«А. Бушков, А. Константинов Второе восстание Спартака»: Олма Медиа Групп, Олма-Пресс; Москва; 2006
ISBN 5-373-00254-75-224-02070-0
Аннотация
Спартак Котляревский хотел мирной жизни, но Вторая мировая война отняла его мечту. Он хотел любить, но война помешала его счастью. Он стремился к свободе, но НКВД отнял ее у него. И у Спартака, как у его тезки, римского гладиатора, две тысячи лет назад, остался единственный выход – восстание!
Он был русским летчиком, бомбившим Берлин в августе 1941-го. Вместо Звезды Героя он получил тюремный срок. Но он не сдался, а организовал самое крупное восстание заключенных за всю историю советского режима. Наперекор судьбе Спартак вырвался на волю, чтобы вернуться к любимой...
Александр Бушков
Андрей Константинов
при участии Евгения Вышенкова
ВТОРОЕ ВОССТАНИЕ СПАРТАКА
АВТОРСКОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ
История создания романа «Второе восстание Спартака» была достаточно сложной, поскольку в разное время над ней работал целый коллектив авторов.
Изначально идея романа появилась у меня (Андрея Константинова) и Евгения Вышенкова, когда мы в своих журналистских изысканиях натолкнулись на очень необычную историю. Речь шла о военном летчике, который в самом начале Великой Отечественной войны принимал участие в бомбардировках Берлина, а позднее, в результате многочисленных перипетий своей судьбы, попал в советский лагерь, где организовал восстание заключенных. Причем восстание это было настолько мощным, что его пришлось подавлять танками и авиацией, о чем докладывалось лично Берии.
Этот факт не мог не заинтересовать нас, поскольку мы с Евгением, как, пожалуй и подавляющее большинство людей в нашей стране, полагали, что подобных восстаний в те годы не могло быть в принципе. Что люди в лагерях терпеливо покорялись своей участи и просто пытались выжить либо погибали.
Чуть позже я прочитал книгу Андрея Валентинова «Спартак», в которой этот замечательный автор приводит очень интересные, а главное, совершенно неизвестные широкой публике сведения о «первом» восстании Спартака, случившемся, как известно, в 74-м году до н. э. В частности, по данным Валентинова, Спартак, вопреки получившей хождение версии, вовсе не был распят на кресте, а, по свидетельствам римских историков, был настолько изрублен в последней битве, что его просто не смогли опознать (то есть его непокорную голову с триумфом никуда не проносили). А раз так, то теоретически остается пусть и ничтожно малый, но все-таки шанс, что самый известный в мировой истории гладиатор мог остаться жив.
Это маленькое открытие удивительным образом наложилось на историю нашего военного летчика. Дело в том, что в рапорте на имя Берии, поданном сразу после подавления восстания, также указывалось, что труп его организатора идентифицирован не был. И вот это совпадение показалось нам настолько драматургически интересным, что захотелось придумать и рассказать некую собственную историю, основанную на этих реальных событиях. Рассказать о необычной и очень яркой жизни главного героя, о невероятных совпадениях и пересечениях его судьбы с судьбой Спартака настоящего. Безусловно, имя у прототипа нашего главного героя было совершенно другим, но мы сознательно решили изменить его, дабы усилить ассоциативный ряд со знаменитым восстанием римского гладиатора.
Так возник столь необычный творческий коллектив – Константинов, Вышенков и Александр Бушков, которому также понравилась эта задумка. Мы договорились, что сначала я и Вышенков сделаем большой развернутый план романа, а затем все – втроем и с Божьей помощью, – начнем превращать его в некий литературный текст.
Признаемся, что работать вместе оказалось непросто. В том числе и потому, что взгляды на то время, на фигуры Берии, Сталина, на все происходящее в те годы в лагерях у нас нередко расходились – у Бушкова был один взгляд, у нас с Вышенковым – другой. И тем не менее мы постарались сочинить историю, которая стала бы интересной и для читателя, и для... зрителя.
В данном случае упоминание зрителя не случайно, поскольку предлагаемая на ваш суд книга написана именно в жанре «киноромана». А все дело в том, что развернутый синопсис «Второго восстания Спартака» уже приобрела для последующей экранизации кинокомпания «Централ Партнершип», руководству которой приглянулись идеи, высказанные коллективом авторов, а посему они решили заблаговременно «застолбить» на нее все свои права.
Работа над романом заняла гораздо больше времени, чем мы рассчитывали, – у каждого из соавторов в ходе продвижения по сюжету появлялись свои любимцы, свои герои.
Не секрет, что всегда очень трудно работать на каком-то историческом материале, хотя бывает история и более дальняя, и более близкая. Но в любом случае задача это не самая благодарная, потому что в драматургическом произведении достоверные исторические детали являются всего лишь декорациями, на фоне которых разворачиваются события, движущие человеческими судьбами. Между тем в деталях очень легко погрязнуть, равно как очень легко погрязнуть в спорах об этих деталях. По возможности мы постарались всего этого избежать.
Сразу оговоримся – у нас не было задачи огульно хаять время, в котором разворачивались события романа, хаять собственную страну, которую мы все трое любим, и никоим образом не пытаемся отказаться и отвернуться от советского, от тоталитарного периода нашей истории.
«Второе восстание Спартака» – это не книга-обличение. Это роман об интересной, героической судьбе. О том, что даже в столь тяжелые, столь серьезные и кровавые времена в судьбу конкретного человека (причем судьбу трагическую) тем не менее могли вплетаться самые невероятные, самые неожиданные и авантюрные приключения...
От имени и по поручению всего авторского коллектива –
Андрей Константинов
Враждебный рок и неблагосклонные боги не пожелали покровительствовать твоему делу, которому ты отдал все сокровища благороднейшей души своей, о возлюбленный мой Спартак.
Р. Джованьоли. «Спартак»
Пролог
Июль 1941 года
Расширенное совещание в Ставке Верховного Командования закончилось десять минут назад, члены Ставки, негромко переговариваясь (а кое-кто и нервно утирая лоб платком), один за другим уже покинули кабинет, и Поскребышев, дождавшись едва заметного кивка Хозяина, бесшумно закрыл двери за идущим в арьергарде стенографистом... а он , так ни разу и не присевший за время совещания, все еще стоял у окна. Вертел в пальцах нераскуренную трубку. И смотрел на закат.
Двое оставшихся сидеть за столом настороженно молчали. Тоже, наверное, боятся... Впрочем, этим-то бояться нечего, просто ни для кого не секрет: если он ходит из угла в угол, если играет с трубкой, не раскуривая, – это оч-чень скверный признак. Значит, Хозяин, мягко говоря, не в духе и запросто могут полететь головы...
Болезненно пунцовый, чуть приплюснутый снизу пузырь солнца повис за окном, и небо на западе было окрашено зловещим багровым светом, растекающимся по горизонту, как густая кровь... Весьма символично, не правда ли? И ни ветерка снаружи. Москва будто застыла в бессильном ужасе. Как заяц замирает в свете фар несущегося автомобиля.
Но Москву он не отдаст. Сейчас не восемьсот двенадцатый год, а он не Александр Первый. Или отстоит сердце, душу, символ, гордость страны, или...
Или погибнет вместе с ней. С оружием в руках. Защищая.
Сталин резко отошел от окна, быстро и бесшумно двинулся обратно, к противоположной стене, почти всю площадь которой занимала карта Восточной Европы, освещенная кровавым закатным светом. Смотреть на карту он не мог, его уже тошнило от одного вида этих уверенных, прямых синих стрел, протянувшихся с запада на восток, и беспорядочно, суматошно, трусливо изгибающихся под их напором стрел красных. Синие теснили красные, гнали их перед собой, подминали под себя, как надвигающийся грозовой фронт теснит и подминает легкие облачка. Сдана Ельня. Противник готовится к удару на Киев. И Киев, как это ни страшно, скорее всего, придется оставить...
А если Гитлер решит Киев не трогать, а бросить все силы прямиком на Москву? От Ельни до столицы каких-то триста километров...
Более того: немецкие бомбардировщики уже появляются над столицей еженощно, по ночам Ставка вынуждена работать в укрытии. Уму непостижимо: враг бомбит Москву ! И двадцать первого июля, в ночь первого налета, именно в ту ночь Сталин понял и осознал, до донышка души осознал, что может и проиграть. Что империя, которую он, вопреки слюнявому тявканью буржуазных мосек, уверенно держал и растил без малого двадцать лет, может не устоять перед натиском бронированных полчищ. В чем-то он ошибся. Что-то недоглядел. И не у кого попросить совета, не к кому обратиться за помощью...
«Пауки в банке», – подумал Сталин с бессильной яростью и вернулся к столу, тяжело опустился на стул напротив молчащих Берии и генерала Шапошникова. Открыл коробку «Герцеговины Флор», достал папиросу.
Трусливые пауки в банке! Не-ет, правильно он собирается выпереть этого тупого дуболома Жукова с должности начальника Генштаба и пинком отправить куда подальше. Командовать, например, Резервным фронтом – там пусть интригует, пусть там дрова ломает. Остальных тоже, кстати, разогнать бы к чертовой матери, но... но с кем тогда работать? С Павловым? С Пуркаевым? А Молотов насквозь гражданский, а Ворошилов и Буденный – люди умные и надежные, герои... однако – герои ранешние , а война-то теперь другая. Совсем другая. Остается верный Лаврентий, преданный и честный, почти друг – но ведь и он не кадровый военный.
Не с кем работать!
И ведь наверняка каждый, ну почти каждый из членов Ставки, только что покинувших кабинет, сейчас не о родине думает, не о том, как остановить фашиста, – наверняка каждый сейчас лихорадочно размышляет: «А чем недовольство Хозяина грозит лично мне? И какую выгоду лично я могу извлечь из его настроения? И почему он нас всех отпустил, а Шапошникова оставил? Да еще и этого черта в пенсне: „Лаврентий, ты тоже задержись“... И чего ждут в приемной двое в форме?.. Что задумал ты, сволочь усатая? И как это может обернуться против меня?..»
Почему сегодня, 2 июля, после совещания он попросил остаться именно Шапошникова и именно Берию, Сталин и сам не сумел бы объяснить, но никого другого он не мог посвятить в суть предложенной ему два дня назад секретнейшей акции. Да и, признаться, не хотел посвящать.
А вот что конкретно задумал он, сволочь усатая ...
Папироса сломалась между пальцами, табак посыпался на стол. Сталин швырнул смятый бумажный цилиндрик в пепельницу, стряхнул тыльной стороной ладони крошки на пол и в сердцах пробормотал под нос: «Шэни дада...»
И тут же вновь стал спокойным и собранным. Снова стал Хозяином.
– Зачем я попросил вас остаться, – сказал Сталин, нарушив затянувшееся молчание. – Хочу обсудить одно заманчивое предложение… – он вдруг повернулся к Шапошникову, вперил в него взгляд тигриных глаз: – Как думаете, Борис Михайлович, Москву врагу отдадим?
– Сейчас – нет, – без малейшей заминки ответил Шапошников, хотя на сегодняшнем совещании вопрос об обороне столицы не возникал и, стало быть, он к вопросу не готовился. – Да Гитлер сейчас на Москву и не полезет. Гудериан измотан боями. Его зажимают с двух сторон наши Центральный фронт и великорусская группировка... Разрешите, я на карте... – приподнимаясь, сказал генерал.
– Не надо, – перебил его Сталин, – тут долго на карте и показывали, и рассказывали, – он небрежно махнул в сторону карты Восточной Европы черенком трубки, точно стволом пистолета. – Давайте так, словами.
Шапошников смущенно сел, кашлянул в кулак.
– Так вот... Полагаю, противник постарается пройти сквозь Центральный фронт, выйти на Чернигов и Конотоп, обогнуть Киевскую группу с восточного берега Днепра и ударить в тыл фронта Юго-Западного... – Трудно было генералу без карты – каждому своему слову он помогал руками. – А вот потом, к осени, но еще до распутицы, обойдя брянские леса, Гитлер по Москве может ударить... Может. Но не сейчас. Поэтому я бы предложил следующее...
– После предложите, – снова перебил его Сталин. – Я не для того попросил вас задержаться... Лаврентий, что ты молчишь?
Берия наклонил высокий лоб, улыбнулся примирительно:
– А что я должен сказать, Иосиф Виссарионович? Вы нас попросили задержаться не для того, чтобы обсуждать положение на фронтах. Вот я и молчу – гадая: а для чего?
И подумал тоскливо, глядя на друга и соратника: «А ведь Коба вымотан, до предела вымотан. Мечется, не зная, что предпринять, к кому прислушаться...»
Совсем не так, как на парадных портретах, выглядел сейчас Сталин. Рябинки на лице словно стали глубже, заметнее, кончики усов растрепанно повисли, около уха серебрился сединой плохо выбритый кусочек кожи, даже ростом он вроде бы стал меньше... Вот только взгляд пока оставался прежним – пронзительный, острый, гипнотизирующий... Взгляд истинного Императора.
– Верно, Лаврентий, – кивнул Сталин. – Я хочу обсудить с вами другое дело. Думаю, на данный момент более важное, чем фронт. И обсуждение это должно остаться между нами. Что бы мы ни решили – ни слова за стенами этого кабинета.
Он вновь открыл коробку с папиросами, достал следующую. И сказал веско и неторопливо, как будто тост произносил в узком кругу друзей:
– Я хочу обсудить возможность акции возмездия врагу. Причем возмездия прямо сейчас . Не дожидаясь того момента, когда мы соберем все наши разрозненные силы в кулак и прогоним врага.
Шапошников и Берия, сохраняя на лицах каменное выражение, мельком переглянулись. Возмездие? Сейчас, когда враг у самых ворот?!
Уловив замешательство, Сталин неожиданно сменил тон, сказал жестко, чеканя каждую фразу, будто гвозди заколачивал:
– Сомневаетесь. Это понятно. Я не совсем точно выразился. Речь не идет о массированном и неожиданном контрнаступлении, или о секретном оружии, или о... ну, скажем, о ликвидации Адольфа. Нет. Все проще. Эта акция должна продемонстрировать наше явное и очевидное преимущество над фашистом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10