Пусть уезжает. Немедленно! И он, и бедняга Шевалье. У полиции – приказ, розыск начат, приметы разосланы. Мы сдерживаем их рвение по мере сил; я планирую сходить к префекту, дать… э-э-э-э… Ну, вы сами знаете, что дают в таких случаях.
– Деньги? – предположил Зануда.
Бакенбарды увяли.
– Берут! Представляете? – берут, и еще как! Не напасешься… Но, боюсь, дела плохи. Мои коллеги твердят про иезуитов, про козни Ватикана. Нет! Враги здесь, в Париже. И Тьер… О-о-о, этот Тьер! Он – первый среди них. Они готовят переворот, мостят путь черной реакции. Вы не представляете, что будет, если Тьер станет премьером!.. Это – гибель, это – агония свободы!
Зануда понимающе кивнул (о, этот страшный Тьер! О-о-о!) и внезапно понял, что скучает по абсолютной монархии. Хуже – по тирании, произволу, беззаконию и полному отсутствию прав человека. «Отставной лейтенант Торвен! На плаху! Церемониальным! С песней! Шаго-о-ом!» С удовольствием, ваше величество.
Только бы не в парламент!
– К префекту хорошо бы сходить сегодня, господин Гизо. Прямо сейчас. Выразить искренний либеральный протест…
Шевельнулись баки, пытаясь возразить.
Не успели.
– А заодно сообщить душителю свободы: слухи о том, что карбонарий Эрстед готовится бежать из Парижа на воздушном шаре, лишены всяких оснований. Это ложь и провокация. Так и передайте.
– Хм-м…
Столп либерализма погрузился в глубокое раздумье.
– Если эту новость, – Зануда был начеку, – не сообщите вы, префект узнает о шаре от кого-то другого. А потом спросит: «Господин Гизо! Отчего же вы не захотели сказать правду? Это знаете ли, сокрытие важной розыскной информации!»
Он хотел добавить про свежесмазанную гильотину, но решил не усугублять.
– Я… Я попытаюсь. А что, такие слухи действительно ходят?
– Летают! – отрезал Торвен. – Как шарльеры в ясный полдень. Читайте свободную прессу, в ней все написано… Кстати, господин Гизо, вот тот шпик в темном плаще – он за вами? Нет, лучше не оглядывайтесь. В переулок, скорее!..
Он проводил взглядом резво убегающего либерала.
– Фрекен Пин-эр! Хватит прятаться, выходите.
Случись здесь кто-либо из бесстрашных борцов с мистикой и пиетизмом, которыми кишмя кишела французская столица, он был бы изрядно смущен. В нарушение всех физических законов фрекен Пин-эр не вышла, не выскочила, даже не просочилась – просто отделилась от серой стены ближайшего дома. Шагнула ближе, отряхнула пыль с халата.
Короткий поклон.
– Фрекен! – наставительно заметил Зануда. – Поелику Судьба в облике полковника Эрстеда распорядилась именно так, а не иначе, покоритесь ей. Вы остаетесь в Париже в моем ведении. Разговор вы, думаю, слышали.
Девушка не шелохнулась.
– Прекрасно. Думаю, гере Гизо уже бежит в префектуру. Фиакр не возьмет – скуповат. А гере префекту наверняка успели доложить о статье в утренней «Шаривари». Некто, ставящий вместо подписи три звезды, напечатал фельетон о чрезвычайном происшествии в городе Копенгагене, случившемся некоторое время назад. Слыхали? Шарльер, управляемый, как сказано в фельетоне, «мсье Э.» таранил ратушу, причинив городу немалый ущерб…
Губы Пин-эр дрогнули. Кажется, это обозначало улыбку. Зануда тайком вздохнул с облегчением: он не был уверен, что «собака» так легко расстанется с «хозяином» – пускай на время и по приказу самого «хозяина».
– Уверен, слово «шарльер» префект уже выучил.
С гере Три Звезды повидаться не удалось, ограничились письмами. Торвен переслал мсье Дюма перевод статьи Андерсена – о случае в датской столице. Дюма все понял правильно и написал фельетон, добавив обширные рассуждения о великом будущем аэронавтики. Свой труд он назвал «Надежды и кошмары воздушного океана».
– Остается закруглить дело. Вскоре меня могут попытаться прикончить, так что ваше внимание, фрекен, будет неоценимо.
Вновь поклон – девушка экономила не только слова, но и жесты. Зануда восхитился. Вот это воспитание! Ее сверстницы, что в Дании, что во Франции, уже задали бы дюжину вопросов, сами бы на них ответили – и принялись бы себе же возражать. Он задрал голову, глянул в белесое летнее небо и на миг представил, что он не датчанин, а китаец. Какой-нибудь Ен Тор-вин, чиновник 1-го ранга. Халат в фениксах, желтая шапка с шариком наверху, должностной пояс. Почет, порядок, благоденствие. И никаких тебе парламентов с демократиями и прочих нарушений мировой гармонии.
Сиди лицом к югу, суди по кодексу – и стихи пописывай.
Когда он вынырнул из грез, Пин-эр уже исчезла.

2

Тихо звенели колокольчики. За окном палаты белели июльские облака. Странное, хрустальное спокойствие отгораживало Шевалье от тревог и забот, не пускало их к корням души. Мир велик, в нем хватит места для бед и радостей, для Жизни и Смерти…
– Нет, у меня ничего не болит. Спасибо. Нет, не надо. Не хочу. Нет, ничего подписывать не стану. Нет. Нет. Нет…
Мир суетился вокруг, говорил на разные голоса, спрашивал, волновался. Мир даже гневался. Порой это было смешно. Особенно повеселил врач – он долго уговаривал Огюста завещать свое воскресшее тело для блага науки.
– Послужите прогрессу, государь мой! Умоляю вас!
Жрец медицины не возражал бы отправить редкий экземпляр в прозекторскую, не откладывая в долгий ящик. Шевалье нашел в себе силы отшутиться – и забыл про нахала. Как и про инспектора с протоколом о прекращении следствия «ввиду наличия отсутствия трупа, равно как явных признаков ранения». С другими посетителями было сложнее. Волновался Тьер, сердился Николя Леон, хмурился суровый датчанин Торвен.
Баронесса не пришла.
Вначале это не слишком огорчало, но к вечеру накатила тоска. Ее мутные волны подмывали истончавший лед спокойствия. Шевалье честно пытался думать об ином. О Сен-Симоне, о товарищах из Общества. Об Эваристе Галуа. Многое из того, что еще недавно казалось ему необыкновенно важным, потускнело, уплыло вдаль. Борьба за светлое будущее виделась мышиной возней у подножия чана с булькающей жижей. Зачем суетиться? Грядущее все равно настанет. И – бултых в котел, как обещают граждане кюре в воскресных проповедях. Может, надо как-то иначе? Хорошо бы расспросить Андерса Эрстеда (этого, не седого премьер-министра!), чего добивается он…
В минуты сна он видел далеко, у горизонта, золотистое сияние. Неужели там расположен Град Грядущего? Не Париж из серебристого алюминиума, не жуткое болото, а настоящий, чудесный Париж, которого Огюст даже не в силах представить?
Золотая дымка гнала тревогу.
Двое в черных, до земли, плащах неслышно крались вдоль забора. Шляпы на нос, спины сгорблены, из-под ткани торчат зловещие орудия – шпаги? Кинжалы? Шаг, еще один. Остановились, переглянулись, прислушались…
Продолжили путь.
Торвен едва сдержался, дабы не протереть глаза. Зрение, конечно, пошаливает, но такое ни с чем не спутаешь. Парочка оперных персонажей, заблудившись, вместо «Com?die-Fran?aise» явились к лечебнице Кошен. Сейчас остановятся, выйдут на авансцену, споют дуэтом…
Остановились. Петь не стали, ограничились шепотом. Тот, что повыше, указал на больничные окна. Другой – узкоплечий коротышка – приложил палец к губам, с недоверием помотал головой.
Из темноты соткалась Пин-эр, вопросительно тронула за плечо. Двое – пустяки. Не пора ли свежевать, гере Бумажный Червь? Зануда в просьбе отказал. Не будем кровожадными. Ну, в плащах, ну, гуляют. Не критично.
Вдруг и в самом деле – споют?
Плащи пошушукались, осмотрелись. Приблизились к стене лечебницы, уставились вверх – туда, где темнели окна палаты с беднягой – везунчиком! – Шевалье. Торвен взялся за рукоять пистолета; поразмыслив, убрал руку. Не понадобится! Узкоплечий казался знакомым. Не то чтобы близким…
Застегнув сюртук, он жестом отослал Пин-эр обратно во тьму, поудобнее перехватил трость. Шагнул вперед, больше не скрываясь.
– Добрый вечер! Господин Галуа, если не ошибаюсь?
Как и ожидалось, в первый миг руки несостоявшихся теноров нырнули под плащи. Но смертоносные кинжалы не рассекли летнюю ночь. Вместо этого раздалось удивленное:
– Да-а-а… А вы… Мсье Торвен?
Юный художник Альфред Галуа не без смущения снял широкополую шляпу – то ли из вежливости, то ли желал выбросить.
– Молодые люди! – сурово начал Зануда. – А известно ли вам, что такие прогулки опасны? Первый же полицейский потащит вас в участок – и будет прав. Кстати, вы можете снять маску.
Реплика предназначалась второму, оставшемуся в шляпе.
– Это не маска, синьор! – с обидой прозвучало в ответ. – Это, между прочим, бинты. Я пострадал во время научного опыта во благо человечества!
Зануда всмотрелся: действительно бинты. Толстым слоем, один нос торчит. Если сложить все вместе, получится итальянец («синьор!»), наверняка студент и, само собой, карбонарий.
– У Асканио колба взорвалась, – подтвердил Галуа-младший. – Вроде не должна была, мы все проверили… Мсье Торвен, мы понимаем, что выглядим… э-э… странно…
– Но Огюста надо спасать! – петушиным фальцетом подхватил Асканио. – Mamma mia, если его сегодня же не спасти… Его арестуют, закуют в кандалы, отправят в замок Иф!
Торвен вздохнул. Как говаривал полковник Вали-Напролом: «Самое страшное, юнкер, если у тебя в роте заведется герой». А тут не один герой – целых два. В шляпах.
И как с этим явлением прикажете бороться?
– До утра не арестуют. А утром вашего друга в больнице уже не будет. В скором времени он и с Парижем распрощается. Парни, предупреждаю: если вы сейчас увидите китаянку в халате – это не призрак, а мадемуазель Пин-эр. Добрый совет: никаких резких движений! А уж влюбиться – упаси вас Бог…
Прощались у главного входа.
Молодые люди хотели лично убедиться, что возле ворот не дежурит полицейский караул. Удостоверившись, они, однако, решительно заявили, что намерены бороться за правое дело, умирать, сражаться, истекать кровью и гнить за ржавыми решетками. Зануда хотел уточнить последовательность, но не успел. Ночную тишину нарушил перестук копыт. Из мрака соткалась Пин-эр, ухватила его за рукав; Торвен толкнул в спину итальянца, пострадавшего во благо человечества…
Альфред оказался проворней, отскочив от предателя-фонаря.
Карета – большая, с резными гербами над дверцами. Не полицейская – люди префекта выбирают транспорт поскромнее. Соскочив с запяток, лакей отворил дверцу, опустил ступеньку-лесенку. Синьор Асканио хотел присвистнуть, но вовремя зажал рот ладонью. Его приятель рот, напротив, раскрыл.
…В черном платье, в черной шляпке, под густой вуалью. Голова гордо поднята, в маленькой твердой руке – стек. Вышла, не оглянулась, по сторонам не посмотрела – шагнула к больничному крыльцу.
Королева!
– Я ее знаю! – растерянно прошептал Галуа-младший. – Это!.. Она!..
Уточнять Торвен не стал – успеется.
– Amore, оh, amore! – томно вздохнул итальянец.

3

– Мсье Дювалье! А это не опасно?
– Ну разумеется, опасно, мадам!
Воздухоплаватель мужественно усмехнулся, подкрутив пышные усы. Жест всегда производил впечатление на экзальтированных дамочек. Со своей ролью Дювалье давно свыкся: хочешь зарабатывать деньги на полетах – подай себя публике на золотом блюде.
Главное – не переусердствовать.
– Но, если соблюдать необходимые меры предосторожности, риск минимален. В первую очередь следует остерегаться открытого огня. Сударь! Да-да, вы! Я бы попросил вас не курить рядом с шарльером. Оболочка наполнена водородом, а сей газ чрезвычайно взрывоопасен. Вы же не хотите погубить себя, а заодно и десятка три благородных парижан?
Тщедушный зевака в ужасе шарахнулся прочь и, отбежав шагов на двадцать, принялся отчаянно гасить трубку. Трубка сопротивлялась, извергая клубы дыма, подобно работающей паровой машине. «Странное дело, – подумал воздухоплаватель, сам заядлый курильщик. – Стоит, увлекшись беседой, забыть о трубке на пару минут, как она гаснет. А когда нужно ее поскорее затушить – поди, попробуй! Стоит поразмыслить об этом на досуге. Вдруг здесь скрыта некая закономерность?»
Ко всем прочим достоинствам, Анри Дювалье обладал философским складом ума. Что нисколько не мешало ему регулярно ввязываться в истории.
– Спешу сообщить, дамы и господа, что я отдал воздухоплаванью восемь лет жизни. Послужной список – две сотни полетов на всех типах воздушных шаров: шарльерах, монгольфьерах и даже на розьерах. Последние не порекомендую и врагу! Но, как видите, я до сих пор цел и невредим.
– Ах, мсье Дювалье! Вы наш герой! Браво, маэстро!
Пышногрудая мадам в эйфорическом возбуждении сорвала со шляпки цветок гиацинта и бросила его воздухоплавателю. Дювалье с ловкостью жонглера – карьеру он и впрямь начинал в цирке – поймал цветок, вставил в петлицу алого, расшитого золотыми галунами мундира и поклонился.
– Благодарю вас. Но, право, вы переоцениваете мои скромные заслуги.
Ответом ему был томный вздох и взгляд из-под кокетливо приподнятой вуалетки, столь красноречивый, что Дювалье с предельной отчетливостью представил, как он проведет сегодняшний вечер и большую часть ночи. Что ж, мадам – женщина в соку. А Женевьева с детьми уехала погостить к родственникам в Марсель.
– Простите, мсье! Как вы намерены регулировать высоту подъема? У вашего шарльера имеется соответствующий клапан?
Господин, задавший вопрос, напоминал сверчка во фраке. Седую голову венчал цилиндр из шелка. «Сверчок» щурил левый глаз, укрытый за стеклом поблескивающего на солнце монокля, будто целился в собеседника.
Знатоков Дювалье обожал. Особенно тех, кто желал уличить маэстро в небрежении жизнями пассажиров. Он всегда представлял лицо кого-то из подобных типов, когда брал уроки французского бокса в студии Мишеля Кассо на улице Бюффо.
– Какой клапан вы имеете в виду, мсье? Верхний или нижний?
Встречный вопрос обычно ставил самозванных умников в тупик. Но сегодня Дювалье попался крепкий орешек.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9