Но богу не было угодно, чтобы в тот день дела шли сообразно добрым и милосердным намерениям Бенины: не прошло и десяти минут, как на дороге у подножья холма собрались подозрительного вида цыгане, несколько калек и две-три оборванных и злых старухи. Увидев наверху идиллическую пару, вся эта толпа принялась вопить. Что они там кричали? Разобрать можно было лишь отдельные слова... Она-де вовсе не святая, а воровка, которая прикидывается святошей, чтоб легче было воровать... церковная крыса и ханжа... Страсти распалялись, и вот уже в воздухе просвистел камень угодивший Бенине в плечо... Потом еще и еще. Оба в испуге вскочили на ноги и, побросав еду обратно в корзину, решили уйти от греха. Дама взяла под руку кавалера и сказала:
— Уйдем, не то нас убьют.
XXX
Взявшись за руки и втянув головы в плечи, они начали с трудом карабкаться вверх по каменистому склону, подальше от летевших в них камней. А камни летели градом, и увернуться от них не было никакой возможности. Два небольших голыша попали Бенине в накинутую на плечи шаль и особого вреда не причинили, зато Альмудене не повезло: порядочный булыжник угодил ему в лоб, когда он обернулся, чтобы обругать нападавших, и рана получилась ужасная. Когда они, задыхаясь, добрались наконец до верхнего края откоса, который загородил их от каменного града, рана марокканца сильно кровоточила, заливая алыми полосами его желтое лицо. Как ни странно, пострадавший молчал, зато его спутница, оставшаяся невредимой, задыхалась в крике, призывая громы и молнии на головы подлых истязателей. К счастью, им повстречался стрелочник, будка которого стояла неподалеку от злосчастной свалки; будучи человеком степенным и набожным, он не убоялся приютить беглецов в своем скромном жилище, так как посочувствовал их беде. Вскоре пришла и его жена, тоже сострадательная особа, и прежде всего дала Бенине воды, чтобы та обмыла рану своего друга, затем достала с полки бутылку уксуса и принесла чистых тряпок, чтобы перевязать рану. Марокканец только и спрашивал:
— Амри, а в тебя не попадать камень?
-— Нет, дружок, только небольшой камешек ударил в затылок, но даже не раскровянил.
— Тебе болеть?
— Чуточку, да это ничего.
— Они есть исчадья... злые духи из-под земля.
— Подлые мерзавцы! Жаль, нет на них парочки гражданских гвардейцев или хотя бы полицейских!
Бенина и хозяйка промыли рану слепого, остановили кровь и перевязали ему голову, замотав тряпками и один глаз, потом уложили беднягу на землю, потому что у него кружилась голова так, что он не мог стоять . Нищенка снова извлекла из корзины недоеденные хлеб и мясо и предложила гостеприимным хозяевам разделить с ними трапезу, но те отказались и в свою очередь предложили гостям сардин и чурро, оставшихся от завтрака. Последовал обмен любезностями, учтивыми предложениями и отказами, и в конце концов каждая из сторон осталась при своем. Однако Бенина, воспользовавшись добрым к ним расположением этих честных и порядочных людей, попросила их приютить слепого, пока она не подыщет для него жилье в Мадриде. О возвращении в Камбронерас не могло быть и речи, там все явно настроены к нему враждебно. К себе она не может его взять, так как служит в одном доме прислугой, и там он... В общем, объяснить положение оказалось нелегко, ну что ж, если стрелочник и его жена подумали что плохое об отношениях между Пени ной и африканцем, пусть их думают.
— Видите ли,— сказала старушка, видя, что хозяева смутились и замялись,— вот все мои деньги: одна песета и мелочь. Возьмите их и приютите бедного слепого до завтра. Он вас не стеснит, человек он добрый и честный. Будет себе спать тут же, в этом углу, если дадите какое-нибудь старое одеяло, а насчет еды — что найдется.
После недолгого колебания хозяева согласились, и стрелочник позволил себе дать совет этим чужим для него людям.
— Вам бы надо оставить эту бродячую жизнь и похлопотать, чтоб вас взяли в приют: сеньору — в приют для престарелых, а сеньора — в приют для слепых, есть и такие, и тогда у вас обоих до конца жизни были бы и хлеб, и кров над головой.
Альмудена ничего на это не сказал, потому что любил свободу и предпочитал свою нынешнюю многотрудную и полную лишений жизнь сытой приютской неволе. А Бенине не хотелось пускаться в длинные объяснения и уверять этих добрых людей, что они с Альмуденой объединились вовсе не для бродяжничества и нечестного промысла, она только сказала, что в подобные заведения не так-то легко попасть, слишком уж много бедных, без рекомендаций и визитных карточек важных лиц место там не получишь. На это хозяйка дома ответила, что если они хотят устроиться в приют, то надо обратиться к священнику, который такими делами занимается, этого святого человека зовут дон Ромуальдо.
— Дон Ромуальдо?.. Ах да, знаю, то есть слышала о нем. Это такой высокий и видный собой священник, у него еще есть племянница, донья Патрос, которая немножко косит, да?
Тут Бенина снова почувствовала, как в ее сознании странным образом действительность переплетается с вымыслом.
— Не знаю, косит или нет его племянница,— сказала на это жена стрелочника,— знаю только, что родом он из Гвадалахары.
— Так оно и есть... Как раз сейчас дон Ромуальдо уехал к себе на родину... Наверно, ему предложили место епископа и он поехал выправлять нужные бумаги.
Все высказали уверенность в том, что таинственный дон Ромуальдо обязательно все бумаги выправит, после чего было решено, что Альмудена останется на попечении супружеской пары до завтрашнего дня, Бенина вручила хозяйке песету и мелочь (оставив себе три «худышки», которые хранились в другом кармане), а та пообещала ходить за слепым, как за собственным сыном. Бедной Нине пришлось еще немного поспорить с марокканцем, который настаивал, чтобы она взяла его с собой, но наконец ей удалось убедить его, преувеличив опасность осложнений от раны, которых яе миновать, если сутки он не полежит спокойно. «Амри, приходить ко мне завтра,— сказал слепой на прощанье.— Если ты оставлять меня один, я буду совсем умирать». Старушка клятвенно пообещала вернуться и ушла, с грустью размышляя о незадачах этого дня и о грозных признаках еще больших бед, ведь она, поддавшись порыву милосердия, раздала последние деньги. Конечно, ее ждут тяжелые испытания, ведь вскорости надо вернуть Фитюльке ее драгоценности, раздобыть денег, чтобы накормить госпожу и ее гостя, помочь Альмудене и так далее... Столько обязанностей взяла она на себя, что теперь не знала, как с ними управиться.
Взяв кое-что в лавках в долг, Бенина вернулась домой и, видя, что Фраскито совершенно оправился, предложила Донье Паке отпустить его с миром, пусть идет добывать себе пропитание и устраивать прочие свои дела. Госпожа согласилась, но тут еще пришла служанка Обдулии с печальным известием о том, что та заболела, вся горит, бредит и дергается в нервных припадках. Бенина пошла к свекру и свекрови Обдулии и попросила, чтобы они позаботились о больной, потом вернулась успокаивать донью Паку. Вечер оказался не лучше, чем день, Бенина долго не могла заснуть, думая о трудностях и бедах, а наутро бедной женщине пришлось занять свой пост у церкви святого Севастиана, чем еще могла она бороться со столькими неудачами и ударами судьбы. Кредит в лавках со дня на день иссякнет, торговцы с улицы Руда и с улицы Империаль все настойчивей требовали уплаты. Пришлось попрошайничать и днем, и даже вечером, правда, недолго: она сказала донье Паке, что идет навестить Обдулию. На вечернюю кампанию она украдкой захватила из дому ветхую черную вуаль доньи Паки, чтобы скрыть лицо, и еще свои зеленые очки; из нее получилась заправская слепая нищенка, и в таком виде она постояла на углу улицы Баррионуэво, тихо и жалобно прося подаяния у каждого прохожего. При такой системе, выходя на работу по три раза в день, она добывала по нескольку куарто, но на все нужды их не хватало, ибо Альму-дене стало хуже, и он оставался в будке стрелочника у станции Пульгас. За постой стрелочник не брал ничего, но еду приходилось носить. Обдулия все не поправлялась, надо было добывать для «девочки» лекарства и кормить ее бульонами, потому что родители Лукитаса об этом не заботились, а отправлять бедняжку в больницу у Бешшы и в мыслях не было. Вот так и получилось, что несчастная женщина геройски взяла на свои плечи непосильный груз; однако она держалась, как могла, и тащила свой крест, даже не один, а несколько крестов, по крутой тропе в гору, надеясь добраться если не до вершины, то хотя бы до той высоты, которую одолеет. Если даже пройдет всего лишь полпути, и то наградой ей будет сознание, что она исполнила долг совести.
Днем Бенина, объявив госпоже, что идет за покупками, просила милостыню у церкви святого Пуста или у Епископского дворца, но долго задерживаться не могла, чтобы донья Пака не встревожилась. Однажды вернулась под вечер домой, и привратница сообщила ей, что ее госпожа в сопровождении Фраскито пошла навестить Обдулию, а после их ухода, совсем недавно, к ним заходил какой-то священник, высокий, видный, и, не дозвонившись, ушел, а привратницу попросил...
— А-а... дон Ромуальдо!..
—- Да, так он себя и назвал. Сказал, что приходил уже во второй раз и...
— ...что снова уезжает в Гвадалахару?
— Нет, он вернулся оттуда вчера вечером. Ему нужно поговорить с Доньей Пакой, зайдет еще раз, когда сможет.
Бенина не знала уже, что и думать об этом благословенном святом муже, по всем приметам похожем на того, которого она выдумала — уж не сотворил ли бог чудо,
. превратив в человека во плоти и с христианской душой плод ее невинного вымысла, обмана, к которому принудили ее печальные обстоятельства.
— Что ж, посмотрим, чем все это кончится,— сказала она себе, медленно поднимаясь по лестнице.— Если вы несете нам в дом хоть что-нибудь, дон Ромуальдо, добро пожаловать.
Мысль о том, что выдуманный ею священник стал настоящим, мало-помалу укоренилась в мозгу Бенины, и вот однажды вечером, когда она в зеленых очках и под вуалью стояла с протянутой рукой на улице, ей показалось, что в одной из проходивших мимо женщин она узнала — кого бы вы думали? — донью Патрос, племянницу дона Ромуальдо, которая чуточку косит.
В тот же вечер, дорогой читатель, донья Пака и Фраски-то, вернувшись, принесли благую весть о том, что Обдулия понемногу поправляется.
— Послушай, Нина,— сказала вдова,— во что бы то ни стало для Обдулии надо добыть бутылку кордовского хереса. Может, дадут в долг в лавке, а если нет, делай что хочешь, но раздобудь денег, девочка очень ослабела, ее надо подкрепить.
Служанка не стала возражать против такого широкого жеста, чтобы не гневить госпожу, и принялась готовить ужин. Весь вечер она была молчалива и задумчива, и перед сном донья Пака выразила свое неудовольствие тем, что Бенина не развлекает ее, как всегда, приятными разговорами. Тогда наша геройская старушка, преодолев смятение духа и прогнав мрачные мысли, принялась трещать, как сорока, болтала всякие глупости, какие только приходили ей в голову, и даже спела какую-то песенку, так что в конце концов умиротворенная госпожа уснула.
XXXI
Слепой марокканец оправился от раны и по настоянию своей подруги снова пошел просить милостыню — не в таком он был положении, чтобы день-деньской греться на солнце и наигрывать на своей чудной гитаре. Росла нужда, суровая действительность все больше напоминала о себе, и надо было выуживать монеты из человеческого муравейника, как из моря добывают скрытые в нем сокровища. И пришлось Альмудене уступить увещеваниям своей дамы; мало-помалу он излечился от меланхолии, мистического
А77
бреда и страсти к покаянию, которые привели его к упадку духа. После жарких споров было решено перенести свой пост от церкви святого Севастиана к церкви святого Андрея, так как Альмудена знал тамошнего священника, человека доброго, который когда-то оказывал ему покровительство. Туда они и направились, и хотя и там нашлись свои «капралыпи» и«элисео» под другими именами, ибо они — естественные плоды любого человеческого сообщества, эти оказались не такими деспотичными и высокомерными, как в прежнем приходе. Покровитель Альмудены был молодым и ученым клириком, изучал арабский и еврейский и потому нередко останавливался поболтать со слепым не из милосердия, а для упражнения в этих языках. Однажды утром Бенина увидела, как молодой священник вышел из дома приходского священника вместе с другим своим собратом, высоким, статным, и они стали о чем-то говорить, поглядывая на Альмудену. Наверно, беседовали о его происхождении, языке и басурманской вере. Потом обратили внимание и на нее — какой стыд! Что-то они подумают, что скажут о ней? Чего доброго, сочтут ее сожительницей африканца, женой или же...
Наконец высокий и пригожий священник ушел по улице Кава-Баха, а второй, ученый, соизволил поговорить немного с Альмуденой на арабском языке. Потом подошел к Бенине и вполне уважительно сказал:
— Вам, донья Бенина, неплохо было бы оставить эту жизнь, в вашем возрасте вести ее нелегко. Что хорошего таскаться за слепым, как нитка за иголкой? Почему бы вам не поступить в «Милосердие»? Я уже поговорил об этом с доном Ромуальдо, он обещал узнать...
Бедная женщина оторопела и не знала, что ответить. Поблагодарила сеньора Майораля — так звали ученого богослова — и добавила, что узнала в его собеседнике благодетельного дона Ромуальдо.
— Я сказал ему также,— продолжал Майора ль,— что вы служите у некоей сеньоры, что живет на улице Импери-аль, и он намерен справиться у нее о вас, прежде чем рекомендовать вас в приют...
Вот и все, что он сказал, но Бенина пришла в необычайное смятение духа, потому что красавец священник, которого она только что видела, как нельзя больше соответствовал образу, отложившемуся в ее памяти благодаря частому повторению сочиненной ею истории. Ее так и подмывало побежать за ним по Кава-Баха, догнать и сказать ему: «Сеньор дон Ромуальдо, простите меня ради бога за то, что я вас выдумала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34