Борис Львович Васильев
Ольга, королева руссов
«Ольга, королева русов» — продолжение романа Бориса Васильева «Вещий Олег» Ольга, дочь Олега, вошла в историю как первая славянская княгиня, принявшая христианство Но путь ее к вере был отнюдь не легок, а судьба — воистину трагична.
В самом начале жизни — брак с нелюбимым. В зрелые годы — яркая и короткая, как вспышка, любовь, обреченная на разлуку И ненависть единственного сына, ради которого было принесено столько жертв
Исторические персонажи, знакомые нам по учебникам, в романе Бориса Васильева обретают плоть и кровь, говорят живыми голосами и решают вечные проблемы -так же, как решаем их мы и будут решать наши потомки
ГЛАВА ПЕРВАЯ

1
Ольга никогда не видела своей матери. Великая княгиня Берта умерла с первым криком своего первого ребенка, и все прорицатели, волхвы и кудесники впоследствии сошлись во мнении, что в крохотной девочке отныне живут две души и бьются два сердца. Не совсем согласился с этим заключением только православный священник, которого, правда, на радение волхвов никто и не приглашал:
— В ребенке помыслом Божиим отныне две души. Две светлые души, которые вознесут ее на двух ангельских крылах. Но двух сердец в ней нету, ибо противно сие Божьим представлениям.
Великий Киевский князь Олег, конунг русов, пришедших в Киев восстановить справедливость и покарать захватчика Аскольда, не отпускал руки Берты и тогда, когда душа ее уже отлетела к вечно горящим кострам Вальхаллы. Уже омыли и перепеленали дочь, уже чья-то молодая грудь напоила ее молоком, а отец двумя ладонями все еще пытался согреть холодеющую руку своей любимой жены. Ему что-то говорили, его пытались отвлечь, но все усилия друзей были напрасны.
— Отец.
Никогда прежде никто подобным образом не обращался к конунгу русов и Великому князю Киевскому. Поэтому Олег, вздрогнув, сразу же поднял голову. Перед ним стояла его приемная дочь Неждана, по великой любви отданная замуж за Сигурда, приемного сына князя Рюрика. За нею замерли в почтительном поклоне лучшие его советники и друзья — старый Донкард и воевода Перемысл.
— Прости, конунг, что осмелилась назвать тебя так, но теперь ты знаешь, что значит для дочери отец.
— Ты — великий князь огромной страны русов, — тихо, с одышкой добавил Донкард. — Встань и правь.
— Встань и правь, — повторил немногословный Перемысл.
И, подумав, добавил:
— У тебя теперь две дочери.
— Она успела сказать… — Олег помолчал, прикоснулся губами к холодеющему лбу жены, отпустил ее руку и поднялся. — Она сказала последние слова.
И замолчал, крепко обняв и прижав к себе Нежда-ну. Бояре молчали тоже.
— Ольга — королева русов, — торжественно и тихо произнес Великий Киевский князь. — Она сказала так, Неждана: Ольга — королева русов. Я слышал, ясно слышал ее пророчество.
Олег был потрясен смертью юной супруги, и, как говаривали приближенные, только страх за жизнь дочери не позволил сломаться его великому духу. Девочка была окружена самыми крепкими и цветущими кормилицами-славянками, а великий князь прекратил все распри, войны и походы, чтобы не гневить богов. И впервые улыбнулся в то утро, когда его Ольга впервые ему улыбнулась.
Но это было потом, позже. После похорон, на которые так и не смог приехать отец Берты, конунг ру-зов с тем же родовым именем — Берт.
— У него подкосились ноги, — сказал прибывший вместо него первый боярин рузов Биркхард. — Будто их отсекли мечом.
— Сын и дочь, — Донкард грустно покачал седой головой. — Берсир и Берта. Две опоры его погибли внезапной смертью.
Неждана и Сигурд не отходили от князя Олега. Детей они оставили на челядь, и все внимание их было в тот день сосредоточено на осиротевшем конунге.
Пышные похороны Берты собрали множество народа, обитавшего ныне в огромной Киевской державе. Здесь были представители от многочисленных славянских племен, мери и веси, рузов и даже вечно враждующих с русами рогов. И все были немало удивлены, когда Великий князь Киевский Олег величественным мановением руки остановил массовое ритуальное заклание рабов:
— Отпустить на волю именем светлого духа Берты.
После поминальной тризны Олег сразу же ушел в свои покои, сославшись на усталость. Сигурд отправил Неждану домой, а сам пошел за конунгом. Он не хотел его беспокоить, но быть с ним рядом считал себя обязанным. Однако великий князь узнал, что он в соседних покоях, и велел позвать.
— Прости, мой конунг, что я без твоего дозволения… — начал было Сигурд.
— Тебя привело желание разделить не только мое горе, но и мою тревогу, Сигурд, — вздохнул Олег. — С такой тревогой не уснешь, потому что все равно просыпаешься с нею.
— Ты в тревоге за Ольгу, мой конунг? Но Неждана говорит, что девочка, слава Перуну, на редкость крепенькая, а кормилиц отбирала Альвена.
— Дети крепнут, а мы — стареем. И вместе с нами стареет наша власть. И эту постаревшую власть подхватит сын Рюрика. Просто потому, что больше некому ее подхватить.
— Прости, мой конунг, но Рюрик взял с меня клятву, — тихо сказал Сигурд.
— Я совершенно не знаю князя Игоря, — продолжал Олег, не обратив внимания на тихое напоминание Сигурда. — Что ты мне скажешь о нем, Сигурд? Каков он? От него, а это значит, от его нрава зависит будущее моей дочери.
— У него нет нрава, — подумав, сказал Сигурд. — А если и есть, то он его пока неплохо скрывает. Он живет по правилам, конунг, и очень строго придерживается их.
— Каковы же эти правила?
— Не заводить друзей. Не слушать советников. Не говорить о мыслях своих, намерениях и желаниях.
— Это говорит о неуверенности в себе, — заметил Олег. — Каким же он станет, когда получит власть, Сигурд? Я не доверяю людям без страстей. Что он любит?
— Отроков, мой конунг. Статных и пригожих. Особенно выделяет некоего Кисана.
— Может быть, ему приятно утверждать себя среди них, — задумчиво проговорил великий князь. — А чего не любит?
— В его окружении очень мало женщин. Не то чтобы он не любил их — он поглядывает в их сторону. Но — только поглядывает. Я попробовал подсунуть ему юную рабыню, а он избил ее и прогнал прочь.
— Это естественно в его возрасте.
— Он замыкается в присутствии женщин. И чем они моложе, тем больше он замыкается.
— Неужто он до сей поры — девственник? — недоверчиво усмехнулся Олег.
— Не думаю.
— Значит, первый опыт был неудачен. Это объясняет его поступок с рабыней, но все проходит, Сигурд. Все проходит… — Великий князь подавил вздох. — Если женщинами рождаются, то мужчинами становятся. Так не мешайте же ему стать мужчиной.
— Это, возможно, пройдет, — согласился Си-гурд. — Но может не пройти другое.
— Что именно?
— Он озирается, точно ожидает ножа в спину. Даже ночью, почему в его опочивальне всегда спит Кисан.
Великий князь помолчал.
— Я подберу для него отрока. Твоя задача сделать так, чтобы он приблизил к себе этого отрока. Да, и еще одно, Сигурд. Весьма важное. Ты помнишь клятву, которую дал Рюрику?
— Дословно, мой конунг.
— Тогда роди сына. Как можно скорее роди сына.

2
Утром следующего дня Олег уединился с Биркхар-дом и Донкардом. Двумя главными советниками двух осиротевших конунгов. И повелел не беспокоить без крайней нужды.
— Я остановил все походы и прекратил все войны, — сказал он. — Жду ваших мудрых мыслей, как мне поступать далее. У державы ныне один наследник — сын Рюрика князь Игорь.
— Готовить свою дочь Ольгу в жены Игорю, — вздохнул Биркхард. — Я не вижу иного выхода.
— Я бы сказал, что надо готовить Игоря в мужья Ольге. — Донкард позволил себе чуть усмехнуться. — И поступить согласно славянским обычаям, а не по обычаям русов. Славянам это понравится, а русы — поймут.
— Я что-то не улавливаю особой разницы в этих обычаях, — сказал Биркхард.
— Разница в том, почтенный друг наш, что русы отдают своих дочерей в пятнадцать лет, а славяне — по мере их созревания. То есть Ольгу можно будет выдать замуж лет в десять-двенадцать.
— И оставить ее без детства, — горько сказал Олег.
— Взамен это даст ей больше времени, чтобы осознать себя великой княгиней, понять Игоря, зачать от него, родить наследника, после чего можно и…
Донкард выразительно замолчал.
— И убрать Игоря? — закончил его мысль Олег.
Биркхард несогласно покачал головой и нахмурился. Олег молчал, и Донкард позволил себе продолжить:
— Иной ступени для того, чтобы занять Киевский Княжеский Стол, я не вижу.
— Не видишь, потому что ее нет, — проворчал Олег. — А если Ольга полюбит Игоря? Женщинам свойственно влюбляться в своего первого мужчину. А женская любовь к мужчине всегда сильнее ее любви к собственному отцу.
— Сильнее всего — любовь к власти, — осторожно заметил Донкард.
— Для женщины? — насмешливо улыбнулся Биркхард.
— Для принцессы, — внушительно уточнил Донкард. — Именно эту любовь и надо внушать Ольге с детства. Пусть ее почаще называют Ольгой — королевой русов.
— Мне нравится твоя мысль, боярин Донкард, — подумав, кивнул Олег. — Я поговорю об этом с Альве-ной. В конце концов, именно она сделала из меня конунга.
— Тут важно не перебрать с патокой, — заметил Биркхард.
Ольга росла среди взрослых, умудренных жизнью людей, которые с радостной готовностью ей подчинялись. Она с детства дышала ледяным воздухом вечно заснеженных вершин власти, недоступных обыкновенному человеку. Подобное дыхание способно было навеки испортить ребенка, но отец, как мог, исправлял приторный мед воспитания ложкой доброго дегтя, хотя стал навещать дочь не часто с той поры, как только она научилась ходить. Не потому, что безоглядно доверился многочисленным мамкам, нянькам и кормилицам (за которыми, кстати, строго приглядывала пожилая, но еще крепкая Альвена), а потому, что того требовал обычай русов. Да и дел в молодом государстве было предостаточно.
Этим великий князь объяснял себе и приближенным, почему стал непривычно резким, почему так редко и всегда вымученно улыбался, почему густые русые брови, казалось, навсегда сошлись на его переносье. Он постепенно все больше и больше переставал быть открытым, каким доселе привыкли его видеть, чувствовал это, хмурился еще больше и понимал, что прежнего полета душе уже не вернуть. Что если и не почернела она, то навсегда помутнела, как взбаламученный омут. И что эта поднятая со дна черная муть уже никогда не осядет в нем.
Гибель Берты унесла с собою светлую половину его самого. Он настолько ощутил эту утрату, что еще у смертного ложа, еще сжимая в своих ладонях ее холодеющую руку, дал себе клятву что никогда, никогда более ни одна женщина не войдет в его дом законной супругой. Не только в память своей любви, но и ради того, чтобы у его единственной дочери никогда не было мачехи. Никогда.
Если бы жена родила сына, он не давал бы никакой клятвы. Он вытерпел бы свалившиеся на него боль и тоску одиночества, пока не обрел бы силы преодолеть их. И тогда нашел бы новую жену — то ли из-за тоски по женскому теплу, то ли из соображений государственных, и Берта поняла бы его. И кто бы впоследствии ни родился от такого союза — мальчик или девочка, — этот ребенок все равно был бы только вторым. Но Берта как бы перелила себя в подаренную дочь, которая навсегда должна была остаться первой. Первой и единственной — навсегда. А от второго брака мог родиться мальчик… Нет, об этом не следует даже думать: он правильно сделал, дав торжественную клятву вдогон отлетающей душе своей единственной любви…
Мальчик — у Рюрика. И уже не мальчик — отроками командует. Значит, править Русью будут Рюриковичи, а не Ольговичи, и вся мечта его, все ходы и труды, все победы и поражения, удачи и неудачи, путы и заговоры — все напрасно. Киевский Великокняжеский Стол он, как теперь выяснилось, отвоевал для потомков Рюрика, а не для своих внуков и правнуков, потому что женщины не правят на Руси. Не водят дружин, не пируют с ними. Поднимая заздравные чаши, не разговаривают на равных с другими володетелями, не заключают договоров, не завоевывают новых земель, не умеют защищать свои, не способны по-звериному выжидать, сидя в засадах…
А почему бы женщинам не сидеть в засадах, поджидая неосторожного шага зверя? Обычай не велит? Обычай не велит, пока жив муж. Однако если муж умирает раньше жены — она вольна в своих деяниях. Но тогда — зачем ей сидеть в засаде? Засада нужна, пока жива дичь.
Ольге не видать Киевского Княжеского Стола, потому что она — женщина. Только как супруга, как великая княгиня она может быть рядом с этим Столом, рядом с властью — не для того, чтобы делить ее с правителем, а для того лишь, чтобы родить законного наследника. Нового Рюриковича. Всего лишь родить, а, исполнив этот долг, может и исчезнуть, когда он подрастет. Исчезнуть навсегда…
Олег заскрипел зубами от внезапно нахлынувшей волны страха за судьбу дочери… Нет, этого нельзя допустить, но кто, кто остановит Змееныша, коварного, как все Рюриковичи, кто?… Его сподвижники и он сам стареют на глазах, их прежнюю отвагу глушат ночами ноющие раны. Их время уходит с болью и мукой, и надо успеть, успеть упредить неминуемый удар Игоря. Успеть во что бы то ни стало!
Великий князь залпом выпил кубок вина, встал, прошелся, заглянул в маленькое оконце.
Тускло вставала заря.
Ольга должна быть радом с властью, в этом не может быть никаких сомнений, Донкард прав. Но только для того, чтобы подхватить ее, когда власть выпадет из великокняжеских рук И эта власть должна выпасть из рук сына Рюрика, как только Ольга родит ему сына. Наследника Великого Киевского княжения.
Олег днем и ночью думал только об этом, не доверяя мыслей своих даже самым близким друзьям. Впрочем, пора забыть это слово. Они были друзьями тогда, когда мечом и отвагой завоевывали княжество для сына Рюрика. Княжество завоевано, но княжить в нем стал Олег. Сначала из-за малолетства Игоря, а потом… С властью не расстаются «потом», власти добиваются, не щадя ни собственных сил, ни собственных подданных, ни собственной совести. А добившись, держат мечами и преданностью вчерашних друзей, ставших важными боярами, защитниками и советниками.
1 2 3 4 5