Как всегда в воскресенье, гостиная летного клуба, расположенная рядом с вестибюлем, была полна пилотов-любителей вроде меня. Все они наперебой обсуждали недавние полеты, горячо говорили о сваливании, штопорах, потере скорости, боковом скольжении и допустимых отклонениях от курса. Я протиснулся через толпу к бару и заказал шотландское виски с содовой. Виски приятно обжигало рот, напоминая о местах, где я недавно побывал.
Обернувшись, я обнаружил рядом с собой администратора и того рыжеволосого молодого человека, с которым он объяснялся утром. Поймав мой взгляд, администратор сказал своему спутнику:
— Вот человек, с которым есть смысл потолковать. Это наш Гарри. С виду он тихоня, но это впечатление обманчивое. В воздухе он всех их за пояс заткнет. — Администратор обвел рукой гостиную. — Да ты сам у него спроси. Гарри появился у нас точь-в-точь как ты, понятия не имея о том, как летают самолеты. И было это всего три-четыре года назад.
— Четыре, — уточнил я.
— Вот видишь. Четыре года назад. А теперь у него лицензия пилота коммерческой авиации и летных часов видимо-невидимо. А машину он может разобрать в два счета, что твой механик.
— Ну хватит, — смущенно перебил я администратора. Впрочем, молодой человек отнесся к его словам спокойно, поскольку толком не знал, о чем идет речь.
— Главное — начать, — сказал я. — А потом уже все идет как бы само собой.
— Сегодня у меня был первый урок в воздухе, — сообщил молодой человек и последующие пятнадцать минут подробно посвящал меня в детали.
Пока он изливал душу, я съел два бутерброда с ветчиной и допил виски. Он не виноват, размышлял я, слушая вполуха. Если тебе это нравилось, то уже после первого полета ты оказывался на крючке. Это и произошло с ним, а четыре года назад — со мной. Случайно проезжая мимо ворот аэроклуба, я вдруг развернулся, остановил машину и вошел, решив прокатиться на самолете. Просто так, от нечего делать.
Я навещал умирающую тетку, и настроение у меня было не из веселых.
— Разумеется, мистер Грей может полетать с инструктором, — сказали мне в аэроклубе.
Но инструктор не знал, что я просто хотел покататься и посмотреть в окно. Он стал учить меня управлять самолетом. Я провел там целый день и оставил жалованье за неделю. В следующее воскресенье я снова появился в клубе. Там я и проводил с тех пор все воскресные дни и тратил все деньги.
Рыжеволосого прервал крупный мужчина в твидовом костюме. Он протиснулся между нами и сказал:
— Гарри, я все ждал, когда ты вернешься.
— Выпьем?
— Ага.
Его звали Том Уэллс. Он был владельцем маленькой чартерной авиакомпании, которая размещалась на этом же аэродроме, и по воскресеньям он сдавал свободные самолеты клубу. Как раз на его машине я и летал в Ислей.
— Я что-нибудь сделал не так? — осведомился я.
— Не так? Господи, с чего ты взял? Просто у меня небольшая проблема, и я подумал, может, ты меня выручишь?
— Если смогу.
— У меня масса заказов на следующий уик-энд, и нет как раз одного пилота. Ты не слетаешь?
— Хорошо, — сказал я.
Мне и раньше иногда приходилось это делать.
— Ты слов на ветер не бросаешь, Гарри, — усмехнулся он. — Ну, когда мне тебе позвонить, чтобы объяснить, что к чему?
Поколебавшись, я сказал:
— Лучше я сам позвоню.
— Тогда утром в субботу.
— Договорились.
Мы выпили по одной, и он принялся удрученно рассказывать о том, как дорого теперь стоит обучение пилотов. Молодой человек, желающий выучиться водить многомоторные самолеты, должен выложить три тысячи фунтов. Только крупные авиакомпании могут себе это позволить. Они готовят своих сотрудников и, естественно, держат их при себе. Когда состарится поколение, научившееся летать во время войны в РАФ, маленькие фирмы окажутся в очень тяжелом положении.
— Ты странный человек, — начал он разговор, к которому подходил издалека. — У тебя есть лицензия пилота коммерческой службы, а ты толком ею не пользуешься. Почему? Почему бы тебе не бросить всю эту канцелярщину и не перейти ко мне?
Я уставился на него. Искушение было велико, но согласиться означало отказаться от стипль-чезов. На это я пойти не мог. Я медленно покачал головой и сказал, что пока не могу.
На обратном пути я размышлял над сложившейся парадоксальной ситуацией. Том Уэллс не догадывался, что именно я делаю, — он только знал, что я работаю в конторе. Я не сообщил ему, что поменял работу, и не собирался рассказывать. Он не знал, кто я и что делаю. Мне так больше нравилось. Все остальные в Фенланде знали столь же мало. Им было известно, что есть некто по имени Гарри, кто появляется по воскресеньям, и если у него есть деньги, то летает, а если нет, то работает в ангарах с механиками.
Том Уэллс предложил мне работу, потому что ценил меня, а не моего отца-графа, как Ярдман. Это мне очень нравилось. Далеко не всегда я мог вычислить, по каким мотивам мне что-то предлагали, но я понимал: если я приму предложение Тома, моя анонимность исчезнет без следа и меня окружат старые проблемы. К тому же Том может пойти на попятный, и у меня не останется того единственного дня в неделю, когда я бываю самим собой.
Дома не знали, что я стал пилотом. Я так и не сказал им об этом. Дело в том, что в день, когда я появился в аэроклубе, моя тетка скончалась, и я испытал приступ раскаяния: пока она умирала, я развлекался вовсю. Я и потом не рассказывал об этом из опасения, что родители поднимут скандал и постараются мне помешать. Вскоре я понял, до чего приятно вести две разные жизни сразу, и делал все, чтобы они не смешивались. Это было нетрудно. Я от природы отличался неразговорчивостью и не отвечал на расспросы о моих воскресных прогулках. Я держал книги по летному делу, карты, логарифмические линейки и все прочее под замком у себя в спальне. И все пока шло отлично.
Глава 3
На следующий день я познакомился с Билли. Как только Конкер и Тимми подавили приступы ярости, вызванные моим появлением, которое разрушило их планы на повышение, мы заключили негласный мирный договор. В поездках они болтали друг с другом, но не со мной — потому что я и не проявлял особого желания, но зато вполне мирно делили сандвичи, шоколад и работу. Билли же сразу дал понять, что с ним этот номер не пройдет. Для Билли классовая война была просто необходима, и на поле брани он был самый неустрашимый воин. Через пять секунд после нашего знакомства он стал точить клыки.
Знакомство состоялось в аэропорту Кембриджа в пять утра. Мы должны были переправить партию лошадей из Ньюмаркета в Шантильи под Парижем, и с погрузкой-разгрузкой и прочими формальностями день обещал выдаться тяжелым. Я поставил свою машину на стоянке и пока размышлял, как мы с Конкером и Тимми со всем этим управимся, подъехал темный «Ягуар» десятой модели, и из него вылез Ярдман. В машине были еще двое: неразличимый силуэт сзади, а на переднем сиденье Билли.
Ярдман вылез, потянулся, зевнул, поглядел на небо и наконец обратился ко мне.
— Здравствуйте, мой дорогой мальчик, — сказал он самым дружеским тоном. — Отличная погода для полетов.
— Весьма, — удивленно отозвался я.
Ярдман вообще-то не любил ни рано вставать, ни приезжать в аэропорт, чтобы пожелать нам счастливого пути.
Если возникали какие-то осложнения с документами, бывало, приезжал Серл, но не Ярдман. И все же на сей раз пожаловал он собственной персоной, в черном костюме, мешковато сидевшем на его худой фигуре. В холодном утреннем свете его пятнистое лицо выглядело особенно невыигрышно. Очки в черной оправе, как всегда, скрывали выражение его глубоко посаженных глаз. После месяца работы в его конторе и непродолжительных контактов, случавшихся несколько раз в неделю, когда я заходил за инструкциями, бумагами или зарплатой, я так и не узнал его лучше. В каком-то смысле его защитные барьеры ничем не уступали моим.
Сдерживая зевоту, он сообщил мне, что Тимми и Конкер получили отгулы и сегодня их не будет. Он привез с собой двоих конюхов, которые были только рады их заменить. Ярдман выразил надежду, что с новыми помощниками у меня не будет осложнений. Он сказал, что сам привез их, поскольку общественный транспорт не приспособлен для встреч в пять утра в аэропорту Кембриджа.
Тем временем с переднего сиденья выбрался первый пассажир.
— Билли Уоткинс, — кивнул в его сторону Ярдман.
— Доброе утро, лорд Грей, — сказал Билли, худощавый девятнадцатилетний юнец с круглыми и холодными голубыми глазами.
— Генри, — машинально отозвался я. Меня больше устраивало такое обращение, да и в нашей работе другие варианты выглядели менее естественно.
Билли холодно и с вызовом посмотрел на меня и повторил, выбрасывая слово за словом:
— Доброе утро, лорд Грей.
— Доброе утро, мистер Уоткинс.
Он сверкнул глазами и снова холодно на меня уставился. Если он надеялся сбить меня с толку и смутить, то сильно ошибся.
Ярдман с раздражением уловил возникшие трения.
— Я тебя предупреждал, Билли, — быстро начал он, замолчал и обратился ко мне: — Я надеюсь, вы не допустите, чтобы некоторая несхожесть характеров поставила под сомнение безопасность ценного груза.
— Ни в коем случае, — отрезал я.
Он улыбнулся, обнажив свои сероватые искусственные зубы. Я никак не мог понять, почему, имея средства на такую дорогую машину, как «Ягуар», Ярдман не мог раскошелиться на более естественно выглядевшие зубы. Это, безусловно, придало бы ему более респектабельный вид.
— Вот и отлично, — быстро и удовлетворенно проговорил он. — Давайте грузиться.
Тем временем из машины осторожно выбрался третий. Его большой живот был бы вполне к лицу женщине, собирающейся родить двойню. Он был облачен в незастегнутый коричневый балахон. Под балахоном виднелись рубашка-ковбойка и красные подтяжки, с трудом поддерживавшие простые темные брюки. Он был лысоват, заспан, устал и угрюм. Ему было лет пятьдесят, и он почему-то упорно старался не смотреть мне в глаза.
«Ну и команда собралась, — думал я, переводя взгляд с толстяка на Билли. — И это когда требуется максимум сноровки и проворства». Толстяк оказался совсем непригодным к работе — он обращался с лошадьми с грубостью, рожденной страхом перед ними. По распоряжению Ярдмана он выводил лошадей из фургонов, в которых их привезли, и проводил по устланному матами настилу в самолет, где мы с Билли устраивали их во временных стойлах-боксах.
Джон — так звали толстяка — был слишком тучен или трусоват, чтобы идти рядом с лошадью. Он пятился задом, таща лошадь на себя, неловко вытягивая голову. Неудивительно, что животные нервничали и отказывались идти. Ярдман подступал сзади, размахивая вилами, иногда подталкивая лошадей рукояткой. В результате лошади были перепуганы, а в таком состоянии везти их было никак нельзя.
После того как три из них, потные, лягающиеся, бешено косящие глазами, все же оказались в самолете, я вылез наружу и запротестовал:
— Пусть Джон помогает Билли, а я сам буду выводить их из фургонов и заводить в самолет. Если они прибудут в таком нервном состоянии, владельцы вряд ли захотят с нами связываться в дальнейшем. Впрочем, скорее всего, лошади разнесут самолет на куски прямо в воздухе.
Ярдман знал, что такое пару раз случалось во время авиаперевозок чистокровных лошадей. Всегда существовала опасность, что лошадь может сделаться неуправляемой даже при обычных обстоятельствах. Но пускаться в полет, когда на борту табун перепуганных лошадей, равносильно самоубийству.
Ярдман размышлял долю секунды, потом сказал:
— Ладно, поменяйтесь.
Погрузка продолжалась не так суматошно, но по-прежнему медленно. И в самолете от Джона тоже было мало толку.
Груз в самолетах следует размешать еще более тщательно, чем на корабле. Если центр тяжести окажется нарушен, самолет не сможет взлететь. Он промчится до конца взлетной полосы, а потом превратится в груду искореженного металла. Если центр тяжести сместится в воздухе, самолет накренится, примерно как корабль, только выправить крен будет куда труднее, да и спасательных шлюпок, увы, под рукой не окажется.
Для соблюдения мер безопасности лошадей надо ставить в центральной части самолета, причем для их спокойствия и удобства хвостами к хвосту самолета. Ярдман обычно пользовался самолетами среднего калибра, и там помещались по четыре пары лошадей. Они должны стоять неподвижно, и их следует размещать таким образом, чтобы к ним свободно можно было подойти. При взлете и посадке, например, приходится успокаивать их и гладить. Поэтому каждая пара помещалась в отдельный бокс — получалось четыре самостоятельных островка. По центральному проходу и вокруг боксов были проложены доски так, чтобы боксы можно было обходить кругом, имея доступ к каждой лошади.
Лошади стояли на подстилках из торфа. Вокруг каждой пары сооружался бокс из досок толщиной в полдюйма. Сначала сооружались передняя и две боковые стенки, потом туда заводилась лошадь и запиралась задней стенкой. Для прочности боксы скреплялись металлическими брусьями, а те — чеками. Всего таких брусьев на бокс приходилось три — снизу, сверху и по центру. Для дополнительной надежности боксы крепились к полу цепями. Когда погрузка завершалась, получались четыре аккуратных контейнера, из которых выглядывали только лошадиные морды, спины и хвосты. Поскольку нельзя было допустить, чтобы бокс развалился при полете, их сборка была делом ответственным и требовала времени, внимания и сноровки.
У Джона не было ни того, ни другого, ни третьего — он оказался на редкость неуклюжим: долго возился с цепями, потом потерял две чеки, и мы, так и не сумев отыскать их, стали скреплять брусья проволокой, что вряд ли спасет бокс, если упрямая лошадь начнет в нем метаться. Кончилось тем, что работали мы вдвоем с Билли, а Джон мрачно стоял и смотрел на нас, причем Билли делал все, чтобы я почувствовал всю тяжесть физического труда. Мы провозились так долго, что к тому моменту, как пилот забрался в кабину и завел моторы, три перепуганные лошади успели успокоиться. Закрывая двойные двери, через которые мы заводили лошадей, я еще раз взглянул на Ярдмана.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5