Эд Макбейн: «Будни»

Эд Макбейн
Будни


87-й полицейский участок – 25


OCR Денис
Оригинал: Ed McBain,
“Hail, Hail, The Gangs All Here”
Эд МакбейнБудни 1Ночное дежурство Время незаметно подходит к полуночи. На облупленном циферблате стенных часов почти двенадцать. Можно проследить, как минутная стрелка, покачиваясь, входит в новый день. Сутки сменились, но вряд ли кто-нибудь это заметил. Кофе в промокших картонных стаканах остался таким же безвкусным, каким он был и тридцать секунд назад, треск пишущих машинок не ослабевает, пьяный в другом конце комнаты орет, что мир полон жестокости, сигаретный дым клубится у циферблата стенных часов, где, незамеченный и неоплаканный, старый день вот уже две минуты как скончался. Звонит телефон.Люди в комнате – часть всей этой усталой возни, такие же обтрепанные, такие же блеклые и мрачные, как и сама комната со столами в ожогах от сигарет и затертыми зелеными стенами. Она могла бы показаться конторой прогорающей страховой компании, если бы не ремни с пистолетами в кобурах, висящие на спинках деревянных стульев, выкрашенных в цвет стен.Мебель старая, машинки старые, само здание старое – наверное, так и должно быть. Ибо и люди здесь заняты старинным делом – делом, некогда считавшимся благородным. Они слуги закона. Они, по словам пьяного, изрыгающего проклятья из-за решетки камеры для задержанных в конце комнаты, «полицейская вонючая сраная гнилота». Телефон продолжает звонить. * * * Миниатюрная девушка, лежавшая в проходе за театром, была одета в белый пропитавшийся кровью свободный плащ с поясом. Кровь на земле, кровь на металлической двери пожарного выхода, кровь на лице, кровью забрызганы светлые волосы, кровь на мини-юбке и бледно-лиловых колготках. Неоновая вывеска через улицу окрашивала лицо девушки в зеленый, потом в оранжевый цвета, а из открытой ножевой раны на груди, как дьявольский ночной цветок, вскипали кровавые пузыри, темные и густые, красные, оранжевые, зеленые, пульсирующие в такт с неоновым мерцанием, – невероятное, завораживающее световое шоу.Постепенно поток сбился с ритма, вырываясь все с меньшей силой и энергией. Девушка открыла рот, пытаясь что-то сказать, но вместо слов с ее губ, как показалось, сорвался вой приближающейся к театру «скорой помощи». Кровь остановилась, жизнь оборвалась, глаза девушки закатились. Когда в проход прибежали санитары с носилками, детектив Стив Карелла отвернулся.– Девушка скончалась, – сказал он.– Семи минут не прошло после вызова, – попытался оправдаться один из санитаров.– Никто вас не винит, – бросил Карелла.– Субботний вечер, – виновато произнес санитар. – Движение сильное, не пробьешься даже с сиреной.Карелла направился к стоящему у бордюра «седану» без полицейских знаков. Детектив Коттон Хейз, сидевший за рулем, опустил разрисованное морозом стекло:– Ну, что?– Убийство, – ответил Карелла. * * * Мальчишке было не больше восемнадцати, его взяли десять минут назад. Он отрывал и разбрасывал автомобильные антенны, подобно Джонни Эпплсиду, сеющему радиоточки. Автомобильный патруль заметил его, когда он пытался скрутить антенну с «кадиллака» модели 1966 года. Пацан был пьян или накурился, а может, и то, и другое, и, когда сержант Мерчисон предложил ему прочитать контрольные таблицы Миранда-Эскобадо, написанные по-английски и по-испански на стене, тот не справился ни с одним из вариантов.Патрульный отвел мальчишку в дежурку, наверх, где детектив Берт Клинг разговаривал с Хейзом по телефону. Клинг знаком приказал патрульному подождать на скамье за деревянным ограждением, а сам связался по селектору с Мерчисоном, дежурившим за пультом внизу.– Дэйв, – сказал он, – у нас убийство в проходе у театра на Одиннадцатой улице. Займешься?– Ладно, – ответил Мерчисон и отключился.Убийство – обычное явление в этом городе, так к нему и относятся в полиции. Привычная, хорошо отлаженная машина завертелась.Пока наверху Клинг заводил патрульного и его пленника в дежурку, сержант Мерчисон внизу у пульта сначала доложил об убийстве капитану Фрику, начальнику 87-го участка, затем лейтенанту Бернсу, шефу следственного отдела. Потом он позвонил в отдел убийств, который, в свою очередь, привел в движение механизм нарастающего распространения информации, захвативший полицейскую лабораторию, телеграфное, телефонное и телетайпное бюро в Управлении, судебно-медицинското эксперта, районного прокурора, начальника районной следственной службы, начальника центральной следственной службы и, наконец, самого комиссара полиции. Кому-то взбрело в голову лишить жизни молодую женщину, а в результате – многих сонных людей пришлось вытряхивать из постелей в холодную октябрьскую ночь.Наверху в дежурке часы на стене показывали 12.30 ночи. Мальчишка, оторвавший двенадцать автомобильных антенн, сидел у стола Берта Клинга. Взглянув на него, Клинг крикнул в канцелярию Мисколо: «Притащи крепкого кофе, только погорячее!»В другом конце комнаты, в камере для задержанных, пьяный интересовался, где же он, черт возьми, находится. Через какое-то время его отпустят, не забыв предупредить, чтобы он постарался снова не надраться до утра. Но ночь только началась. * * * Они прибывали по одному или по два, согревая дыханием руки, сутулясь от колючего холода, выдыхая белые облачка пара. Они сфотографировали девушку, сделали зарисовку места происшествия и, не найдя орудия убийства, стали вокруг тела, размышляя о неожиданной смерти. В этом проходе у театра полицейские были звездами и знаменитостями, а любопытная толпа, скопившаяся на тротуаре, где уже было установлено ограждение, старалась рассмотреть людей с полицейскими жетонами на плащах – опознавательными знаками, без которых никто не отличит обычного человека от полицейского в гражданском.Прибыли Моноган и Монро из отдела убийств. Они бесстрастно наблюдали за порхающим вокруг убитой девушки ассистентом медэксперта. Оба в черных плащах, черных шарфах и черных шляпах. Выглядели они мощнее Кареллы, который стоял между ними с понурым видом перетренировавшегося спортсмена и страдальческим выражением на лице.– Наделал он дел, – буркнул Монро.– Сволочь, – добавил Моноган.– Вы уже провели опознание?– Жду, пока закончит медэксперт, – ответил Карелла.– Надо бы узнать, что она здесь делала. Что это за дверь? – спросил Монро.– Вход на сцену.– Думаешь, она актриса?– Не знаю.– Ладно, Бог с ним, – махнул рукой Моноган. – Ну что, они там закончили с ее записной книжкой? Давай полистаем. Эй, вам там записная книжка не нужна больше? – крикнул он одному из лаборантов.– Нет, можете забрать.– Ну что, Карелла, давай посмотрим.Лаборант стер кровь с сумочки убитой и передал ее Карелле.– Пошли к свету, – предложил Монро.Фонарь с металлическим абажуром висел над дверью. Девушку ударили ножом с такой силой, что брызги крови попали даже на внутреннюю белую сторону абажура.Кроме записной книжки в сумочке лежало водительское удостоверение, из которого они узнали, что убитая – Мерси Хауэлл, проживавшая на Резерфорд-авеню, 24 лет, 5 футов 3 дюймом роста, цвет глаз – голубой. Там же был членский билет профсоюза актеров на ее имя и кредитные карточки двух крупнейших в городе универмагов. Они нашли пачку сигарет «Вирджиния Слимз», коробку спичек с рекламой художественной школы, расческу с длинной ручкой, семнадцать долларов и сорок три цента наличными, упаковку гигиенических тампонов, блокнот, шариковую ручку с налипшими на нее табачными крошками, щипцы для загибания ресниц, два жетона метро и вырезанную из местной газеты рекламу модной блузки.Когда медэксперт закончил осмотр и констатировал, что смерть наступила от многочисленных ножевых ранений в грудь и горло, полицейские взяли плащ девушки и обнаружили в одном из карманов автоматический «Браунинг» 25-го калибра. Привязав бирочки к пистолету я сумке, они перенесли тело девушки в карету скорой помощи, и она уехала в морг. От Мерси Хауэлл остался на мостовой нарисованный мелом контур тела и лужа крови. * * * – Ну, протрезвел? – спросил Клинг у мальчишки.– А кто сказал, что я был пьян? – огрызнулся тот.– Ладно, тогда начнем. В соответствии с постановлением Верховного суда по делу Миранда против Аризона, мы не можем задавать тебе никаких вопросов до тех пор, пока ты не будешь предупрежден о том, что имеешь право прибегнуть к услугам адвоката, а также о том, что закон защищает тебя от принуждения к самооговору.– Какой еще самооговор?– Сейчас все объясню, – спокойно ответил Клинг.– Помои, а не кофе, – хмыкнул мальчишка.Клинг невозмутимо продолжал:– Во-первых, ты можешь молчать, если тебе хочется. Это ты понимаешь?– Это я понимаю.– Во-вторых, если не желаешь, можешь не отвечать ни на какие вопросы. Это ты понимаешь?– Понимаешь, понимаешь... Я что, похож на идиота?– Закон требует, чтобы я каждый раз спрашивал, понимаешь ли ты мои слова. Ты понял: ты не обязан отвечать на вопросы...– Да понял, понял.– Хорошо. В-третьих, если ты решишь отвечать на вопросы, то все, что ты скажешь, может быть использовано против тебя. Ты по?..– А что я такого сделал? Боже мой, оторвал пару антенн!– Ты понял меня?– Понял.– Ты также можешь обратиться к юристу до или во время допроса в полиции. Если у тебя нет денег на адвоката, он будет тебе назначен.Последнее Клинг произнес с каменным лицом. Он прекрасно знал, что защитника мальчишке никто сейчас не предоставит. У полиции не было на это денег. И если бы этот юнец в следующие три секунды пожелал проконсультироваться у общественного защитника, Клинг просто не знал бы, как ему поступить – разве что отложить к чертовой матери допрос.– Я понимаю, – кивнул парень.– Ты подтвердил, что понял все предупреждения, – продолжал Клинг, – итак, будешь ли ты отвечать на мои вопросы без консультации у адвоката?– Да идите вы в жопу со своими вопросами. Не буду я ни на что отвечать!– Ну, вот оно.Они внесли это дело в регистрационную книгу: хулиганство, уголовно наказуемое деяние класса "А", нанесение ущерба собственности другого лица. Затем отправили мальчишку вниз, в камеру-накопитель, чтобы потом перевести его в здание уголовного суда для судебного разбирательства.Снова зазвонил телефон. На скамейке у входа в дежурку ожидала женщина. * * * Будка сторожа находилась сразу же за железной дверью на сцену. Электрические часы в его камере показывали 1.10 ночи.Сторожу было под восемьдесят, и со старческой болтливостью он охотно отвечал на расспросы полицейских. Старик заступал на дежурство каждый вечер в семь тридцать. Общий сбор был в восемь, и он, вот у этой самой двери, встречал всех актеров перед тем, как они шли переодеваться и гримироваться. Занавес опускался в одиннадцать тридцать, и обычно все уходили из театра без четверти, самое позднее, в двенадцать. Сторож оставался до десяти утра, до открытия кассы.– Делать-то особо ночью нечего. Только побродишь по театру да проверишь, чтоб никто не спер декорации, – сказал он и захихикал.– Вы не обратили внимания, когда из театра ушла Мерси Хауэлл? – спросил Карелла.– Это та, что убита? – поинтересовался старик.– Да, – подтвердил Хейз, – Мерси Хауэлл, вот такого примерно роста, светлые волосы, голубые глаза.– Они все примерно такого роста, со светлыми волосами и голубыми глазами, – заметил старик. – Я почти никого из них по имени не знаю. Спектакли все время меняются. Всех разве упомнишь?– Вы всю ночь сидите у двери? – спросил Карелла.– Да нет, не всю. Мне надо запереть дверь, когда все уйдут, проверить свет, посмотреть, чтобы было включено рабочее освещение. Я щиток не трогаю, это не мое дело, но я могу, к примеру, выключить свет в холле, если кто-то его оставил, или внизу, в туалетах. Потом я возвращаюсь сюда, в будку. Читаю или радио слушаю. Около двух я снова обхожу театр, вдруг там пожар или еще что... Потом я снова здесь. Опять все обхожу в четыре часа, в шесть часов и около восьми. Вот этим я и занимаюсь.– Вы сказали, что запираете эту дверь...– Точно.– Не припомните, когда вы ее закрыли сегодня?– Ну, где-то, наверное, без десяти двенадцать. Когда убедился, что все ушли.– А как вы убедились?– Как всегда. Видите, там лестница? Она ведет в гримерные. Все гримерные у нас наверху. Так вот, я подхожу к лестнице и кричу: «Закрываю! Есть там кто?» Если кто-нибудь откликнется, я говорю: «Торопись, милая», – это девушке, а если там парень, то: «Пошевеливайся, сынок».Старик снова захихикал.– А в этом спектакле не всегда разберешь, кто тут парень, а кто девушка. Но я наловчился.– Итак, вы закрыли дверь примерно без десяти двенадцать?– Да.– И никого уже не было в театре к тому времени?– Кроме меня, конечно.– Вы выглядывали в проход перед тем, как запереть дверь?– Не-а. Чего ради?– А не слышали ничего снаружи?– Не-а.– А до того, как заперли дверь?– Ну, когда они уходят, всегда шумно. То их там друзья ждут, то они домой вместе собираются. Короче, все время болтовня, пока все не разойдутся.– А когда вы закрывали дверь, было тихо?– Как в гробу, – кивнул старик. * * * Женщине, подсевшей к столу детектива Мейера, на вид было года тридцать два. Длинные прямые черные волосы свободно падали на плечи. Большие карие глаза выдавали страх. На ней было оранжевое пальто от хорошего портного.– Мне очень неловко, – начала она, – но муж настоял, и я пришла.– Понимаю, – кивнул Мейер.– У нас духи, – вымолвила женщина.В другом конце комнаты Клинг отпер дверь камеры для задержанных и сказал:– О'кей, парень, иди отсюда. Постарайся не надраться до утра.– Еще половины второго нет, – ответил мужчина, – ночь только началась.Мейер посмотрел на сидящую напротив женщину, изучая ее с неким новым интересом, потому как, вообще-то, она не была похожа на тронутую. Он уже много лет работал в полиции, столько, что не хотелось вспоминать, и встречался с помешанными всех видов и рангов, но ни разу еще не видел такой миловидной, как Адель Горман – с низким голосом и тщательно наложенным макияжем.– В доме. Привидения, – повторила она.– Где вы живете?Он записал ее имя в блокнот и продолжал рассматривать посетительницу, не выпуская из пальцев карандаш.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16