Отец Петр решил – не мытьем, так катаньем – допечь неугодного.
А тем временем строительство продвигалось. Отец работал не переставая. Нашлись и помощники.
Когда уже все было закончено и собранные в странствиях моим отцом иконы расположили в нишах земляных стен, батюшка решил, что настал час действовать. И настрочил донос.
В ожидании (и даже – в предвкушении) своей победы он строго-настрого запретил ходить в отцовскую часовню, предрекая кары небесные тем, кто будет продолжать потакать «пособнику дьявола». Это не помогало. Прихожан в церкви не становилось больше. Наоборот.
Ответа от церковного начальства все не было, и батюшка направился в Тюмень сам.
Там его принял епископ. Батюшка вылил на отца не один ушат грязи. Вплетая в уже устный донос все, что мог припомнить из сплетен, сопровождавших отца.
Картина получилась страшная.
Богобоязненный епископ пришел в ужас от творящихся в подведомственном ему приходе непотребствах, и тут же отправился вместе с отцом Петром в Покровское положить конец безобразиям. За ними последовали ученые монахи и полицейские.
Учинили целое следствие.
Полицейские, переодетые крестьянами, несколько раз побывали на службе в часовне, монахи с суровыми лицами ходили по деревне и расспрашивали тех, кто бывал на отцовских собраниях. Через несколько дней тщательного расследования они доложили епископу, остановившемуся в доме батюшки, – не замечено ничего, что могло бы хоть в какой-то степени подтвердить обвинения.
Епископ оказался человеком трезвомыслящим. К тому же за несколько дней жизни под одной крышей с батюшкой он рассмотрел его поближе и понял, с кем имеет дело.
Священник, который был уверен, что ненавистного соперника уберут с его дороги, был поражен. Все обернулось против него самого. Деваться некуда – батюшка был вынужден признать, что оговорил отца.
Священник оправдывался тем, что слухи передавали ему верные люди.
Но епископ не скрывал неудовольствия. С одной стороны, на подведомственной ему территории ереси нет – и это хорошо. Но, с другой стороны, епископ понимал, что Покровский батюшка не остановится и пойдет жаловаться дальше по начальству – а это уже плохо.
Так и вышло».
И хотя того, о чем пишет Матрена, сама она видеть не могла, а версия о том, что правящий архиерей испугался доноса священника, довольно сомнительна, само по себе предположение, что первый раз духовные власти заинтересовались Распутиным еще до его странствия в Петербург, вполне логично. Опытный странник из слободы Покровской слишком откровенно диссидентствовал, втягивая в свое окружение неопытные души, а религиозных ересей в России всегда хватало и власти с ними боролись. Особенно актуальным это сделалось после дарования свобод в 1905 году. Документов о расследовании принадлежности Распутина к хлыстовской секте, начатого до 1907 года, впрочем, не сохранилось, за исключением разве что мемуаров Родзянко.
«Первый донос, обвиняющий Распутина в сектантстве хлыстовского толка, был сделан тобольским уездным исправником тобольскому губернатору еще в 1902 году на основании официального сообщения местного священника села Покровского. Губернатор препроводил все дело на распоряжение местного архиерея преосвященного Антония. Последний поручил сделать дознание одному из миссионеров епархии. Миссионер энергично взялся за дело. Он представил обширный доклад, изобилующий документальными данными, сделал обыск в квартире Распутина, произвел несколько выемок вещественных доказательств и раскрыл много бывших неясными обстоятельств, несомненно изобличающих принадлежность Распутина к хлыстовству. Некоторые из этих подробностей, указанных в докладе, были до того безнравственны и противны, что без отвращения нельзя было их читать».
Хотя хронология в мемуарах Родзянко сильно хромает, а пафос явно превалирует над фактами, стоит отметить, что доступ к материалам расследования Родзянко имел и дату 1902 год назвал скорее всего не случайно. Можно даже предположить, что именно для того, чтобы опровергнуть слухи о своем хлыстовстве, Распутин и решился собрать деньги для строительства нового храма. Такое строительство освободило бы его от подозрений. 29 мая 1907 года корреспондент тюменской газеты, побывав в Покровском, сообщил: «На церковном сходе 9 мая прихожанам слободы Покровской церкви местным крестьянином Григорием Ефимовичем Распутиным, переименованным по указу его императорского величества в „Новых“, было предложено 5 тысяч рублей на постройку новой церкви в с. Покровском с тем, чтобы и крестьяне со своей стороны сделали хоть что-нибудь… Между тем более сознательная, развитая часть населения начинает поговаривать о том, что не худо бы эти деньги потребить на богоугодное, жизненное дело: на постройку новой двухклассной школы, в которой такая нужда».
В 1908 году «Тобольские епархиальные ведомости» писали: «Объявлена благодарность Епархиального начальства с выдачею похвального листа крестьянину слободы Покровской Тюменского уезда Григорию Новому (он же Распутин) за пожертвование в приходскую церковь».
Но это случится только в 1908 году. А перед этим прошел почти целый, очень трудный, неприятный и для Григория Распутина-Нового, год. Против опытного странника по существу выступила его родная деревня или по меньшей мере ее часть, и объяснение этому лежало на поверхности: не занимавшийся постоянным крестьянским трудом либо каким-то ремеслом или отхожими промыслами паломник (а для кого-то просто профессиональный бродяга и бездельник) сумел выстроить лучший на селе дом – кому такое понравится?
Показательны строки из доклада унтер-офицера Прилина: «Распутин Григорий Ефимович от роду имеет 45 лет, крестьянин Тюменского уезда села Покровского, семейный, занимается хлебопашеством, постоянно ездит в Россию, бывает даже в Петербурге, имеет даже знакомство с Милицей Николаевной, которая была в 1907 году в селе Покровском, посылает постоянно из России деньги переводом Распутину. Живет богато, помогает бедным своим односельчанам».
«В средствах не нуждается, так как почти со всех концов России получает денежные переводы от разных лиц, включая сюда и высокопоставленных», – дополнял своего подчиненного ротмистр Калмыков.
То, что Распутин помогал бедным, смягчало напряженность, но все равно его не пропахшее потом благополучие (ведь даже ходить пешком к тому времени он давно перестал – на поезде ездил, а деньги шли) мозолило глаза односельчанам. Помимо этого усилились трения бывшего паломника с местным священством, которое все более настороженно относилось к распутинской предприимчивости и росту его влияния. Сюда надо прибавить болтливость: Григорий Ефимович во все времена любил прихвастнуть своими особенными отношениями с Царской Семьей, и это хвастовство вызвало не столько испуг, сколько желание сбить спесь.
«Батюшка царь… оказал мне милость, понял меня и дал денег на храм. Я с радостью поехал домой и обратился к священникам о постройке нового храма. Враг же, как ненавистник добрых дел, еще не успел я доехать, всех соблазнил. Я сам оказываю помощь в постройке храма; а они ищут меня в пагубной ереси обвинить и такую чушь порют, даже нельзя высказать и на ум не придет. Вот сколь враг силен яму копать человеку и добрые дела в ничто ставить, обвиняют меня как поборника самых низких и грязных сект, и архиерей всячески восстает. Куда трудно любовь разобрать. Как человек не был на опыте».
Под этим документом стоит дата: май 1907 года – именно тогда было затеяно следствие.
Наконец был еще один важный фактор: личность Тобольского епископа Антония. В 1888 году он защитил магистерскую диссертацию «О рационалистических сектах» и теперь был готов применить ее на практике. «Занимаясь изучением рационалистического сектантства, он был, вероятно, знаком и с проблемами сектантства мистического. Близких отношений архиерея с великим князем выявить не удалось (если, конечно, не считать всех антираспутински настроенных пастырей и архипастырей изначальными сторонниками Николая Николаевича)», – писал С. Фирсов.
Что же касается самого дела, которое довольно подробно описывает в своей книге О. А. Платонов (и это бесспорно одна из самых ценных частей его труда), то странное это расследование производит впечатление.
«На первой же странице говорится, что Указом консистории от 1 сентября 1907 года было назначено предварительное дознание и следствие на основании предложения Тобольского епископа Антония по поводу того, что, по собранным и проверенным Архипастырем сведениям, Распутин из своей жизни на заводах Пермской губернии вынес знакомство с учением ереси хлыстовской и ее главарями; затем, проживая в Петербурге, приобрел себе последователей, которые по возвращении Распутина в слободу Покровскую неоднократно приезжали к нему и подолгу жили в его доме; письма его последовательниц: X. Берладской, Е. Сильверс, Ольги Лахтиной и 3. Л. Манчтет – говорят об особом учении Распутина, о полученных через него исцелениях, о преподании им каких-то Святых Тайн, об указании Распутиным на какой-то особенный храм православия, о стремлении последовательниц того же Распутина „соединиться со славою Христа“, „соединиться со Святыми Тайнами“, "иметь (на душе) „Пасху“, „заключить в себе Бога“, о Распутине как носителе „бездны любви“. У него в доме уже лет пять тому назад поселились совершенно посторонние ему женщины, которых прежде было до 8, а в настоящее время – 4 или 5; они одеваются в черные платья с белыми головными платками, всегда сопровождают Распутина в местный храм и обращаются с ним с чрезвычайным уважением, называя Распутина „отец Григорий“. То же делают и петербургские его последовательницы, которые водят Распутина под руки и которых на глазах всех он часто обнимает, целует и ласкает в верхнем этаже новоприобретенного Распутиным большого дома. Поздними вечерами бывают особенные молитвенные собрания его последовательниц и последователей (родственников Распутина). На этих собраниях он надевает полумонашеский черный подрясник и золотой наперсный крест, там поют хорошо разученные песнопения из малоизвестных рукописных сборников и некоторых печатных, например, из сборника „Сионская Весть“ и других. Собрания эти иногда оканчиваются поздно, и, по темным слухам, в бане при прежнем доме Распутина совершался „свальный грех“. Между жителями слободы Покровской ходят слухи, что Распутин учит хлыстовству, и что одна из живших у него черничек несколько лет назад была сначала крепкого здоровья при молодых летах, потом стала чахнуть, сохнуть и, быстро утративши свою молодость, умерла, а некоторые передавали Его Преосвященству, что лично видели снятые в Екатеринбурге фотографические карточки, на которых Распутин изображен в черном подряснике в рост вместе со стоящими по бокам его двумя черничками, которые поддерживают над головой его развернутую бумажную ленту с надписью: „Искатель Горняго Иерусалима“ (или что-то в этом роде). Последовательницы и последователи обвиняемого в лжеучении, близком к хлыстовству, и ныне запрещенного в священнослужении и сосланного по указу Святейшего Синода на Валаам священника Иакова Барбарина, при своем паломничестве в Абалакский монастырь постоянно посещают дом Распутина, участвуют там в ночных собраниях и в песнопениях по сектантским сборникам».
Дальше следуют опросы жителей села: священников, крестьян, а также тех самых петербургских барынь и барышень, которые после 1905 года стали наведываться в Покровское. О. А. Платонов называет те документы, которые он приводит, изначально враждебными, сфабрикованными, хотя меньше всего они выглядят таковыми.
Священник Александр Юрьевский говорит о том, что на него «Распутин произвел впечатление человека странного, если не сектанта, то – впавшего в демонскую прелесть». Крестьянка Мария Коровина рассказывала, что Распутин заходил в гости и «сетовал на то, что его архиерей не принял, а также на то, что его считают в Тобольске сектантом, тогда как у него – просто любви много, и он всех любит тою же любовью. Распутин объяснял и дотрагивался до рук собеседников его, а равно и тем, что он иначе не может: у него тогда нет вдохновения-де».
Священник слободы Покровской, Петр Остроумов (Распутина знал с 1897 года), показывал: «Обвиняемый и все его семейство неопустительно исполняют долг исповеди и Св. Причащения <…> Ежегодно ходит пешком на богомолье по монастырям, а приблизительно с 1905 года он предпринимает довольно частые и продолжительные поездки в Казань, С.-Петербург и другие города по вызовам разных лиц. Показывал свидетелю письма, например, архимандрита Феофана – инспектора С.-Петербургской Духовной Академии, Епископа Сергия – ректора С.-Петербургской Академии и других лиц, с просьбами их дать им советы в духовной жизни. Показывал и фотографические карточки, на которых он снят с разными епископами, монахами и студентами С.-Петербургской Академии. Из своей поездки в октябре 1906 г. он возвратился в конце ноября того же года с г-жой О. В. Лахтиной и женой петербургского священника Медведя, на которых, как они объясняли, Григорий Ефимович произвел необычайное впечатление своими чудесными исцелениями, предсказаниями и т.п., в 1907 году его посетила та же Лахтина, а также Берладская и Сильверс. <…> Свидетель слышал в доме Распутина духовные песнопения и молитвы православной Церкви. Окружающие Распутина относятся к нему с почтением и уважением, а слышно, что некоторые из них называют его и „отцом Григорием“. Сам он непринужденно обращается со своими почитательницами: например, ходит с ними под руку, поглаживает их, но чтобы он обнимал их и целовал, – свидетель этого не видел и от других не слышал. Кроме обыкновенных посещений гостей, особенных молитвенных собраний у Распутина не бывает. В религиозном отношении его и весь его дом можно назвать примерным: строго соблюдаются посты, посещают храм часто и так далее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20