На этом сайте Водолей
Но она не могла этого знать. Для нее семинария была местом, где готовят священников, и только. А на самом деле там давно уже готовили не священников, а революционеров. ..
Семинария
Отцы Тифлисской семинарии очень пеклись о тишине и благолепии. Порядки в учебном заведении были совершенно иезуитские — надзор строжайший, постоянные обыски, кондуит, карцер, вся жизнь на виду друг у друга и у отцов-наставников. Но на деле выходило не то, о чем мечталось: семинария была первым рассадником крамолы во всем Закавказье, впоследствии из ее учащихся революционные партии черпали свои лучшие кадры. Да и в стенах самого учебного заведения тоже было неспокойно. За несколько лет до описываемых событий семинарист Сильвестр Джибладзе (один из тех, кто впоследствии приохотил Иосифа к партийной работе) ударил ректора за то, что тот назвал грузинский язык «языком для собак». Через год один из бывших семинаристов убил ректора.
В 1893 году семинарию в очередной раз потрясли беспорядки — Coco узнал о них еще в Гори от своих друзей Ладо Кецховели и Михи Давиташвили. Учащиеся объявили забастовку, на неделю прекратив занятия и предъявив требования: прекратить обыски и слежку, а также уволить нескольких человек из числа особенно не любимых учениками наставников. В ответ 87 человек были отчислены (23 из них высланы из Тифлиса), а семинарию закрыли на год. Занятия возобновились только в 1894 году — как раз в тот год, когда там начал учиться Иосиф Джугашвили. Естественно, отношения между начальством и учениками нисколько не улучшились.
…Привыкший к вольному воздуху гор, в Тифлисе Coco попал совсем в другой мир. Целые дни юные воспитанники проводили в четырех стенах, на виду друг у друга и у наставников. В семь утра подъем, молитва, утренний чай, потом занятия до двух часов дня. В три часа — обед, в пять — перекличка, после которой выходить на улицу запрещалось. В восемь часов вечерняя молитва, затем чай, приготовление уроков и в десять — спать. И так изо дня в день.
Но если бы в этом учебном заведении царил истинно христианский дух, то едва ли такой распорядок стеснял бы Иосифа. Если бы он нашел здесь пищу для своей горячей души, этот пылкий юноша, не знавший алчности, не склонный к разгулу, страстно любивший книги и одержимый жаждой справедливости, мог бы стать одним из подвижников церкви. Но иезуитские порядки в Тифлисской семинарии могли только оттолкнуть от церкви, что в результате со многими воспитанниками и случалось — не зря же из ее стен выходило столько крамольников.
…Сначала Coco пытался вести себя по-христиански. Те, кто знал его в первый год семинарской жизни, вспоминают, что он был тихим, предупредительным, застенчивым. Однако в мальчишеском коллективе христианские качества ценятся мало, и очень скоро Иосиф вспомнил горийские привычки и стал кидаться на обидчиков с кулаками, пожалуй, и сверх меры. Знакомые того времени говорили про него: «Странный грузин — не понимает шуток. Отвечает кулаками на самые невинные замечания». От хорошей жизни на людей не кидаются…
Он по-прежнему был не силен физически и мал ростом, однако искупал эти недостатки отчаянной храбростью и отвагой в драке. И все же ему приходилось трудно: маленького роста, рябой, с больной рукой, с необычными манерами — а ведь известно, как дети «любят» тех, кто на них не похож. В Гори, где его знали с малолетства и принимали таким, какой он есть, это был нормальный, общительный и дружелюбный мальчик, но теперь, попав в чужую холодную среду, он замкнулся. Однако все преодолимо, горячая, страстная натура взяла свое, и через некоторое время Иосиф стал в семинарии не менее популярен, чем в духовном училище. Отчасти помогли драки, а отчасти и книги…
Чтение светских книг было в семинарии строжайшим образом запрещено, поэтому воспитанники проявляли к ним особый интерес. В Тифлисе существовала народная «Дешевая библиотека», где все они и паслись. Их заставали за чтением неположенных книг, изымали литературу, записывали в кондуит, сажали в карцер — все тщетно! Чтение занимало у Иосифа все свободное и значительную часть несвободного времени. Успеваемость его начала снижаться, участились записи в кондуитном журнале о том, что он читал неположенную литературу. Его записывали в кондуит, лишали права выходить в город, сажали в карцер — все тщетно, от этого запретный плод становился только слаще и слаще. Этот юноша был не из тех, кого можно сломить подобными наказаниями, — его не смогли сломить и куда более суровые испытания. Он был не то что упорным… в русском языке существует слово «упертый» — оно точнее.
В своем стремлении к знаниям Иосиф был не одинок. В то время в семинарии существовал ученический кружок, руководимый Сеидом Девдориани, в который осенью 1896 года вступил и Иосиф. Впрочем, изучали они вещи совершенно невинные — художественную литературу и книги по естественным наукам, все разрешенное цензурой, никакой нелегальщины. Но запреты и преследования отцов-наставников даже романам Гюго придавали пряный заговорщицкий привкус.
Тогда же, в семинарии, Иосиф начал писать стихи. Точнее, никто не знает, когда он впервые сложил слова в рифмованные строчки, но после первого курса он решил попытать счастья и что-нибудь опубликовать. Попытка оказалась более чем успешной: первый же визит в редакцию газеты «Иверия» закончился тем, что юного поэта принял сам Илья Чавчавадзе, крупный грузинский общественный деятель и редактор газеты. Чавчавадзе отобрал для опубликования пять стихотворений. Несколько позже еще одно появилось в газете «Квали».
Если бы не революция, грузинская литература, вполне возможно, пополнилась бы еще одним хорошим поэтом. О качестве первых поэтических опытов Иосифа говорит тот факт, что в 1901 году одно из этих стихотворений было включено в пособие по грузинской словесности, составленное М. Келенджеридзе. В 1907 году другое стихотворение из подписанных псевдонимом «Сосело» было приведено в «Грузинской хрестоматии, или Сборнике лучших образцов грузинской словесности».
А ведь их автору было всего шестнадцать лет! Но вскоре новое увлечение властно вторглось в его жизнь, и написание стихов стало занятием неинтересным. Разве будет мужчина играть в оловянных солдатиков, если ему предлагают настоящую винтовку и боевого коня?
…Первые годы Иосиф учился хорошо, да иначе и нельзя было. Обучение в семинарии отнюдь не было бесплатным. Платить надо было 140 рублей в год (40 рублей за обучение и 100 — за содержание). На казенный кошт принимались лишь сироты или юноши из самых бедных семей и преимущественно духовного звания. Иосиф происходил из самой бедной семьи — беднее некуда! — но не из духовного звания, так что надежды на казенный кошт было мало. Однако мать и в семинарии сумела найти покровителей, и для него сделали исключение. При таком статусе хорошо учиться было просто необходимо. Первый класс он закончил восьмым по успеваемости, второй — пятым.
По поводу того, какое образование получил Иосиф Джугашвили, немало в свое время насмешничали товарищи по партии — те, что были из интеллигенции и кичились тем, что прошли через университетские аудитории. А уж после начала антисталинской кампании и говорить нечего: иного эпитета, кроме «недоучившийся семинарист», никто и не применял. Чем недоучившийся семинарист хуже недоучившегося студента — да пусть бы и доучившегося — совершенно непонятно. Вот, например, Владимир Ильич, закончивший экстерном Казанский университет, — много ли с того образования толку? За семинаристами, по крайней мере, отцы-наставники следили и заставляли уроки делать, а гражданские студиозусы сплошь и рядом проводили время, как в известной песне: «От зари до зари, как зажгут фонари, вереницей студенты шатаются», и учились два месяца в году — летнюю сессию да зимнюю. Тем не менее Ленин — образованный, а Сталин — нет…
Какие предметы изучали в семинарии будущие священники? Разумеется, Священное Писание, историю Церкви. «Специальные» предметы: церковно-славянское пение, грузинско-имеретинское пение, основы богословия, гомилетику, то есть искусство церковной проповеди, литургику, дидактику.. Языки: русский, грузинский, древние (как минимум греческий и церковно-славянский). Словесность, гражданскую историю, математику, физику, логику, психологию — неплохой набор! Первые годы Иосиф учился хорошо, и даже при том, что в старших классах он стал превращаться в отстающего, но тем не менее азы преподаваемых предметов при своей феноменальной памяти усваивал. Это не говоря уже о колоссальной страсти к самообразованию, которую он сохранил на всю жизнь. По разным данным, в день он прочитывал от 300 до 500 страниц текста по самым разным отраслям знания, а в тюрьмах и ссылках, поскольку заняться больше было нечем, читал еще больше. К тому времени, когда Сталин стал главой государства, он превратился в одного из образованнейших людей своего времени. Ну, правда, бумажки под названием «диплом» так и не получил, поскольку уже в третьем классе у него появились новые интересы и увлечения, и учеба отошла на второй план.
…Скоро Иосиф стал, наравне с Сеидом Девдориани, одним из лидеров ученического кружка. Семинаристы по-прежнему изучали художественную литературу и книги по естественным наукам, но постепенно в поле их зрения стали попадать и науки общественные. В сочетании с крамольным духом, которым была исполнена семинария, это привело к тому, что кружок разделился. Часть его членов, и Сеид в том числе, придерживались прежнего направления, а другая половина все меньше интересовалась романами Гюго, физикой и биологией и все больше — политэкономией, социологией и прочими науками об обществе. Лидером этой группы естественным образом стал Coco. Но самостоятельно разобраться в хитросплетениях общественных наук юные семинаристы были не в состоянии. Срочно требовался наставник — и он не замедлил появиться.
В числе старых, еще горийских друзей Иосифа были братья Кецховели — Ладо и Вано. Семья, что называется, «с традициями» — старший брат Николай и его жена были связаны с народниками, младшие же братья пошли дальше, явно склоняясь к нарождающейся социал-демократии. Исключенный из Тифлисской семинарии после забастовки 1883 года, Ладо поступил в Киевскую семинарию, однако своих вольнодумных привычек не оставил, и вскоре у него на квартире была обнаружена нелегальная литература. Ладо повезло: объявленная в 1896 году по случаю коронации Николая Второго амнистия избавила его от преследований полиции. Однако из семинарии юного вольнодумца выгнали, и он снова вернулся в Тифлис, где устроился корректором в типографию, предвидя, что скоро знакомство в области книгопечатания и опыт работы очень и очень пригодятся. Осенью того же года, к вящей радости Coco, Ладо взял на себя руководство их ученическим кружком. А в 1898 году, когда Сеид Девдориани закончил семинарию и поступил в Юрьевский университет, линия Джугашвили полностью возобладала. Семинарский кружок стал готовить молодых марксистов, которые самого Маркса, правда, пока не читали, и имели относительное представление о его взглядах — очень относительное! — зато были с ними полностью согласны. А главное, они очень хотели изменить ту жизнь, которую видели вокруг себя, и тут уже было все равно — Маркс или кто другой даст им в руки тот точильный камень, на котором юные революционеры станут оттачивать свои мечи. Но для Иосифа теория значила много: приход в кружок Ладо был настолько важен для него, что именно от этой даты — осени 1897 года — он отсчитывает свой революционный стаж.
Начало
Большинство революционеров приводит на этот путь иррациональная жажда разрушения, ниспровержения существующего порядка. (Наблюдение о том, что «революция пожирает своих детей», появилось не на пустом месте. После победы революции ее творцы-разрушители становились смертельно опасны для нового общества в той же мере, в какой они были опасны для старого, и в целях самосохранения новой власти приходилось проводить «дезактивацию».) В то время этой жаждой разрушения были охвачены практически все образованные слои российского общества — не зря же радикальные революционные партии создавались выходцами из дворянства и интеллигенции. Но нет правил без исключений — даже в самых радикальных организациях имелись люди, которых привели в революцию другие мотивы. Один из таких — Иосиф Джугашвили.
Была у него одна черта, в общем-то характерная для грузина, но редко у кого она проявлялась так обостренно. С самого раннего детства его отличало стремление к справедливости. Когда Coco был совсем маленьким, то мечтал стать писарем, чтобы составлять людям прошения и жалобы. Потом, став постарше и поняв, что прошениями мира не изменить, решил сделаться волостным начальником, хотя бы в одной волости навести порядок и защищать обиженных. Но время шло, он все больше и больше узнавал жизнь, в которой проблемы не решались доброй волей отдельных начальников. Смириться с церковным объяснением порядков, царивших в мире людей, ему не давали молодость и пылкость натуры — казалось, что достаточно установить на земле справедливое общество, и в людях возобладают лучшие свойства души, они сами собой изменятся и заживут достойно и счастливо. (Кстати, гораздо более опытные и просвещенные люди придерживались в то время того же заблуждения, например, французский писатель Эжен Сю или наш Чернышевский.) Гораздо позднее, безнадежно позднее стал ему понятен смысл слов Достоевского: «Все предусмотрели господа социалисты, только натуру человеческую недоучли». В восемнадцать лет он не читал этих слов, и даже если читал, то не услышал, а если и услышал, то не поверил. Юноше с горящими глазами казалось, что найдено универсальное лекарство от всех бед — марксизм, и это свое заблуждение он разделял с другими людьми, многие из которых были куда старше и опытнее. Иосифа привело в революцию не юношеское фрондерство, не стремление к политической карьере, не мода — а быть революционером в то время было куда как модно!
1 2 3 4 5
Семинария
Отцы Тифлисской семинарии очень пеклись о тишине и благолепии. Порядки в учебном заведении были совершенно иезуитские — надзор строжайший, постоянные обыски, кондуит, карцер, вся жизнь на виду друг у друга и у отцов-наставников. Но на деле выходило не то, о чем мечталось: семинария была первым рассадником крамолы во всем Закавказье, впоследствии из ее учащихся революционные партии черпали свои лучшие кадры. Да и в стенах самого учебного заведения тоже было неспокойно. За несколько лет до описываемых событий семинарист Сильвестр Джибладзе (один из тех, кто впоследствии приохотил Иосифа к партийной работе) ударил ректора за то, что тот назвал грузинский язык «языком для собак». Через год один из бывших семинаристов убил ректора.
В 1893 году семинарию в очередной раз потрясли беспорядки — Coco узнал о них еще в Гори от своих друзей Ладо Кецховели и Михи Давиташвили. Учащиеся объявили забастовку, на неделю прекратив занятия и предъявив требования: прекратить обыски и слежку, а также уволить нескольких человек из числа особенно не любимых учениками наставников. В ответ 87 человек были отчислены (23 из них высланы из Тифлиса), а семинарию закрыли на год. Занятия возобновились только в 1894 году — как раз в тот год, когда там начал учиться Иосиф Джугашвили. Естественно, отношения между начальством и учениками нисколько не улучшились.
…Привыкший к вольному воздуху гор, в Тифлисе Coco попал совсем в другой мир. Целые дни юные воспитанники проводили в четырех стенах, на виду друг у друга и у наставников. В семь утра подъем, молитва, утренний чай, потом занятия до двух часов дня. В три часа — обед, в пять — перекличка, после которой выходить на улицу запрещалось. В восемь часов вечерняя молитва, затем чай, приготовление уроков и в десять — спать. И так изо дня в день.
Но если бы в этом учебном заведении царил истинно христианский дух, то едва ли такой распорядок стеснял бы Иосифа. Если бы он нашел здесь пищу для своей горячей души, этот пылкий юноша, не знавший алчности, не склонный к разгулу, страстно любивший книги и одержимый жаждой справедливости, мог бы стать одним из подвижников церкви. Но иезуитские порядки в Тифлисской семинарии могли только оттолкнуть от церкви, что в результате со многими воспитанниками и случалось — не зря же из ее стен выходило столько крамольников.
…Сначала Coco пытался вести себя по-христиански. Те, кто знал его в первый год семинарской жизни, вспоминают, что он был тихим, предупредительным, застенчивым. Однако в мальчишеском коллективе христианские качества ценятся мало, и очень скоро Иосиф вспомнил горийские привычки и стал кидаться на обидчиков с кулаками, пожалуй, и сверх меры. Знакомые того времени говорили про него: «Странный грузин — не понимает шуток. Отвечает кулаками на самые невинные замечания». От хорошей жизни на людей не кидаются…
Он по-прежнему был не силен физически и мал ростом, однако искупал эти недостатки отчаянной храбростью и отвагой в драке. И все же ему приходилось трудно: маленького роста, рябой, с больной рукой, с необычными манерами — а ведь известно, как дети «любят» тех, кто на них не похож. В Гори, где его знали с малолетства и принимали таким, какой он есть, это был нормальный, общительный и дружелюбный мальчик, но теперь, попав в чужую холодную среду, он замкнулся. Однако все преодолимо, горячая, страстная натура взяла свое, и через некоторое время Иосиф стал в семинарии не менее популярен, чем в духовном училище. Отчасти помогли драки, а отчасти и книги…
Чтение светских книг было в семинарии строжайшим образом запрещено, поэтому воспитанники проявляли к ним особый интерес. В Тифлисе существовала народная «Дешевая библиотека», где все они и паслись. Их заставали за чтением неположенных книг, изымали литературу, записывали в кондуит, сажали в карцер — все тщетно! Чтение занимало у Иосифа все свободное и значительную часть несвободного времени. Успеваемость его начала снижаться, участились записи в кондуитном журнале о том, что он читал неположенную литературу. Его записывали в кондуит, лишали права выходить в город, сажали в карцер — все тщетно, от этого запретный плод становился только слаще и слаще. Этот юноша был не из тех, кого можно сломить подобными наказаниями, — его не смогли сломить и куда более суровые испытания. Он был не то что упорным… в русском языке существует слово «упертый» — оно точнее.
В своем стремлении к знаниям Иосиф был не одинок. В то время в семинарии существовал ученический кружок, руководимый Сеидом Девдориани, в который осенью 1896 года вступил и Иосиф. Впрочем, изучали они вещи совершенно невинные — художественную литературу и книги по естественным наукам, все разрешенное цензурой, никакой нелегальщины. Но запреты и преследования отцов-наставников даже романам Гюго придавали пряный заговорщицкий привкус.
Тогда же, в семинарии, Иосиф начал писать стихи. Точнее, никто не знает, когда он впервые сложил слова в рифмованные строчки, но после первого курса он решил попытать счастья и что-нибудь опубликовать. Попытка оказалась более чем успешной: первый же визит в редакцию газеты «Иверия» закончился тем, что юного поэта принял сам Илья Чавчавадзе, крупный грузинский общественный деятель и редактор газеты. Чавчавадзе отобрал для опубликования пять стихотворений. Несколько позже еще одно появилось в газете «Квали».
Если бы не революция, грузинская литература, вполне возможно, пополнилась бы еще одним хорошим поэтом. О качестве первых поэтических опытов Иосифа говорит тот факт, что в 1901 году одно из этих стихотворений было включено в пособие по грузинской словесности, составленное М. Келенджеридзе. В 1907 году другое стихотворение из подписанных псевдонимом «Сосело» было приведено в «Грузинской хрестоматии, или Сборнике лучших образцов грузинской словесности».
А ведь их автору было всего шестнадцать лет! Но вскоре новое увлечение властно вторглось в его жизнь, и написание стихов стало занятием неинтересным. Разве будет мужчина играть в оловянных солдатиков, если ему предлагают настоящую винтовку и боевого коня?
…Первые годы Иосиф учился хорошо, да иначе и нельзя было. Обучение в семинарии отнюдь не было бесплатным. Платить надо было 140 рублей в год (40 рублей за обучение и 100 — за содержание). На казенный кошт принимались лишь сироты или юноши из самых бедных семей и преимущественно духовного звания. Иосиф происходил из самой бедной семьи — беднее некуда! — но не из духовного звания, так что надежды на казенный кошт было мало. Однако мать и в семинарии сумела найти покровителей, и для него сделали исключение. При таком статусе хорошо учиться было просто необходимо. Первый класс он закончил восьмым по успеваемости, второй — пятым.
По поводу того, какое образование получил Иосиф Джугашвили, немало в свое время насмешничали товарищи по партии — те, что были из интеллигенции и кичились тем, что прошли через университетские аудитории. А уж после начала антисталинской кампании и говорить нечего: иного эпитета, кроме «недоучившийся семинарист», никто и не применял. Чем недоучившийся семинарист хуже недоучившегося студента — да пусть бы и доучившегося — совершенно непонятно. Вот, например, Владимир Ильич, закончивший экстерном Казанский университет, — много ли с того образования толку? За семинаристами, по крайней мере, отцы-наставники следили и заставляли уроки делать, а гражданские студиозусы сплошь и рядом проводили время, как в известной песне: «От зари до зари, как зажгут фонари, вереницей студенты шатаются», и учились два месяца в году — летнюю сессию да зимнюю. Тем не менее Ленин — образованный, а Сталин — нет…
Какие предметы изучали в семинарии будущие священники? Разумеется, Священное Писание, историю Церкви. «Специальные» предметы: церковно-славянское пение, грузинско-имеретинское пение, основы богословия, гомилетику, то есть искусство церковной проповеди, литургику, дидактику.. Языки: русский, грузинский, древние (как минимум греческий и церковно-славянский). Словесность, гражданскую историю, математику, физику, логику, психологию — неплохой набор! Первые годы Иосиф учился хорошо, и даже при том, что в старших классах он стал превращаться в отстающего, но тем не менее азы преподаваемых предметов при своей феноменальной памяти усваивал. Это не говоря уже о колоссальной страсти к самообразованию, которую он сохранил на всю жизнь. По разным данным, в день он прочитывал от 300 до 500 страниц текста по самым разным отраслям знания, а в тюрьмах и ссылках, поскольку заняться больше было нечем, читал еще больше. К тому времени, когда Сталин стал главой государства, он превратился в одного из образованнейших людей своего времени. Ну, правда, бумажки под названием «диплом» так и не получил, поскольку уже в третьем классе у него появились новые интересы и увлечения, и учеба отошла на второй план.
…Скоро Иосиф стал, наравне с Сеидом Девдориани, одним из лидеров ученического кружка. Семинаристы по-прежнему изучали художественную литературу и книги по естественным наукам, но постепенно в поле их зрения стали попадать и науки общественные. В сочетании с крамольным духом, которым была исполнена семинария, это привело к тому, что кружок разделился. Часть его членов, и Сеид в том числе, придерживались прежнего направления, а другая половина все меньше интересовалась романами Гюго, физикой и биологией и все больше — политэкономией, социологией и прочими науками об обществе. Лидером этой группы естественным образом стал Coco. Но самостоятельно разобраться в хитросплетениях общественных наук юные семинаристы были не в состоянии. Срочно требовался наставник — и он не замедлил появиться.
В числе старых, еще горийских друзей Иосифа были братья Кецховели — Ладо и Вано. Семья, что называется, «с традициями» — старший брат Николай и его жена были связаны с народниками, младшие же братья пошли дальше, явно склоняясь к нарождающейся социал-демократии. Исключенный из Тифлисской семинарии после забастовки 1883 года, Ладо поступил в Киевскую семинарию, однако своих вольнодумных привычек не оставил, и вскоре у него на квартире была обнаружена нелегальная литература. Ладо повезло: объявленная в 1896 году по случаю коронации Николая Второго амнистия избавила его от преследований полиции. Однако из семинарии юного вольнодумца выгнали, и он снова вернулся в Тифлис, где устроился корректором в типографию, предвидя, что скоро знакомство в области книгопечатания и опыт работы очень и очень пригодятся. Осенью того же года, к вящей радости Coco, Ладо взял на себя руководство их ученическим кружком. А в 1898 году, когда Сеид Девдориани закончил семинарию и поступил в Юрьевский университет, линия Джугашвили полностью возобладала. Семинарский кружок стал готовить молодых марксистов, которые самого Маркса, правда, пока не читали, и имели относительное представление о его взглядах — очень относительное! — зато были с ними полностью согласны. А главное, они очень хотели изменить ту жизнь, которую видели вокруг себя, и тут уже было все равно — Маркс или кто другой даст им в руки тот точильный камень, на котором юные революционеры станут оттачивать свои мечи. Но для Иосифа теория значила много: приход в кружок Ладо был настолько важен для него, что именно от этой даты — осени 1897 года — он отсчитывает свой революционный стаж.
Начало
Большинство революционеров приводит на этот путь иррациональная жажда разрушения, ниспровержения существующего порядка. (Наблюдение о том, что «революция пожирает своих детей», появилось не на пустом месте. После победы революции ее творцы-разрушители становились смертельно опасны для нового общества в той же мере, в какой они были опасны для старого, и в целях самосохранения новой власти приходилось проводить «дезактивацию».) В то время этой жаждой разрушения были охвачены практически все образованные слои российского общества — не зря же радикальные революционные партии создавались выходцами из дворянства и интеллигенции. Но нет правил без исключений — даже в самых радикальных организациях имелись люди, которых привели в революцию другие мотивы. Один из таких — Иосиф Джугашвили.
Была у него одна черта, в общем-то характерная для грузина, но редко у кого она проявлялась так обостренно. С самого раннего детства его отличало стремление к справедливости. Когда Coco был совсем маленьким, то мечтал стать писарем, чтобы составлять людям прошения и жалобы. Потом, став постарше и поняв, что прошениями мира не изменить, решил сделаться волостным начальником, хотя бы в одной волости навести порядок и защищать обиженных. Но время шло, он все больше и больше узнавал жизнь, в которой проблемы не решались доброй волей отдельных начальников. Смириться с церковным объяснением порядков, царивших в мире людей, ему не давали молодость и пылкость натуры — казалось, что достаточно установить на земле справедливое общество, и в людях возобладают лучшие свойства души, они сами собой изменятся и заживут достойно и счастливо. (Кстати, гораздо более опытные и просвещенные люди придерживались в то время того же заблуждения, например, французский писатель Эжен Сю или наш Чернышевский.) Гораздо позднее, безнадежно позднее стал ему понятен смысл слов Достоевского: «Все предусмотрели господа социалисты, только натуру человеческую недоучли». В восемнадцать лет он не читал этих слов, и даже если читал, то не услышал, а если и услышал, то не поверил. Юноше с горящими глазами казалось, что найдено универсальное лекарство от всех бед — марксизм, и это свое заблуждение он разделял с другими людьми, многие из которых были куда старше и опытнее. Иосифа привело в революцию не юношеское фрондерство, не стремление к политической карьере, не мода — а быть революционером в то время было куда как модно!
1 2 3 4 5