– Да быстрее, что ты копаешься… Дай-ка…
Послышался треск разрываемой одежды…
И тут Раничев не выдержал, чихнул. Давно замечал за собой такое – чихать в самый неподходящий момент. Впрочем, он без того собирался вмешаться – надо было спасать мальчишку, да и о себе следовало подумать.
– Ба! Какая встреча, – подойдя к сцене, громко воскликнул он. – А я иду – вижу, замка нет. Дай, думаю, загляну, может, озорует кто? Шел бы ты спать, Игорь… мы тут с Виленом Александровичем поговорим.
– Я правда пойду…
– Давай, давай, – Иван подтолкнул мальчика. – Рубашку заштопай… Ну, Вилен Александрович, чем вы тут занимались? Очень на то похоже – занимались совращением малолетнего! Статья – не помню какая, но в уголовном кодексе – точно имеется.
– Что за грязные намеки? – по-петушиному вскричал Вилен. – Я, как дежурный воспитатель, просто проверял территорию. А вот вы что здесь делали?
– Слушай ты, гнида! – Раничев схватил воспитателя за грудки. Треснув, от воротника отлетела пуговица. – Я уже не говорю о твоих замашках… но предупреждаю пока по-хорошему – завязывай!
– Да я… – Вилен внезапно обмяк, словно тряпка.
– И вот еще… Ты, кажется, упоминал о каких-то органах? У меня тоже найдется, что им сообщить. Понял?
Вилен кивнул. Вот и поговорили. Раничев улыбнулся – теперь этот хлюст поостережется «информировать органы» – у самого хвост в дерьме. Двух свидетелей вполне хватит.
– Ну, ты все принял к сведению? – запирая клуб, вместо прощания произнес Иван.
Старший воспитатель снова молча кивнул и быстро – бочком – скрылся в боковой аллее. Он не был глуп и быстро сообразил насчет двух свидетелей. Новый худрук и мальчик. А ведь они вполне могли – не сейчас, так потом – если и не довести до тюрьмы, то вполне испортить карьеру, а карьера для Вилена была всем.
– Ладно, – уходя, злобно шептал он. – Еще посмотрим…
Раничев не слышал его слов, снова открыл клуб, поднял контрабас:
– Истанбул уоз Константинополис…
Иван играл…

Глава 3
Угрюмовский район.
… А ЗАВТРА РОДИНУ ПРОДАСТ!

– Вот! Вот! Это конгениально! Прежде всего актив: имеется эмигрант, вернувшийся в родной город. Пассив: он боится, что его заберут в ГПУ.
Илья Ильф, Евг. Петров
Двенадцать стульев


…джаз. До рок-н-ролла дело не дошло, немного поиграв, Раничев запер клуб на замок и отправился спать, терзаемый одной мыслью, – а правильно ли он поступил, вмешавшись, так сказать, в интимную жизнь старшего воспитателя. Да, наверное, правильно – парнишка-то, по поручению Вилена, следил за каждым шагом Ивана. Правда вот, судя по разговору, доносил плохо – неаккуратно и нерегулярно. Ну, тем не менее – авось теперь Вилен поостережется катать доносы в «соответствующие органы». И все же сбрасывать его со счета нельзя – слишком уж верткая сволочь. Пригляд нужен, как же без этого? Кто бы только приглядывал? Впрочем, наверное, и не стоит все так усложнять? В конце концов, Иван вовсе не собирался здесь надолго задерживаться, больно надо. Похитить из музея перстень – всего-то и нужно… Что будет, если и потом заклинание не сработает, Раничев старался не думать – зачем расстраивать себя раньше времени, проблемы нужно решать по мере их поступления. Так, были, конечно, прикидки – реализовать на черном рынке саблю и ожерелье, выручил бы немало, да через блатных выправить все необходимые документы. Хлопотное, конечно, дело – да и потом что? Жить, дрожа от страха, каждую минуту ожидая ареста? Нет, надобно отсюда поскорей выбираться, нечего тут выжидать, музей – вот первое дело!
С этим предложением он и подкатил поутру к Геннадию. Начальник лагеря стоял в своем кабинете перед окном и грустно смотрел вдаль. Войдя, Раничев кашлянул.
– А, это ты, – оглянулся начальник. – Присаживайся. Пиво будешь?
– А есть? – оживился Иван, голова-то у него все-таки побаливала.
– Пока нет, но скоро будет, – загадочно ответил Геннадий и, немного помолчав, сообщил, что только что звонил Тихону Иванычу, старому своему знакомцу, председателю местного колхоза, ну, тому, чья «Победа». Вот Тихон Иваныч и обещал привезти пиво.
Раничев кивнул и, присев на диван, начал неспешную беседу.
– Экскурсия? – выслушав, оживился начальник. – Это хорошо, у нас еще такого не было. Только вот что: музей в Угрюмове, конечно, шикарный… был. Слышал, в последнее время там все какие-то бесконечные реорганизации происходят, впрочем какие-то выставки там имеются… Слушай, Иван! – Геннадий вдруг вскинул глаза: – Вчера совсем забыл спросить… Правда, что тебя Ник-Никыч в директора музея прочит?
Раничев замялся, лихорадочно соображая, что же ответить. Знать бы, кто такой Ник-Никыч? Наверное, облеченное немалой властью лицо, раз может кого-то куда-то «прочить». И, судя по словам Артемьева, лицо это – хороший знакомый Ивана… Но, откуда у него тут вообще могут быть хоть какие-то знакомые, ведь… Черт побери! А чьей дружбой сам хвастался? С кем, как не с товарищем Рябчиковым, первым секретарем городского комитета партии! Вот он, загадочный покровитель.
– Да, товарищ Рябчиков беседовал со мной на эту тему, – надув щеки, важно ответил Раничев.
Его собеседник широко улыбнулся:
– Рад, что ты, Иван, из наших, из «рябчиковских»! Я сразу эту тему просек, едва ты приехал, потому, честно сказать, и наплевал на потерянные документы. Раз сам товарищ Рябчиков твой знакомый, какой может быть формализм? Капустин, Тихон Иваныч, председатель, тоже каш человек, а вот Вилен, чую, Казанцевым подставлен. Интригует, сволочь!
Иван задумался: поделиться ли с начальником лагеря ночными впечатлениями или рано? Наверное, рано – кто его знает, как поведет себя припертый к стенке Вилен? Пусть уж лучше опасается и держит себя ровно.
– А вообще, с экскурсией ты неплохо придумал, – Геннадий потер руки. – Только сперва съезди сам, осмотрись там, договорись. Да вот сегодня и рвани – на капустинской «Победе», заодно в городе еще пива прикупишь, лады?
– Ладно, – обрадовался Иван, удачно как все сегодня складывалось. – А председатель даст «Победу»-то?
– Да он сам в Угрюмов собрался, с ним и прокатишься… – начальник помолчал, потом вдруг хитро улыбнулся. – Все спросить хочу… Скажи-ка, Иван, что у тебя на шее болтается – мощи, что ли?
– Пуля, – с лета нашелся Раничев. – Недалеко от сердца прошла, вот храню – на память, да и вроде как оберег.
– Уважаю, – кивнул головой Геннадий. – Мы, саперы, тоже народ суеверный.

Колхозная «Победа», ровно гудя двигателем, преодолела последний подъем – и перед Иваном раскинулась панорама Угрюмова. Раничев с интересом рассматривал город – хоть и видел его, нынешний, уже второй раз. Уж, конечно, не тот, что на рубеже веков – труба пониже, дым пожиже. Каменные дома – только в центре, в основном бараки и частный сектор. Зато сады кругом – мама дорогая! Почти у каждого дома. Яблони, сливы, вишни. И солнце такое яркое, ласковое, и машин на улицах ничтожно мало, и девушки в цветных крепдешиновых платьях, в туфлях-лодочках – цок-цок – по тротуару, кудри завитые, ножки стройные, ай, какая киса! Так и хочется спросить: «Девушка, девушка, а вас как зовут?»
– Ты на девок-то не заглядывайся, Ваня, – усмехнувшись в густые усы, председатель кивнул из машины. – Времени у тебя мало, я думаю, к обеду управлюсь, сюда ж и подъедем. Ну а ежели ты побыстрее свои дела сладишь – так подходи к горкому на площадь, машина приметная, чай, найдешь.
– Сделаю, – улыбнулся Иван и спросил: – Тихон Иваныч, а где тут пива купить можно?
– Пива? Да в буфете возьму.
Раничев вытащил из кармана деньги:
– Вот, Гена дал.
Председатель махнул рукой:
– После, как куплю, расплатишься. – Обернулся к шоферу: – Трогай, Трофим.
Плавно отъехав от тротуара, колхозная «Победа» скрылась за вишневым садом.
Помахав вслед председателю, Иван поправил испрошенный у начальника лагеря галстук и, откашлявшись, поднялся по ступенькам крыльца в небольшое двухэтажное здание с вывеской «Музей старого быта». В фойе, сразу напротив входа, располагалось большое старинное зеркало в позолоченной раме, налево был гардероб, а направо витая деревянная лестница с резными перилами. Раничев не удержался, подошел к зеркалу, послушно отразившему портрет полуответственного товарища с интеллигентской бородкой, в широких, тщательно отглаженных брюках, габардиновом пиджаке и коричневом галстуке «шире хари». Вид был вполне-вполне: дырки на пиджаке аккуратно, почти незаметно – издалека, так и вообще, да и вблизи не очень – заштопаны, «скороходовские» ботинки начищены ваксой, для полного впечатления не хватало только портфеля из мягкой коричневой кожи.
– Товарищ, музей сегодня закрыт, – огорошила вынырнувшая неизвестно откуда бабка, внешним видом одновременно напоминающая бабу-ягу и вышедшую на пенсию учительницу начальных классов – длинный крючковатый нос, коричневое платье, старорежимный капот, пенсне с ниточкой.
– Здравствуйте, – улыбнулся Иван. – А где я могу видеть директора?
– Заведующего? – переспросила бабка. – Арнольд Вениаминович ушел на заседание партактива.
– И скоро будет?
– Боюсь, что не очень.
Раничев состроил самую галантную физиономию и представился:
– Иван Петрович, заместитель начальника пионерского лагеря.
– Очень приятно, – кивнула бабуля. – Ираида Климентьевна, смотритель
– Вы, наверное, знаете все экспозиции наизусть? – Иван взял быка за рога. – Вот бы посмотреть, получить, так сказать, представление. Видите ли, мы хотим договориться об экскурсии.
– Не знаю, можно ли без Арнольда Вениаминовича, – смотрительница с сомнением покачала головой.
– А мы его предупредим по телефону… Ах да, он же на партактиве. Я, кстати, тоже там должен быть, но вот, опоздал, к сожалению, – машина в пути застряла. Не знаете, товарищ Рябчиков еще не вернулся из Москвы?
– Н-нет, – чуть заикнувшись, Ираида Климентьевна пристально посмотрела на гостя. Да, на подслеповатую старушку Раничев явно произвел впечатление, что еще больше усугубил галантным полупоклоном.
– Ну, ладно, – со вздохом согласилась та. – Сейчас возьму ключи – посмотрим. Только недолго.
– Что вы, что вы! Меня и интересует-то только раздел средневековья.
– Самый чудесный отдел! – с гордостью отозвалась смотрительница.
Впрочем, об этом Раничев знал и без нее.
Погремев ключами, смотрительница распахнула двери, с благоговением введя гостя в галерею «Русь и Золотая Орда». Раничев с удовольствием узнал любимые доспехи: ламинарные, простые, пластинчатые, с кольчужными вставками, с плоскими кольцами, с круглыми кольцами, из плоских пластинок, тут же располагались высокие, вытянутые кверху шлемы с флажком-яловцем и забралом – «ликом», миндалевидные, вытянутые книзу, щиты с широким умбоном, длинные и короткие копья, шестоперы, палицы, мечи… А вот и знаменитый доспех ордынского мурзы, почти полностью сохранившийся – сферический шишак с позолоченной полумаской, кольчуга с широкими металлическими пластинами, узорчатый панцирь и небольшой круглый щит, нечто вроде позднейшего рыцарского тарча, очень красивый, с чеканным узором по краю. Доспех дополняли сабля и кинжал с загибавшейся книзу ручкой в виде конской головы, украшенной двумя изумрудами.
– О, поистине это какое-то чудо! – дрогнувшим – и в самом деле дрогнувшим – голосом тихо произнес Иван.
Смотрительница с пониманием кивнула.
– Обратите внимание на этот перстень, – она показала на небольшую витрину. – Очень необычный экземпляр, да и история его весьма интересна. Даже неизвестно точно, откуда он появился в музее. На этот экспонат у нас имеются сразу две дарственные и обе – подлинные. Первая, еще до революции, на имя председателя городского общества любителей древностей князя Кулагина, от графини Изольды Кучум-Карагеевой, впоследствии ушедшей в монахини, вторая – уже в двадцать втором году, в «Музей старого быта Угрюмовского уисполкома» – от командира Красной Армии, кавалериста Семена Котова. Есть еще одна очень интересная версия…
Раничев не слушал – вот он, перстень, такой же, как и у него на шее, в ковчежце, вот загадочно мерцает изумруд – разбей витрину и возьми, действуй!
А что? Аккуратно связать старушку – она, похоже, тут одна – и… Нет! Авантюра! Чистейшей воды плохо продуманная авантюра. Во-первых, не факт, что смотрительница в музее одна, во-вторых – наверняка, имеется сигнализация, вон, от витрин идут провода, в третьих, на кого сразу подумают? Только представить себе заголовки газет, того же «Угрюмовского коммуниста»: «Кража в музее старого быта» – на кого подумают? Кто детей на экскурсию звал, кто приезжал договариваться? А некий товарищ Раничев, у которого, кстати, все документы пропали при невыясненных обстоятельствах. Нет, не сейчас… Вот если б был один, без Евдокси, может, тогда б и не удержался, попробовал бы, а так… Что и говорить, авантюра… Однако надо использовать ситуацию:
– И что же, Ираида Климентьевна, этакое-то богатство никто и не охраняет?
Смотрительница в испуге замахала руками:
– Ну что вы! У нас и днем-то милиционер дежурит – это сейчас он на политинформации – а ночью, так целых два. С револьвертами! Да и сигнализация есть – чуть пикнет, враз все сбегутся – милиция-то за углом, рядом.
Раничев вздохнул: это плохо, что рядом. И вооруженные милиционеры – плохо, и сигнализация – еще хуже. Что же делать-то, господи? С наскока тут не возьмешь. Думать, думать надо. И не светиться здесь больше, пусть дети одни на экскурсию съездят, с вожатыми да хоть с тем же извращенцем Виленом. Записав номер телефона и простившись со смотрительницей, Иван вышел из музея и неспешно зашагал по узенькому тротуару. Дошел до угла, повернул – и правда милиция! Помпезное трехэтажное здание с эркерами и колоннадой, принадлежавшее когда-то сахарозаводчику Миклухову. На крыльце – постовой в синем кителе, с кобурой. Рядом – машины: большегрузный американский грузовик «Студебеккер», вездеходик «ГАЗ-67» на манер «Виллиса», черная «эмка». Неспешно пройдя мимо милиции, Раничев перешел улицу и, купив в киоске вчерашнюю «Правду», уселся на скамейку в тенистом сквере.
1 2 3 4 5 6 7