— По рукам! — ответил Кларнет и с сожалением взглянул на экран. Эх! Нужно было покупать телевизор побольше.
— Отлично! Теперь я объясню вашу роль.
— Слушаю! — сказал Кларнет.
— Не перебивайте меня. Понимаете ли, я живу в такое время, когда библиотек уже нет, одна машинная память. Это, конечно, гораздо удобнее, но если нужно откопать что-нибудь древнее, начинаются всякие казусы. Я запрашиваю о Пастернаке, а мне выдают какую-то чушь про укроп, сельдерей, словом, полный набор для супа. С Блоком еще хуже. Миллионы всяких схем электронных блоков. Ведь что ни говори, с тех пор, как они писали, прошло уже две тысячи лет.
— Сколько?!
Маша закусила губу.
— Ну вот, я и проболталась! Фу, дура! Теперь жди неприятностей.
— Я никому не скажу, — произнес в благородном порыве Кларнет, — честное слово, не скажу!
— Ах, как нехорошо! — Маша закрыла лицо руками. — Нам запрещены контакты с прошлым. Я ведь тайком от всех. Даже Федю услала, чтобы все в полной тайне…
— Кто такой Федя? — Кларнету почему-то не понравилось это имя.
— Мой лаборант. Очень милый парень. — Маша опустила руки и снова улыбнулась. — Представляете себе, влюблен в меня до потери сознания, так и ходит по пятам. Еле выпроводила.
Бывают странные ощущения где-то там, чуть повыше грудобрюшной преграды. Не то чтобы болит, а так, не разберешь что такое. Какая-то непонятная тоска. И очень милые парни вовсе не кажутся такими уж милыми, да и вообще вся человеческая жизнь, если разобраться,..
— Ладно! -Маша решительно тряхнула волосами. — Будь что будет!.. Итак, мне нужна помощь. Возьмете в библиотеке Блока и Пастернака. Все, что есть. Усвоили?
— Да, и что дальше?
— Будете читать вслух.
— Зачем?
— Ох! — Маша потерла виски пальцами. — Вот экземплярчик попался! Будете читать, а я запишу. Неужели так трудно понять?
— Нет, отчего же, — сказал Кларнет, — понять совсем не трудно. Вот только читаю я неважно.
— Ну, это меньше всего меня беспокоит. Значит, завтра в это время.
Изображение пропало, как будто кот слизнул. Только что она была здесь, а сейчас пуст экран, безнадежно пуст. Исчезло наваждение, сгинуло, и все, что осталось, — это маленькая черная коробочка да мокрый обгоревший стол.
x x x
Когда многократно повторенный опыт в одних и тех же условиях дает неизменный результат, то есть все основания считать, что установленные связи подчинены какому-то закону.
Так, например, если любители ранней похмелки выстраиваются в длинные очереди у ларьков в бесплодном ожидании вожделенной цистерны с пивом, если строители бестрепетно роют канавы в ухоженных газонах, обнажая склеротическую кровеносную систему города, если по утрам к шуму трамвая под окном добавляется пыхтенье катков для асфальта, если, просыпаясь от щебета птиц, вы не можете сообразить, ночь сейчас или день, знайте: на дворе июнь.
Если на дворе июнь, а вам двадцать шесть лет, если вы каждый вечер читаете девушке прекрасные стихи, если… Впрочем, хватит! И так все ясно.
Какой-то пошляк, родоначальник литературных штампов, сказал, что любовь не знает преград. Ну и что? Одно дело не знать преград, а другое — суметь их преодолеть, или, как выразился бы философ, добиться такого развития событий, когда любовь в себе превращается в любовь для себя. Ведь что ни говори, а две тысячи лет. ..
Хотите еще одну заезженную сентенцию? Пожалуйста! Беда приходит оттуда, откуда ее меньше всего ждешь. На этот раз она явилась через дверь в облике дворника, пригласившего однажды вечером Кларнета незамедлительно прибыть в домоуправление, где его ждет комиссия содействия в полном составе.
Состав оказался не так уж велик: два человека, не считая уже известного нам бравого майора в отставке.
Увидев Кларнета, майор пришел в крайнее возбуждение и вытянул вперед правую длань, отчего стал сразу удивительно похож на Цицерона, обличающего Катилину.
— Вот он, голубчик! Собственной персоной!
Председатель комиссии расправил седые запорожские усы и вытащил из стола листок, исписанный корявым почерком.
— Так… садитесь, товарищ Кларнет.
Кларнет сел.
— Имеются сигналы, что вы пользуетесь незарегистрированным радиопередатчиком. Верно это?
— Нет у меня никакого передатчика, — солгал Кларнет.
— Ну до чего же нахально темнит! — патетически воскликнул Будилов. — Ведь сам слышал, как передает! То открытым, то закрытым текстом.
Председатель вопросительно взглянул на Кларнета.
— Это… я стихи читаю.
— Почему же вслух? — удивилась интеллигентного вида немолодая женщина.
— Они так лучше запоминаются.
— Врет, врет! — кипятился майор. — Пусть тогда скажет, что он там у себя паяет, почему пробки все время горят?
— Ну-с, товарищ Кларнет?
— Не паяю я. Раньше, когда телевизор ремонтировал, то паял, а сейчас не паяю.
Председатель крякнул и снова расправил усы.
— Так… Значит, только стихи читаете?
— Только стихи.
— Какие будут суждения? — Он поглядел на женщину, но та только плечами пожала.
— Обыск бы нужно сделать, — сказал Будилов. — С понятыми.
— Таких прав нам не дано, — поморщился председатель. — А вы, товарищ Кларнет, учтите, никому не возбраняется и телевизоры мастерить и радиоприемники…
— И стихи читать, — насмешливо добавила женщина.
— И стихи читать, — подтвердил председатель. — Но ежели действительно радиопередатчик… тут другое дело. Нужно зарегистрировать. И вам лучше, и нам спокойней. Согласны?
— Согласен, — вздохнул Кларнет, — только нет у меня никакого передатчика.
О, святая, неумелая, бесхитростная ложь! Ну, кому какое дело до честного слова, опрометчиво брошенного в туманное будущее?
Нет, Кларнет, не тебе тягаться с видавшим виды майором в отставке Будиловым. Сколько ты ни темни, расколет он тебя, непременно расколет! Пора подумать, чем это все может кончиться.
x x x
— Маша! — Кларнет говорил шепотом, опасливо поглядывая на дверь. — Пойми, Маша, я этого просто не переживу.
— Что ты предлагаешь?
— Не знаю. Возьми меня туда. Есть же, наверное, какие-нибудь машины времени.
— Нет таких машин, — печально улыбнулась Маша. — Все это сказки.
— Но сумела же ты переправить передатчик.
— Это совсем другое дело. Трансмутация. Но ведь она у вас еще не изобретена.
Кларнета внезапно осенила идея.
— Послушай, а ты сама бы не смогла?
— Что?
— Трансмутироваться сюда.
— Ох! Ты понимаешь, что ты говоришь?! Нет, это невозможно!
— Но почему?!
— Я же сказала, никаких контактов с прошлым. Нельзя менять историю. Трансмутацией во времени у нас пользуются не больше, чем в пределах столетия, и то со всякими ограничениями. А тут… ведь возврата назад уже не будет. Остаться навсегда неизвестно где…
— Известно! Ты же будешь со мной!
Маша заплакала.
— Ну что ты, Машенька?!
— А ты меня никогда не разлюбишь? — спросила она, сморкаясь в крохотный платочек.
Вы сами знаете, что отвечают в подобных случаях.
В июне все идет по раз навсегда установленным законам. Вот набежала туча, брызнул дождь, а там, глядишь, через несколько минут снова греет солнышко.
— Не могу же я в таком виде к вам явиться, сказала Маша. — Достань мне хоть несколько журналов мод.
Приходилось ли вам когда-нибудь наблюдать за женщиной, изучающей фасоны платьев? Такого абсолютного отвлечения от суетного мира, такого полного погружения в нирвану не удавалось добиться ни одному йогу. Не пробуйте в это время ей что-нибудь говорить. Она будет кивать головой, но можете быть уверены, что ни одно слово не доходит до ее сознания.
— Переверни страницу!
— Послушай, Маша.. .
— Это не годится, следующую!
— Маша!
— Поднеси ближе, я хочу рассмотреть прическу.
— Машенька!
— Дай другой журнал.
На все нужно смотреть философски, и каждое терпение бывает вознаграждено сторицей.
Кларнет убедился в этом уже на следующий день.
— Ну, как я тебе нравлюсь?
Он обалдел.
Давеча я наклеветал на мужчин, будто они неспособны оценить по достоинству женский наряд. Внесем поправку: оценить способны, запомнить — нет.
Но тут была налицо такая разительная перемена. ..
Во-первых, Кларнет установил, что трефовая дама его сердца превратилась в бубновую. Изменилась не только масть. Доступный ранее для обозрения лоб богини был теперь прикрыт завитой челкой, тогда как
затылок подстрижен совсем коротко.
Во-вторых, вместо каких-то ниспадающих одежд, на ней был обтягивающий фигуру свитерок. А в-третьих… В-третьих — мини-юбка. Не верьте предсказателям! На то они и предсказатели, чтобы врать. Нет, никогда не выродится человечество в беззубых головастиков с хилыми конечностями, не выродится, независимо от того, что по сему поводу думают антропологи. Не знаю, как обстоит дело где-нибудь в Крабовидной туманности, но на Земле пара восхитительных ножек всегда будет вызывать волнение, подобное тому, какое мы испытываем, просматривая тиражную таблицу. Сознайтесь, кто из вас, несмотря на ничтожный шанс, не мечтал втайне о главном выигрыше?
Счастливчик Кларнет! Этот выигрыш достался ему, единственному из триллионов людей, родившихся и сошедших в могилу за два тысячелетия.
— Ну как?
— Потрясающе!
— Теперь я готова.
Любовь не так безрассудна, как принято думать. Подсознательно она чувствует, что отгремят свадебные цимбалы, погрузится во мрак чертог, промчится полная счастья ночь и настанет, по меткому определению поэта, благословенный день забот.
Кое-какие из этих забот уже заранее посетили Кларнета.
— Кстати, Машенька, — сказал он небрежным тоном, — не забудь захватить с собой паспорт.
— Что?
— Ну, документ, удостоверяющий личность.
Маша рассмеялась.
— Глупый! Как же документ может удостоверить личность? Личность-это я, — она горделиво повернулась в профиль, — а документ-бумажка. Вряд ли ты бы удовлетворился такой подменой.
Вот тебе первый сюрприз, Кларнет! «Что это за гражданка у вас ночует?» — «Это — моя жена». «Она прописана?» — «Нет, видите ли, у нее потерян паспорт». — «Разрешите взглянуть на свидетельство о браке». — «Мы, знаете ли, еще не успели…» — «Какой-нибудь документ, удостоверяющий личность?» «Ну, что вы?! Человеческая личность неповторима, неужели какая-то бумажка…» Н-да. ..
— А диплом?
— Какой диплом? — удивилась Маша.
— Училась же ты где-то?
— Конечно!
— Так вот, свидетельство об окончании.
— Не понимаю, 6 чем ты говоришь? — Маша надула губы. — Если ты раздумал, так прямо и скажи, а не… не…
Страшная вещь женские слезы. Черт с ними, со всякими бумажками! Целый ворох их не стоит и одной крохотной слезинки. Подумаешь, важное дело — диплом. «Выдан в три тысячи девятьсот таком-то году». Тьфу, пропасть! Ладно, что-нибудь придумаем!
— Не надо, Машенька! Ты меня неправильно поняла. Просто в нашем времени есть свои особенности. Ну, давай назначим день.
— А почему не завтра?
— Завтра? Гм… завтра. Видишь ли, мне нужно кое-что подготовить. Взять отпуск на работе и вообще. ..
— Когда же?
— Сейчас сообразим. — Кларнет вынул из записной книжки табель-календарь. — Сегодня у нас четверг. Давай в субботу. Суббота двадцать девятого июня. — Он обвел красным карандашом дату. — Согласна?
— Хорошо! Я за это время уговорю Федю.
— При чем тут Федя?
— Мне самой не справиться. Я ведь всего лишь лингвист, а тут нужно составить программу трансмутации так, чтобы не получилось осечки.
Ну что ж, Федя так Федя, Кларнет даже почувствовал какое-то злобное удовлетворение.
— Нужны ориентиры, — продолжала Маша, — не такие, как ты мне дал прошлый раз. Пустынное место, где нет транспорта и пешеходов, лучше поздно вечером. Вот что, давай-ка у Медного Всадника в одиннадцать часов вечера.
— Он у вас еще стоит?
— Еще бы! Договорились?
— Договорились! -радостно сказал Кларнет. У Медного Всадника в одиннадцать часов вечера в субботу двадцать девятого июня. Не забудешь?
— Такие вещи не забывают. Ну, целую!
x x x
Тот, кто никогда не выходил на свиданье задолго до назначенного срока, достоин сожаления. Настоящая любовь прошла мимо, не задев его даже краем своих белоснежных одежд.
… Наступал час, когда белая ночь отдает беззащитный город во власть колдовских чар.
По остывающему асфальту скользили на шабаш юные ведьмы в коротких распашонках. Изнывающие от сладостного томления чертенята подтанцовывали в подворотнях, повесив на грудь транзисторные приемники, старый греховодник в лихо сдвинутом берете, под которым угадывались элегантные рожки, припадая на левое копыто, тащил тяжелый магнитофон. Скрюченная карга с клюкой несла под мышкой полупотрошеного петуха в цветастом пластиковом мешочке.
Марципановые ростральные колонны подпирали бело-розовую пастилу неба, сахарный пароходик резал леденцовую гладь Невы, оставляя за кормой пенистую струю шампанского. Над противнями крыш вечерний бриз гнал на заклание белых пушистых ягнят, и надраенный шампур Адмиралтейства уже сверкал отблеском подвешенного на западе мангала. А там, где хмельные запахи лились в реку из горлышка Сенатской площади, маячила исполинская водочная этикетка с Медным Всадником на вздыбленном коне.
Все готовилось к свадебному пиру.
Кларнет шел по ковру тополиного пуха, и на шелковых подушках клумб навстречу ему раскрывались лепестки фиалок, доверчиво, как глаза любимой.
Предчувствую Тебя. Года проходят мимо — Все в облике одном предчувствую Тебя.
Основательное знакомство с творчеством Блока определенно пошло на пользу моему герою.
… Тот, кто не простаивал на месте свидания, когда уже все мыслимые сроки прошли, не знает, что такое муки любви.
Она обманула. .. Нет горше этих слов на свете. Тоскливо дождливым утром в Ленинграде, ох, как тоскливо! Все кажется мерзким: и злобный оскал лошади, и самодовольная рожа всадника, и насмешливые крики чаек, и сгорбленные фигуры первых пешеходов, и плюющийся черным дымом буксир, волокущий грязную баржу, и покрытая коростой дождя река, и похожие на свежие могильные холмы клумбы с небрежно набросанными мокрыми цветами, и нелепые столбы, у подножья которых сидят голые мужики с дурацкими веслами Тошно с опустошенной душой возвращаться в одинокое свое жилье, где подготовлен ужин на двоих и вянут уже никому не нужные розы, — трудно сказать, до чего тошно!
1 2 3