— Это значит, что ноги у него слишком длинные по сравнению с общими пропорциями тела. Это, конечно, не идеально, но из таких лошадей часто выходят хорошие стиплеры.
— А-а...
Катафалк встряхнул головой и обвел всех присутствующих тревожным взглядом. Знак капризного нрава. Может, из-за этого его и продают?
Керри Сэндерс взволновалась еще больше:
— Как вы думаете, он с ним управится?
— Кто?
— Как кто? Его новый хозяин. Он какой-то бешеный...
Аукционист принялся расхваливать мерина, его происхождение и историю.
— Ну, кто мне предложит тысячу? Или больше? Тысяча за такого коня — это же не деньги! Тысячу? Ну хорошо, давайте начнем с пятисот. Кто мне предложит пятьсот?..
— Вы хотите сказать, что молодой человек намерен ездить на нем сам? — спросил я у Керри Сэндерс. — Он будет участвовать в скачках?
— Да.
— Вы меня об этом не предупредили.
— Разве?
Она сама прекрасно знала, что не предупредила.
— Господи, что же вы сразу не сказали?
— Пятьсот! — сказал аукционист. — Спасибо, сэр. Пятьсот, господа! Но ведь это же не деньги! Давайте, давайте! Шестьсот! Спасибо, сэр. Шестьсот... Семьсот... Восемьсот... Против вас, сэр!
— Я просто... — Она поколебалась. Потом спросила:
— А какая, собственно, разница?
— Он любитель? Керри Сэндерс кивнула.
— Но он умеет ездить.
Катафалк — это не лошадка для прогулок. И вряд ли стоит приобретать его для любителя, который едва умеет держаться верхом на лошади. Теперь я понял, почему моя клиентка настаивала, чтобы конь ни разу не падал на скачках.
— Тысяча двести! Тысяча четыреста! Против вас, сзади! Тысяча четыреста! Сэр, вы рискуете его потерять...
— Вы должны сказать мне, для кого вы его приобретаете.
Она покачала головой.
— Если не скажете, я его покупать не стану, — сказал я, стараясь вежливым тоном смягчить неучтивость своих слов.
Она пристально взглянула на меня.
— Я и сама могу его купить!
— Да, конечно. Аукционист накалял страсти.
— Тысяча восемьсот... может быть, две тысячи? Спасибо, сэр. Две тысячи! Продаю! Две тысячи — против вас, впереди! Две тысячи двести? Две тысячи сто... Спасибо, сэр. Две тысячи сто... Две двести... Две триста...
— Еще минута, и будет поздно, — сказал я. Она наконец решилась:
— Николь Бреветт.
— Ничего себе!
— Покупайте же! Не стойте столбом!
— Ну что, все? — осведомился аукционист. — Продано за две тысячи восемьсот фунтов? Продано — раз... Больше нет желающих?
Я вздохнул и поднял свой каталог.
— Три тысячи! Новый покупатель... Спасибо, сэр. Против вас, впереди! Три тысячи двести?
Как часто бывает, когда в последний момент вступает новый покупатель, двое наших соперников вскоре сдались и молоток опустился на трех тысячах четырех-ста, — Продано Джонасу Дерхему! С противоположной стороны арены на меня, прищурившись, смотрел Джимини Белл.
— Сколько это будет в долларах? — спросила моя клиентка.
— Около семи тысяч пятисот. Мы вышли из-под деревянного навеса, и она снова раскрыла зонтик, хотя дождь почти перестал.
— Это больше, чем я разрешила вам потратить, — заметила она, не особенно, впрочем, возмущаясь. — И, видимо, плюс комиссионные?
Я кивнул.
— Пять процентов.
— Ну, ничего... На самом деле у нас в Штатах за такие деньги и хромого пони не купишь.
Она одарила меня улыбкой, скупой и рассчитанной, как чаевые, и сказала, что подождет меня в машине. А я отправился оформлять бумаги и договариваться насчет перевозки Катафалка. Эту ночь он должен был провести у меня на заднем дворе, а утром в день рождения отправиться к своему новому хозяину.
Николь Бреветт... Эта новость была как пчела в сотах: безобидная до тех пор, пока до нее не дотронешься.
Это был жесткий, решительный молодой человек, который осмеливался состязаться с профессионалами. Его воля к победе, граничащая с одержимостью, делала его жестоким и грубым и частенько приводила к стычкам. Он взрывался, как порох, от малейшей искры. Талант у него, несомненно, был, но там, где большинство его коллег выигрывали скачки и находили друзей, Николь Бреветт только выигрывал скачки.
При его уровне Катафалк был ему вполне по силам, и, если мне повезет, в этом сезоне они вполне смогут добиться успеха среди новичков. Будем надеяться, что мне таки повезет. Бреветт-старший имел большой вес в мире скачек.
Мое уважение к Керри Сэндерс сильно возросло. Женщина, которая способна заинтересовать Константина Бреветта настолько, что он намерен на ней жениться, должна обладать тонкостью и тактом хорошего разведчика. Теперь я понимал, почему она не желала называть его имя. Обо всем, что касается личной жизни Константина Бреветта, должно становиться известно только из его уст.
Константин был гранитной скалой, обтянутой бархатом, — его неприкрытая сущность проявлялась в сыне. В былые годы мне случалось встречаться с ним на ипподромах, и я знал, что он всегда и со всеми держится любезно и по-дружески. Но если судить не по словам, а по делам, то Бреветт оставлял за собой хвост более мелких предпринимателей, которые горько сожалели, что купились на его обаяние. Я не знал, чем именно он занимался, но это было как-то связано с торговлей недвижимостью. Бреветт ворочал миллионами, а сейчас задумал собрать лучшую коллекцию скаковых лошадей в стране — как я подозревал, не столько из любви к лошадям, сколько из желания во всем быть первым.
Когда я собрался уходить, на продажу как раз должны были выставить лучший из сегодняшних лотов, так что публика валом валила на торги, и я пробивался против течения. Я видел, что Керри Сэндерс ждет в машине, глядя на меня из-за стекла, усеянного дождевыми каплями. К соседней машине прислонились двое мужчин, которые прикуривали из горсти.
Когда я проходил мимо их машины, один из них взял лежащую на капоте железяку и огрел меня по голове.
Я пошатнулся, осел на землю, и у меня действительно посыпались искры из глаз — точь-в-точь как рисуют в комиксах. Я смутно слышал, как Керри Сэндерс вскрикнула и распахнула дверь машины, но, когда мир снова приобрел устойчивость очертаний, я увидел, что она по-прежнему сидит в машине, и дверь закрыта, но стекло опущено. Лицо у нее было не столько испуганное, сколько возмущенное.
Один из мужчин держал меня за правую руку — видимо, это и не дало мне плюхнуться носом в грязь. Другой спокойно стоял и ждал. Я прислонился к их машине, судорожно пытаясь сообразить, что к чему.
— Ублюдки! — уничтожающе сказала Керри Сэндерс, и я от души с ней согласился.
— Четыре фунта! — неразборчиво промямлил я. — У меня с собой только четыре фунта!
— Нам твои деньги не нужны. Нам нужна твоя лошадь.
Гробовое молчание. Если они хотели добиться от меня толку, не надо было так сильно бить по голове.
— Я уже вам сказала, что хочу оставить его себе! — произнесла Керри Сэндерс ледяным тоном. Ситуацию это не прояснило.
— Мало ли что вы сказали! А мы вам не верим! Говоривший был веселый плечистый мужик с бицепсами вышибалы и кучерявыми мышино-бурыми волосами, которые окружали его голову неким ореолом.
— Я вам предлагаю выгодную сделку, — сказал он Керри. — Чего ж вам еще, дорогуша?
— Какого черта, — выдавил я, — что здесь происходит?
— Ну ладно, три шестьсот, — сказал Кучерявый, не обращая на меня внимания. — Больше дать не могу.
— Нет, — ответила Керри Сэндерс. Тогда Кучерявый обернулся ко мне.
— Слушай, красавчик, — улыбаясь, сказал он, — вы с леди должны продать нам эту лошадь. И лучше сделать это по-культурному. Так что дай ей ценный совет, и разойдемся по-хорошему.
— Купите другую лошадь, — все еще невнятно пробормотал я.
— Слышь, красавчик, у нас мало времени! Три шестьсот. Либо да...
— Либо нет, — машинально закончил я.
Керри Сэндерс едва не рассмеялась.
Кучерявый полез во внутренний карман и достал пачки денег. Отделив несколько бумажек от одной из пачек, он швырнул ее в окно, на колени Керри Сэндерс. За этой пачкой последовали еще три запечатанные, которые он не пересчитывал. Леди тут же ловко выкинула деньги обратно в окно, и они упали на мокрый асфальт, сделавшись грязными в прямом смысле слова.
Туман у меня в голове начал постепенно рассеиваться, и колени перестали дрожать. Почуяв перемену, Кучерявый немедленно сменил образ делового человека на образ первостатейного грабителя.
— Ладно, шутки в сторону, — сказал он. — Мне нужна эта лошадь, и она будет моей. Ясно?
Он расстегнул «молнию» на моей непромокаемой куртке.
Я попытался высвободиться из цепкой хватки его приятеля, но обнаружил, что еще не полностью оправился от удара. У меня снова закружилась голова. В прошлом мне достаточно часто приходилось прикладываться головой, чтобы определить, что нормально действовать я смогу не раньше чем минут через пятнадцать.
Под курткой у меня был свитер, а под свитером — рубашка. Кучерявый сунул руку под свитер и нащупал бандаж, который я ношу на груди. Он мерзко ухмыльнулся, задрал свитер, нашел пряжку на бандаже и расстегнул ее.
— Ну что, красавчик, — сказал он, — теперь ты понял, как я получу эту лошадь?
Глава 2
Я сидел в своей машине на водительском месте, прислонившись головой к окну. Керри Сэндерс сидела рядом со мной, на коленях у нее, поверх дорогого замшевого пальто, лежали грязные пачки денег. Весь ее облик выражал неподдельный гнев.
— Ну не могла же я просто смотреть, как они вас мордуют! — сердито говорила она. — Кто-то ведь должен был вытащить вас из этой передряги, верно?
Я молчал. Она вышла из машины, подобрала деньги и приказала громилам оставить меня в покое. Она пожелала им подавиться этой лошадью. Она не пыталась позвать на помощь, убежать или сделать что-нибудь еще толковое, ибо повиновалась современному золотому правилу, гласящему, что, если сразу подчиниться требованиям грабителей, это вам обойдется дешевле.
— Вы были бледный, как покойник, — продолжала она. — Что вы думали, я буду сидеть и любоваться? Я не ответил.
— Что у вас там с рукой-то, черт возьми?
— Привычный вывих, — сказал я. — Плечо вывихивается.
— Что, все время?!
— Да нет. Не так уж часто. Только в определенном положении. Но очень неприятно. Я ношу бандаж, чтобы это предотвратить.
— А сейчас оно у вас не вывихнуто?
— Нет, — я невольно улыбнулся. — Если бы оно у меня было вывихнуто, я бы не сидел сейчас так уютно в машине. А все благодаря вам, — добавил я.
— Вот то-то же!
— Само собой.
Они забрали у меня из кармана сертификат на покупку и заставили Керри Сэндерс расписаться в получении денег. А потом просто ушли туда, где подписываются бумаги, чтобы переоформить документы на себя. Керри Сэндерс была не в том состоянии, чтобы попытаться им помешать, а я сам сейчас и ходить-то мог с трудом. И если я в чем-то и был уверен, так это в том, что Кучерявый и его дружок, не теряя времени, увезут Катафалка в неизвестном направлении. И, разумеется, никто не усомнится, что они это делают на законном основании. Перепродажа лошади сразу после торгов — самое обычное дело.
— Но почему? — в двадцатый раз спрашивала Керри. — Зачем им так понадобилась эта чертова лошадь? Почему именно эта?
— Понятия не имею. Ей не сиделось на месте.
— Вы сказали, что к четырем уже сможете вести машину.
Я взглянул на часы на приборной доске. Пять минут пятого.
— Ладно, поехали.
Я оторвал голову от стекла и осторожно покрутил ею. Вроде бы в порядке. Я завел мотор и направился к Лондону. Керри Сэндерс поначалу беспокоилась, но, когда мы проехали полмили и я ни разу не налетел на столб, она успокоилась. К этому времени шок сменился обидой.
— Я буду жаловаться! — решительно сказала она.
— Хорошая идея. Кому?
— Как кому? — удивилась Керри Сэндерс. — Устроителям аукциона, разумеется.
— Они вам посочувствуют и ничего не сделают.
— Как это ничего не сделают? Они же обязаны! Я знал, что они ничем никому не обязаны. И так и сказал.
Она посмотрела мне в лицо.
— Ну, тогда в Жокейский клуб. Они ведь распоряжаются всем на скачках.
— Аукционы они не контролируют.
— А кто же их контролирует?
— Да никто.
— Тогда обратимся в полицию! — Голос ее сделался резким от разочарования.
— Если вам угодно...
— В здешнюю?
— Хорошо.
Я остановился у полицейского участка, и мы рассказали нашу историю. Замотанный дежурный сержант записал наши показания, дал нам расписаться и, без сомнения, сразу после нашего ухода засунул их куда подальше: действительно, нас ведь не ограбили. Да, конечно, ударили по голове — это очень нехорошо. Но ведь мой бумажник на месте? И даже часы не сперли? Более того, эти хулиганы дали миссис Сэндерс лишние двести фунтов. Где же здесь, спрашивается, состав преступления?
С тем мы и уехали. Я смирился со своей судьбой, но Керри Сэндерс бурлила от ярости.
— Я не позволю, чтобы мной вертели! — кипятилась она. — Ну кто-то же должен что-то сделать!
— А мистер Бреветт? — спросил я. Она резко взглянула на меня.
— Я не хочу впутывать его в это дело. — Голос ее сделался заметно холоднее.
— Да, конечно.
Миль десять мы проехали в задумчивом молчании. Наконец она спросила:
— Вы сможете найти другую лошадь к пятнице?
— Могу попробовать.
— Попробуйте.
— А если у меня получится, вы можете гарантировать, что меня не огреют по голове и не отберут ее, как в этот раз?
— А я думала, жокеи — люди отважные, — заметила она.
После этого обидного замечания мы молчали еще миль пять. Потом она спросила:
— Вы этих людей не знаете?
— Нет.
— Но они-то вас знают. Они знали про ваше плечо.
— Да.
— Вы об этом уже думали, да? — Она казалась разочарованной.
— Угу.
Я осторожно проехал по оживленным лондонским улицам и остановился у гостиницы «Беркли», где жила Керри Сэндерс.
— Зайдемте ко мне, выпьем, — предложила она. — Судя по вашему виду, вам не помешает.
— Э-э...
— Да ладно, идемте! — сказала она. — Не съем я вас! Я улыбнулся.
— Ну, хорошо.
Окна ее номера выходили на Гайд-парк. По скаковой дорожке двигалась вереница пони, группка всадников упражнялась в выездке. Лучи заходящего солнца озаряли сиренево-голубую гостиную, отчетливо вырисовывая кубики льда у нас в стаканах.
Мой выбор ее разочаровал.
1 2 3 4