https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/90x90/
У непойманного убийцы неизбежно должно появиться чувство безнаказанности, от него можно ожидать чего угодно.
По ряду сугубо личных причин из всей нашей компании меня интриговал один только человек, и ночью, после потасовки Саши с Никитой, требовалось срочно и точно вычислить, может ли этот человек сломать стереотип и выйти за пределы общепринятой поведенческой модели, то есть способен или не способен на индивидуальную акцию, коей является убийство, хотя и не только оно. Вот главная причина моего отнюдь не праздного любопытства — совершенное убийство было лакмусовой бумажкой: если человек, который меня интересовал, придушил Лену, значит, он без тормозов и способен на любую другую решительную акцию, лично мне его следует опасаться и принять необходимые меры предосторожности. Понимаю, что все это звучит несколько смутно ввиду недомолвок, но что поделаешь? У меня нет пока ни нужды, ни возможности выложиться перед читателем как на исповеди. И без того слишком болтлив, а читатель и так давно уже усек, что я некоторым образом вовлечен в описываемый сюжет, коему вовсе не сторонний наблюдатель: не только писатель, но и герой, может, даже главный — в зависимости от того, как повернется колесо фортуны. Конечно, читатель читателю рознь, что несколько затрудняет работу писателя-дебютанта, коим являюсь: одним исход моих горестных заметок видится яснее, чем ее автору-герою, в то время как другие останутся в недоумении, даже перевернув последнюю страницу. А уж то, что ни симпатии, ни сочувствия не вызову ни у кого из читателей — сомневаться не приходится. Мне все равно — пусть буду отрицательным персонажем собственной исповеди.
Так вот, знай я определенно, что интересующий меня человек убийства не совершал, кто именно его совершил из оставшихся двоих, было бы мне уже без разницы. Но, не зная главного, вынужден был попеременно представлять моих приятелей в завидной роли человека действия, а самолетная бессонница — еще лучший режиссер таких вот спектаклей, чем полусон-полуявь питерской белой ночи.
Тем временем самолет сам, как во сне, медленно и невесомо плыл над плотно уложенными тюками облаков. Сквозь редкие, продырявленные Казбеком и Эльбрусом полыньи я разглядывал четкий геометрический рисунок потерянного Россией Кавказа, который, возможно, ей еще предстоит завоевывать наново, и удивлялся контрасту. Сверху облака казались полуфабрикатом, сырьем, театральным задником, словно Бог, не предусмотрев самолет, уверен был, создавая Землю, что уж сюда ни одна живая душа никогда не заглянет: черновик творения — самый раз переписать набело! Два вида — один рассчитанный, другой неожиданный, непредусмотренный, непредвиденный. Именно в этом втором мире витали мои мысли, которые на такой головокружительной высоте обретали таинственную убедительность.
Я видел, как Саша, устроив жене очередную сцену ревности, душит ее в состоянии аффекта, а потом, имитируя беспредел, открывает наружную дверь и преспокойно отправляется под душ, — представимо, хоть и невероятно! Я видел, как открывает эту дверь запасным ключом Никита и приканчивает свою одноразовую любовницу, которая отдалась ему из ненависти в тот единственный из шести сеансов, когда мазохист Саша, растравляя свою ревность, оставил их в мастерской одних, — Никита с его напускным цинизмом и многолетней влюбленностью в Лену в роли убийцы? Но самым нереальным убийцей была моя Галя, хотя если Никита прав и она давно поставила на Сашу, то, убив Лену, устраняла единственное препятствие на пути к любимому. Любой мало-мальски уважающий себя любитель детективов именно ее бы, наверное, и сделал убийцей, да она и физически под стать: выше Саши и Никиты, а по сравнению с хрупкой Леной — гренадер. Если б занималась спортом, потянула бы на метание диска.
Бомж вроде бы отпадает: во-первых, из квартиры ничего не исчезло пусть у них не было драгоценностей либо золота, но даже деньги на телефонном столике на хозяйственные расходы — и те не тронуты; во-вторых, сам способ убийства, довольно-таки редкий в наше время, был имитацией литературного убийства и прямо на него намекал: Отелло, душащий Дездемону из ревности. Тот, кто задушил Лену, хотел таким образом отвести подозрения и свалить все на Сашу — кто знает, может, ему важнее было наколоть Сашу, чем задушить Лену. А тут еще Сашина амнезия и его mea culpa — вот убийца и пользуется ими, чтобы взвалить вину на него: будто тот убил Лену, находясь в полной отключке. В таком случае Галя невинна — не стала бы валить на Сашу, в которого безнадежно влюблена, хотя по детективной схеме — самая подозрительная. Но детектив — это интеллектуальный выверт, за что и не люблю этот жанр, в то время как передо мной расстилалась смутная, внежанровая реальность. В детективе читатель следит — сознавая или нет, все равно, — не за тем, что происходит по сюжету, но за тем, что происходит в голове автора. Другими словами, легко отгадать развязку сюжета, если представить, как бы ты сам поступил на месте — вот именно: не героев, а автора! Еще одна причина, почему мне неинтересно читать детектив: отложив его в сторону на 30-й странице, я почти всегда отгадывал, к чему приведет расследование, если только автор не прибегал к запрещенным приемам. Не говоря уж о том, что детективы, будучи разновидностью наркотика, отучают от серьезного чтения.
В моей истории все сложнее, даже если на поверку окажется проще пареной репы, потому что убийца мог действовать по законам литературного жанра, а мог и по наитию, по вдохновению, по стечению обстоятельств, неожиданно для самого себя, в состоянии аффекта или умопомрачения. В последнем случае больше всего на роль убийцы подходит Саша, потому что и Галя, и Никита должны были его сначала задумать, а потом привести в исполнение. Неужели он действительно выдал себя, причитая «Если б я знал, если б я знал…»? Понято это может быть однозначно: если б я знал, что она беременна, не убил бы. А как еще? Саша, конечно, мог действовать и по предварительному умыслу, а не непосредственно, чему не противоречит калька с шекспировской драмы. Он мог задумать убийство с суфлерской подсказки Шекспира, надеясь таким образом отвести от себя подозрения — мол, мне его специально шьют, имитируя поведение ревнивца в аналогичной ситуации по формуле «Отелло — Дездемона». Это как в том анекдоте о двух мошенниках с Молдаванки. «Куда собрался, Мотне?» — «В Киев». — «И не стыдно тебе меня обманывать! Говоришь — в Киев, чтоб я подумал — в Москву, а сам действительно наладился в Киев».
Если самая неправдоподобная убийца — Галя, то самые сомнительные причины — у Никиты, продолжал я предаваться психоложестну уже на рассвете моей все еще белоночной бессонницы в самолетном брюхе. Из зависти к Саше? Из зависти к чему — слава Богу, они творят, выдумывают и пробуют в разных сферах, не соприкасаясь друг с другом. Из ревности? Ревнуют жену, а не любовницу. Представляю Сашины муки, когда он узнал, что Лена беременна, а от кого неизвестно, и спросить больше не у кого. Чем иначе объяснить, что он так долго терпел ее связь с Никитой, а бросился на него, когда напомнил сам себе, рассказав нам о результатах вскрытия? А что, если Никита убил ее из мести, что не ушла от Саши? Снова мимо. Каким бы тугим узлом их ни скрутило в мое вынужденное отсутствие, веских причин у Никиты для убийства Лены я не видел. Но как раз это меня и настораживало — Никита был дьявольски умен и скрытен. К тому же я считал, что классический постулат детективов «кому это выгодно» далеко не всегда срабатывает, сплошь и рядом случаются «бессмысленные» убийства: во-первых, убить можно по наитию или в состоянии аффекта, когда «я за себя не отвечаю», то есть выходишь из-под самоконтроля, а во-вторых, человеческая природа иррациональна, причины поступков часто так же невнятны, как и их последствия: кто там скребется к нам во тьме? что бормочет, что нашептывает на ухо? «Я понять тебя хочу, смысла я в тебе ищу…» Или, как отредактировал Пушкина Жуковский и как бы я сам, будь пиит, написал: «Темный твой язык учу…»
Сужу, правда, со стороны, потому что как раз я в жизни скорее плановик, рационалист, за исключением разве что изначальных импульсов и помыслов. Если б мне понадобилось кого убрать с дороги, сделал бы это только по предварительному плану, заранее все обдумав, — да так, что комар носу не подточит. Не обо мне, однако, речь — в их контроверзах я с боку припека. У меня другой сюжет — с Данаей, который хоть и соприкасается иногда с моими сараевскими дружками, но никак не совпадает.
Прошу прощения, что снова перебил сам себя. Подозрительно также (возвращаясь к Никите), что они с Галей оказались в этот день вместе, обеспечивая друг дружке алиби. А самым подозрительным был страх Никиты. Чтоб Саша, задушив Лену из ревности к Никите, решил заодно расправиться и с ним? Сомнительно как-то. Зато вполне возможно, что, подозревая в убийстве Никиту, он мог вынашивать план отомстить ему. Но зачем Никите было убивать Лену? Опять двадцать пять. Не исключено, что он кривляется и никакого страха перед Сашей у него нет. Мог же этот хитрован, стукнувшись о плиту, притвориться мертвым! Если у него нет индивидуальности, а человек без индивидуальности — это все равно что без тени, то, возможно, он и реальных чувств не испытывает? А как же тогда его страсть к Лене? А может, эта страсть — отраженная, а настоящая — к Саше? И его любовные домогательства — из желания досадить своему заклятому другу? Убить по принципу «Отелло — Дездемона», чтоб повесить убийство на вечного друга-врага? А если так, то мы все круто в нем ошиблись и низкорослый, тщедушный, короткошеий Никита — самая яркая личность из всех нас.
Вот именно — «если». Все это мои домыслы — не более. Допустить можно что угодно, а уж потом раскручивай сюжет себе на здоровье! Легче всего дать волю фантазии — тогда самое невероятное звучит правдоподобно. Если исходить, что кто-то из них обязательно убийца, на подозрении — каждый. Но если убийца человек со стороны, то все трое — невинны? По-честному, ни одного из них не представляю убийцей, а потому склоняюсь все-таки к теории человека со стороны. А что ничего не взяли — просто не успели: заслышав шум, Саша выскочил из ванной. Вот заодно и разгадка тайны мокрых следов, которые обнаружил врач «скорой». Сколько совершается в Питере убийств в день? Будем считать Лену одной из многочисленных жертв криминогенного беспредела. И точка.
Чувствовал, что окончательно запутался. Впервые пожалел, что нет под рукой Агаты Кристи либо, на худой конец, Сименона.
Вот же у них там обычно все на подозрении, кроме настоящего убийцы, а здесь — по крайней мере в моем представлении — в качестве убийц все мои дружки невероятны, невозможны, невообразимы. Честно говоря, ни один из них не тянет на убийцу. Легче представить убийцей самого себя, чем их.
С другой, однако, стороны, любое убийство — если только его не совершает профи, для которого смерть ремесло, — выпадает из контекста каждодневного поведения, будучи единичным, экстраординарным событием, даже если это вполне квалифицированное убийство. Помню, подростком-девственником никак не мог представить знакомых взрослых в момент соития — вправду, как все эти серьезные, деловые, скучные люди, в костюмах и платьях, превращаются по ночам в диких зверей, совершая постыдные телодвижения да еще сопровождая их нелепыми повизгиваниями?
Ну не тупик ли — недостаток или разнузданность воображения одинаково могли привести меня к ложному выводу.
Но если все-таки убийца один из них, а не человек со стороны, и мне пришлось бы выбирать среди них, я бы указал на Никиту. Причины невнятны, но страх возмездия, страх смерти — вовсе не напускной, хоть он и фигляр. Как ловко он притворился мертвым, меня пот прошиб, на какое-то мгновение был уверен, что убил его, не рассчитав своих богатырских сил. Или, наоборот, рассчитав? О чем я? Хотя если он действительно задушил беременную Лену, то заслуживает смерти. Не возражал бы, если б Саша его тюкнул. Тем более он, похоже, думает, что убийца — Никита. А коли так, то и его «Если б я только знал» должно быть понято совсем иначе. Может, он все-таки слышал, стоя под душем, крик Лены, но не вышел, назло не вышел, адреналин помешал, а так бы знай он, что беременна, то и никакого скандала б не было и, услышав ее крик, он бы выскочил и спас ее от Никиты.
А Никита только делал вид, что подозревает Сашу в убийстве, чтоб объяснить свой страх перед ним — теперь, мол, я на очереди. И ему есть чего бояться. Случись так на самом деле, все б встало на свои места, а Сашу оправдал любой суд: око за око, убийство за убийство. Даже если убийство из ревности. В любом случае в состоянии временного умопомрачения: непреднамеренное убийство. Мечты, мечты, где ваша сладость!
До меня вдруг дошло то, о чем они мне талдычили хором: время, в паре с жизненной круговертью, круто их изменило, каждый в итоге оказался кем-то другим. Кем именно, я понять не мог, но точно теперь знал, что на убийство был способен любой из них. Точнее, любой из нас. Все мы с тех пор изменились неузнаваемо. Мы — теперь уже не мы.
По-видимому, ненадолго вздремнул, хотя мне все еще казалось, что я продолжаю рассуждать об убийстве Лены, подставляя каждого из моих приятелей на место убийцы. И вдруг воочию увидел, как все произошло: искаженное ужасом лицо Лены и сомкнутые у нее на шее руки убийцы в длинном плаще — странное, бесполое, безликое существо. И дикий крик Лены, от которого я и проснулся, так и не успев развернуть к себе тайного убийцу, хоть и схватил его уже за плечо.
Грузинка пыталась успокоить младенца, который орал благим матом на весь самолет — единственный выразитель всеобщего недовольства: сильная воздушная болтанка, мы подпрыгивали на кочках туч, которые есть мысли гор, если верить на слово лучшему в Грузии поэту Важе Пшавеле. Прорвав блокаду туч, самолет стал быстро снижаться, ребеночек зашелся в крутом вираже крика, из которого, казалось, один только выход — смерть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
По ряду сугубо личных причин из всей нашей компании меня интриговал один только человек, и ночью, после потасовки Саши с Никитой, требовалось срочно и точно вычислить, может ли этот человек сломать стереотип и выйти за пределы общепринятой поведенческой модели, то есть способен или не способен на индивидуальную акцию, коей является убийство, хотя и не только оно. Вот главная причина моего отнюдь не праздного любопытства — совершенное убийство было лакмусовой бумажкой: если человек, который меня интересовал, придушил Лену, значит, он без тормозов и способен на любую другую решительную акцию, лично мне его следует опасаться и принять необходимые меры предосторожности. Понимаю, что все это звучит несколько смутно ввиду недомолвок, но что поделаешь? У меня нет пока ни нужды, ни возможности выложиться перед читателем как на исповеди. И без того слишком болтлив, а читатель и так давно уже усек, что я некоторым образом вовлечен в описываемый сюжет, коему вовсе не сторонний наблюдатель: не только писатель, но и герой, может, даже главный — в зависимости от того, как повернется колесо фортуны. Конечно, читатель читателю рознь, что несколько затрудняет работу писателя-дебютанта, коим являюсь: одним исход моих горестных заметок видится яснее, чем ее автору-герою, в то время как другие останутся в недоумении, даже перевернув последнюю страницу. А уж то, что ни симпатии, ни сочувствия не вызову ни у кого из читателей — сомневаться не приходится. Мне все равно — пусть буду отрицательным персонажем собственной исповеди.
Так вот, знай я определенно, что интересующий меня человек убийства не совершал, кто именно его совершил из оставшихся двоих, было бы мне уже без разницы. Но, не зная главного, вынужден был попеременно представлять моих приятелей в завидной роли человека действия, а самолетная бессонница — еще лучший режиссер таких вот спектаклей, чем полусон-полуявь питерской белой ночи.
Тем временем самолет сам, как во сне, медленно и невесомо плыл над плотно уложенными тюками облаков. Сквозь редкие, продырявленные Казбеком и Эльбрусом полыньи я разглядывал четкий геометрический рисунок потерянного Россией Кавказа, который, возможно, ей еще предстоит завоевывать наново, и удивлялся контрасту. Сверху облака казались полуфабрикатом, сырьем, театральным задником, словно Бог, не предусмотрев самолет, уверен был, создавая Землю, что уж сюда ни одна живая душа никогда не заглянет: черновик творения — самый раз переписать набело! Два вида — один рассчитанный, другой неожиданный, непредусмотренный, непредвиденный. Именно в этом втором мире витали мои мысли, которые на такой головокружительной высоте обретали таинственную убедительность.
Я видел, как Саша, устроив жене очередную сцену ревности, душит ее в состоянии аффекта, а потом, имитируя беспредел, открывает наружную дверь и преспокойно отправляется под душ, — представимо, хоть и невероятно! Я видел, как открывает эту дверь запасным ключом Никита и приканчивает свою одноразовую любовницу, которая отдалась ему из ненависти в тот единственный из шести сеансов, когда мазохист Саша, растравляя свою ревность, оставил их в мастерской одних, — Никита с его напускным цинизмом и многолетней влюбленностью в Лену в роли убийцы? Но самым нереальным убийцей была моя Галя, хотя если Никита прав и она давно поставила на Сашу, то, убив Лену, устраняла единственное препятствие на пути к любимому. Любой мало-мальски уважающий себя любитель детективов именно ее бы, наверное, и сделал убийцей, да она и физически под стать: выше Саши и Никиты, а по сравнению с хрупкой Леной — гренадер. Если б занималась спортом, потянула бы на метание диска.
Бомж вроде бы отпадает: во-первых, из квартиры ничего не исчезло пусть у них не было драгоценностей либо золота, но даже деньги на телефонном столике на хозяйственные расходы — и те не тронуты; во-вторых, сам способ убийства, довольно-таки редкий в наше время, был имитацией литературного убийства и прямо на него намекал: Отелло, душащий Дездемону из ревности. Тот, кто задушил Лену, хотел таким образом отвести подозрения и свалить все на Сашу — кто знает, может, ему важнее было наколоть Сашу, чем задушить Лену. А тут еще Сашина амнезия и его mea culpa — вот убийца и пользуется ими, чтобы взвалить вину на него: будто тот убил Лену, находясь в полной отключке. В таком случае Галя невинна — не стала бы валить на Сашу, в которого безнадежно влюблена, хотя по детективной схеме — самая подозрительная. Но детектив — это интеллектуальный выверт, за что и не люблю этот жанр, в то время как передо мной расстилалась смутная, внежанровая реальность. В детективе читатель следит — сознавая или нет, все равно, — не за тем, что происходит по сюжету, но за тем, что происходит в голове автора. Другими словами, легко отгадать развязку сюжета, если представить, как бы ты сам поступил на месте — вот именно: не героев, а автора! Еще одна причина, почему мне неинтересно читать детектив: отложив его в сторону на 30-й странице, я почти всегда отгадывал, к чему приведет расследование, если только автор не прибегал к запрещенным приемам. Не говоря уж о том, что детективы, будучи разновидностью наркотика, отучают от серьезного чтения.
В моей истории все сложнее, даже если на поверку окажется проще пареной репы, потому что убийца мог действовать по законам литературного жанра, а мог и по наитию, по вдохновению, по стечению обстоятельств, неожиданно для самого себя, в состоянии аффекта или умопомрачения. В последнем случае больше всего на роль убийцы подходит Саша, потому что и Галя, и Никита должны были его сначала задумать, а потом привести в исполнение. Неужели он действительно выдал себя, причитая «Если б я знал, если б я знал…»? Понято это может быть однозначно: если б я знал, что она беременна, не убил бы. А как еще? Саша, конечно, мог действовать и по предварительному умыслу, а не непосредственно, чему не противоречит калька с шекспировской драмы. Он мог задумать убийство с суфлерской подсказки Шекспира, надеясь таким образом отвести от себя подозрения — мол, мне его специально шьют, имитируя поведение ревнивца в аналогичной ситуации по формуле «Отелло — Дездемона». Это как в том анекдоте о двух мошенниках с Молдаванки. «Куда собрался, Мотне?» — «В Киев». — «И не стыдно тебе меня обманывать! Говоришь — в Киев, чтоб я подумал — в Москву, а сам действительно наладился в Киев».
Если самая неправдоподобная убийца — Галя, то самые сомнительные причины — у Никиты, продолжал я предаваться психоложестну уже на рассвете моей все еще белоночной бессонницы в самолетном брюхе. Из зависти к Саше? Из зависти к чему — слава Богу, они творят, выдумывают и пробуют в разных сферах, не соприкасаясь друг с другом. Из ревности? Ревнуют жену, а не любовницу. Представляю Сашины муки, когда он узнал, что Лена беременна, а от кого неизвестно, и спросить больше не у кого. Чем иначе объяснить, что он так долго терпел ее связь с Никитой, а бросился на него, когда напомнил сам себе, рассказав нам о результатах вскрытия? А что, если Никита убил ее из мести, что не ушла от Саши? Снова мимо. Каким бы тугим узлом их ни скрутило в мое вынужденное отсутствие, веских причин у Никиты для убийства Лены я не видел. Но как раз это меня и настораживало — Никита был дьявольски умен и скрытен. К тому же я считал, что классический постулат детективов «кому это выгодно» далеко не всегда срабатывает, сплошь и рядом случаются «бессмысленные» убийства: во-первых, убить можно по наитию или в состоянии аффекта, когда «я за себя не отвечаю», то есть выходишь из-под самоконтроля, а во-вторых, человеческая природа иррациональна, причины поступков часто так же невнятны, как и их последствия: кто там скребется к нам во тьме? что бормочет, что нашептывает на ухо? «Я понять тебя хочу, смысла я в тебе ищу…» Или, как отредактировал Пушкина Жуковский и как бы я сам, будь пиит, написал: «Темный твой язык учу…»
Сужу, правда, со стороны, потому что как раз я в жизни скорее плановик, рационалист, за исключением разве что изначальных импульсов и помыслов. Если б мне понадобилось кого убрать с дороги, сделал бы это только по предварительному плану, заранее все обдумав, — да так, что комар носу не подточит. Не обо мне, однако, речь — в их контроверзах я с боку припека. У меня другой сюжет — с Данаей, который хоть и соприкасается иногда с моими сараевскими дружками, но никак не совпадает.
Прошу прощения, что снова перебил сам себя. Подозрительно также (возвращаясь к Никите), что они с Галей оказались в этот день вместе, обеспечивая друг дружке алиби. А самым подозрительным был страх Никиты. Чтоб Саша, задушив Лену из ревности к Никите, решил заодно расправиться и с ним? Сомнительно как-то. Зато вполне возможно, что, подозревая в убийстве Никиту, он мог вынашивать план отомстить ему. Но зачем Никите было убивать Лену? Опять двадцать пять. Не исключено, что он кривляется и никакого страха перед Сашей у него нет. Мог же этот хитрован, стукнувшись о плиту, притвориться мертвым! Если у него нет индивидуальности, а человек без индивидуальности — это все равно что без тени, то, возможно, он и реальных чувств не испытывает? А как же тогда его страсть к Лене? А может, эта страсть — отраженная, а настоящая — к Саше? И его любовные домогательства — из желания досадить своему заклятому другу? Убить по принципу «Отелло — Дездемона», чтоб повесить убийство на вечного друга-врага? А если так, то мы все круто в нем ошиблись и низкорослый, тщедушный, короткошеий Никита — самая яркая личность из всех нас.
Вот именно — «если». Все это мои домыслы — не более. Допустить можно что угодно, а уж потом раскручивай сюжет себе на здоровье! Легче всего дать волю фантазии — тогда самое невероятное звучит правдоподобно. Если исходить, что кто-то из них обязательно убийца, на подозрении — каждый. Но если убийца человек со стороны, то все трое — невинны? По-честному, ни одного из них не представляю убийцей, а потому склоняюсь все-таки к теории человека со стороны. А что ничего не взяли — просто не успели: заслышав шум, Саша выскочил из ванной. Вот заодно и разгадка тайны мокрых следов, которые обнаружил врач «скорой». Сколько совершается в Питере убийств в день? Будем считать Лену одной из многочисленных жертв криминогенного беспредела. И точка.
Чувствовал, что окончательно запутался. Впервые пожалел, что нет под рукой Агаты Кристи либо, на худой конец, Сименона.
Вот же у них там обычно все на подозрении, кроме настоящего убийцы, а здесь — по крайней мере в моем представлении — в качестве убийц все мои дружки невероятны, невозможны, невообразимы. Честно говоря, ни один из них не тянет на убийцу. Легче представить убийцей самого себя, чем их.
С другой, однако, стороны, любое убийство — если только его не совершает профи, для которого смерть ремесло, — выпадает из контекста каждодневного поведения, будучи единичным, экстраординарным событием, даже если это вполне квалифицированное убийство. Помню, подростком-девственником никак не мог представить знакомых взрослых в момент соития — вправду, как все эти серьезные, деловые, скучные люди, в костюмах и платьях, превращаются по ночам в диких зверей, совершая постыдные телодвижения да еще сопровождая их нелепыми повизгиваниями?
Ну не тупик ли — недостаток или разнузданность воображения одинаково могли привести меня к ложному выводу.
Но если все-таки убийца один из них, а не человек со стороны, и мне пришлось бы выбирать среди них, я бы указал на Никиту. Причины невнятны, но страх возмездия, страх смерти — вовсе не напускной, хоть он и фигляр. Как ловко он притворился мертвым, меня пот прошиб, на какое-то мгновение был уверен, что убил его, не рассчитав своих богатырских сил. Или, наоборот, рассчитав? О чем я? Хотя если он действительно задушил беременную Лену, то заслуживает смерти. Не возражал бы, если б Саша его тюкнул. Тем более он, похоже, думает, что убийца — Никита. А коли так, то и его «Если б я только знал» должно быть понято совсем иначе. Может, он все-таки слышал, стоя под душем, крик Лены, но не вышел, назло не вышел, адреналин помешал, а так бы знай он, что беременна, то и никакого скандала б не было и, услышав ее крик, он бы выскочил и спас ее от Никиты.
А Никита только делал вид, что подозревает Сашу в убийстве, чтоб объяснить свой страх перед ним — теперь, мол, я на очереди. И ему есть чего бояться. Случись так на самом деле, все б встало на свои места, а Сашу оправдал любой суд: око за око, убийство за убийство. Даже если убийство из ревности. В любом случае в состоянии временного умопомрачения: непреднамеренное убийство. Мечты, мечты, где ваша сладость!
До меня вдруг дошло то, о чем они мне талдычили хором: время, в паре с жизненной круговертью, круто их изменило, каждый в итоге оказался кем-то другим. Кем именно, я понять не мог, но точно теперь знал, что на убийство был способен любой из них. Точнее, любой из нас. Все мы с тех пор изменились неузнаваемо. Мы — теперь уже не мы.
По-видимому, ненадолго вздремнул, хотя мне все еще казалось, что я продолжаю рассуждать об убийстве Лены, подставляя каждого из моих приятелей на место убийцы. И вдруг воочию увидел, как все произошло: искаженное ужасом лицо Лены и сомкнутые у нее на шее руки убийцы в длинном плаще — странное, бесполое, безликое существо. И дикий крик Лены, от которого я и проснулся, так и не успев развернуть к себе тайного убийцу, хоть и схватил его уже за плечо.
Грузинка пыталась успокоить младенца, который орал благим матом на весь самолет — единственный выразитель всеобщего недовольства: сильная воздушная болтанка, мы подпрыгивали на кочках туч, которые есть мысли гор, если верить на слово лучшему в Грузии поэту Важе Пшавеле. Прорвав блокаду туч, самолет стал быстро снижаться, ребеночек зашелся в крутом вираже крика, из которого, казалось, один только выход — смерть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27