води. Витя, схоронись во дворе, если попытается знак подать – разом кончь обоих.
Когда Лида подошла к дому, Зотов стоял на крыльце.
– Иди домой. Так? – сказал он. – У меня живот болит, не хочу ничего.
Она что-то тревожно спросила.
– Ничего мне помогать не надо! – раздраженно сказал он.
Она постояла немного, повернулась и ушла в темноту. Зотов вернулся в дом. Все смотрели на него.
– Слушай сюда, – сказал он Крюку. – Немая приходила. Я ей мог на пальцах сказать, она бы кое кого предупредила.. Вопрос: зачем не сказал?
– Жить, небось, любишь, – Шуруп сплюнул.
– Завтра к вечеру, может, послезавтра придет катер. Везет деньги па пять факторий. На катере человек пять, ну шесть. Одно-два ружья, один «ТТ» – вот так, примерно.. Ну, куда вы на этих лодках уйдете?! А на катере мы и далеко и быстро уйдем. Можно – в город. Можно в такую тайгу, что…
Он умолк под их взглядами. Стало совсем тихо.
– «Мы»? – Барон взял двумя пальцами лацкан его пиджака: – Ты и твои вошки?
– Не, он чистый, – весело сказал Шуруп, – от него деколоном тянет.
Все пятеро так внимательно рассматривали Зотова, что ему стало совсем тошно.
– В деревне милиционер, – сказал он, отдавая последний козырь. – Вчера приехал, про катер сказал.
После некоторого молчания Муха ласково спросил:
– А почему раньше не упредил – о легавом?
– Ну… Теперь я с вами.
Барон и Крюк согласно посмотрели друг на друга.
– Катер – это хорошо, – сказал Крюк.

* * *

Копалыч подымался рано. Он жил во времянке у деда Якова. Наскоро помывшись у рукомойника, он достал очки и тщательно промыл стекла, а потом вытер их специальной тряпочкой и убрал в коробку.
Вышел на крыльцо дед Яков.
– Что, паря, опять стараться идешь? Как найдешь, шепни, где жила-то, а?
– На что тебе золото, дядя Яков?
– Да мне немного, шматок. Поехать хочу, сразу увидеть всю Россию и что с ней вместе – Киргизию там, Грузию… И непременно Курскую губернию, откуда мой род. Читал обильно, но видеть хочу, понять, как все это составляется вместе.
– Везде там я ездил, – сказал Копалыч, – и много где еще… А помирать легче не будет. Но ты прав – поезжай… Неужели не скопил на рыбе-то?
– Скопил, – дед усмехнулся, почесал затылок. – В один конец. Дак мне еще и вернуться желательно.
Копалыч махнул на него рукой и пошел за калитку, взяв стоявшую у забора лопату.

* * *

Лида полоскала белье в реке возле дебаркадера.
Витя из чердачного окна фактории хорошо видел в бинокль всю деревеньку и пристань. Рассмотрел без интереса и Лиду. Но тут в поле зрения бинокля вошла Саша. Высоко подоткнув юбку, она вошла в воду дальше матери, нагнулась, стала мыть лицо и шею. Бинокль застыл в Витиных руках.
– Кого видишь? – спросил его снизу, из люка Шуруп.
– Старуху, – медленно ответил он, и желваки его вспухли.
– Ты давай за ментом следи.
В комнате совещались.
– Легавого в избе не взять, – сказал Крюк, – посечет очередями.
– Да напрямки и пойти нельзя, – заметил Михалыч, – собаки забазлают.
– Послать его, – сказал Шуруп про Зотова, – пусть сюда приведет.
– Ну, нет! – усмехнулся Крюк. – Мне спокойней, когда хозяин на виду и потрогать можно.
– Тсс! – Муха, глянувший в окно, вскинул руку.
Во дворе, в трех шагах от калитки, стояла черноглазая старуха. Ждала, не желая тревожить хозяина, если он еще не встал.
– Что ей надо? – прошептал Крюк.
– Обещал керосина налить, – тихо ответил Зотов, у которого появилась некоторая надежда на другой исход дела.
Старуха терпеливо ждала. Зотов вышел на крыльцо, кивнул ей, прошел в сарай, прикрыл за собой дверь и – засуетился: выхватил из кармана огрызок химического карандаша, быстро огляделся, ища бумагу, вспомнил про портрет Берии, достал его, послюнил карандаш, крупно написал: «В доме банда. Шесть. С оружием». Зотов сложил бумажку в несколько раз, схватил бутылку с керосином, макнул дно в бочонок с дегтем и плотно прижал бумажку к дну бутылки.
Уже неторопливо вышел он из сарая, покосился на открытое окно. Из-за занавески Крюк следит, будет ловить каждое слово, жест, заподозрит – тут же выскочат, и старуху придушат, и…
– Зайди по дороге к Манкову, – раздельно и громко, как ему приказали, сказал Зотов. – Покажи ему, вот, керосин, мол, брала у меня. Так?
Он сверлил ее взглядом. Она кивнула, не понимая главной его заботы.
– Скажи ему: пусть придет, дело срочное для него есть.
– Ага, зайду, зайду! – она суетливо взяла бутылку. – Спасибо тебе, век не забуду.
Старуха вышла за калитку.
– Да не махай ты бутылкой, неси нормально! – процедил он.
– А! – Она повела плечом. – Не пролью.
Зотов вернулся в дом. Крюк пристально смотрел на него. Зотов взгляд выдержал.
– Может и не прийти, – сказал он. – Я ему не начальник.
– Не придет, значит плохо позвал, – сощурился Муха.
– Старуха к менту зашла, – доложил с чердака Витя.
В комнате стало тихо, только Шуруп вдруг засвистел «Мурку», но тут же смолк под взглядом Крюка.

* * *

Лузга проснулся на ветхом брезенте в предбаннике бани, стоявшей дальше остальных, у самого впадения ручья в реку. Потянулся, стал на четвереньки и выполз на свет.
Река дымилась. Солнце еще не поднялось над тайгой.
Лузга выпрямился, сел на скамью и откинулся на стену бани, далеко вытянув ноги.
1 2 3 4 5