Пощелкала пальцем по экрану телевизора, потрепала обивку кресла:
– Рада вас видеть в добром здравии, папенька. Медсестрички тут у вас, надо сказать, впечатляющие. Из «мисок», поди, набирали?
– Надежда!
– Катя, да оставь ты ее, – сказал Петр, внезапно ощутив прилив уверенности. – Пусть дите порезвится. И не смотри ты на меня так трагически, я тебя умоляю. Все в порядке. Местами чуточку отшибло память, но в основном – бодр и свеж. Ну, улыбнись.
Она попыталась улыбнуться, кое-как получилось.
– Ого! – бросила Наденька у него за спиной. – Разговор принимает романтический оборот… Может, мне вас покинуть на часок, пока вы тут пообщаетесь? Маменька, папенька по тебе определенно стосковались, вон как глазищами пожирают…
Катя отчего-то легонько покраснела. Петра и самого бросило в жар – черт, до чего глазастое дите…
– Все нормально, Катя, – сказал он как мог солиднее, – завтра обещали выписать.
– Вот радость-то… – тихонько пробурчала за спиной Наденька.
«А ведь у Пашки, сдается, непростые отношения с этим киндером, – подумал Петр. – Отголоски чувствуются. Впрочем, это уже и не киндер вовсе, девушка прямо-таки, четырнадцатилетние нынче – существа акселерированные».
– Не язви, Надежда, – сказал он, не оборачиваясь. – Оба мы с тобой не подарки, не отмахнуться от этого факта… что ж делать? Сосуществовать…
– Положительно вы, папенька, помягчели к ближним… – бросила дерзкая отроковица.
– А иди-ка ты погуляй, дитя природы, – сказал Петр. – Там, из коридора, проспект видно, машины ездят и люди ходят, пейзаж… Давай-давай, нам с матерью поговорить нужно.
– В самом деле, Надя… – обрадованно подхватила Катя.
– Слушаю и повинуюсь, – фыркнула девчонка, исчезая за дверью.
Петр вздохнул не без облегчения. Катя порывисто встала, пересела на широкий подлокотник его кресла и крайне осторожно попыталась его потрогать.
– Глупости, – сказал он, замирая от прикосновения теплых ладоней. – Ничего не сломано, ничего не разбито. В памяти только провалы там и сям, но это пройдет, образуется…
– Врач мне подробно объяснял… Господи, ну зачем тебя туда понесло… – она отстранилась, оглядела его, прижалась к плечу, прильнула, засыпав его лицо распущенными волосами. – Неделю к тебе не пускали, я думала, они врут, что все нормально, всякое передумала…
Было в ее движениях и словах что-то странное – словно бы и пыталась дать волю чувствам, и боялась. Положительно, некая скованность присутствовала, Петр ее отчетливо чуял.
Он замер в Катиных объятиях, ощущая и радость, и стыд: все это предназначалось другому. И бессвязное обрадованное лепетание, и сомкнувшиеся на шее руки. И быстрые поцелуи, и неуловимо-нежный аромат незнакомых духов. От этого стало особенно горько. Все было не его.
Но сейчас-то он был Пашка… Приходилось поглаживать ее по плечам и уверенно говорить что-то в ответ, успокаивать, пьянея от женщины своей мечты… Бог ты мой, как получилось, где он ее встретил? Почему ее встретил он, Пашка, которому все удавалось?
– Нет, правда, все в порядке?
– Хочешь, цыганочку спляшу? – усмехнулся он, сдув со щеки прядь русых волос, щекотавших ноздри. – С выходом?
– Не надо, вдруг тебе еще нельзя… – всерьез испугалась она.
– Все мне можно, – сказал Петр.
Она внезапно напряглась, отстранилась и заглянула в лицо:
– Что, хочешь…
– Что? – не понял Петр.
Она оглянулась через плечо на широкую смятую постель, глядя с немым вопросом, неуверенно пошевелила плечами, снимая легкий незастегнутый пиджак.
– Не надо, – заторопился Петр, до которого только сейчас дошло, и в виски бросилась жаркая волна. – Я не в том смысле…
И со стыдом понял: еще пара секунд – и не стал бы ее останавливать. Даже просто смотреть на нее нельзя было спокойно. Прямо-таки взвыл мысленно – как жить с ней в одной квартире, день и ночь? Пашка говорил, и всерьез… но разве так можно? Дело даже не в том, что это Пашкина жена. Главное, на нем сейчас личина… Чужая шкура. Роскошная, но сути дела это ничуть не меняет…
– Ко мне приходили из милиции, – сказала Катя. – Этакая рыжая майорша. Сегодня утром.
– Шевчук?
– Да, кажется… Паша, что-то случилось? Что-то не в порядке с… аварией?
– Вроде бы нет, – сказал он насколько мог безмятежнее. – О чем она, собственно, спрашивала?
– Кто обычно ездит на джипе… ездил, точнее. Не собирался ли ты увольнять Митю…
– Ну-ну? – поторопил он, расслышав легкую заминку.
– Сердиться не будешь?
– Ох, да что ты…
Катя решилась:
– Очень деликатно, но пыталась выяснить, не… кокетничала ли я с Митей. Я ответила грубовато, но чистую правду…
– Что – нет?
– Ну конечно, а как же иначе? Паша, это чистая правда…
– Господи, ну а кто в тебе сомневается? – сказал Петр, гладя ее по плечу.
Вот, значит, какие зигзаги выписывает пытливая милицейская мысль. Жена босса кокетничала с шофером, и он, стервец, из ревности подрезал шланги… В общем, не так уж глупо для людей, не знающих потаенного смысла «аварии». Где-то даже логично…
– Паша, там что-то…
– Да нет, чепуха, – сказал он веско. – Они нынче дерганые и пуганые. Если бизнесмен, если авария и вдрызг разбитая машина – значит, покушение… Вздор. Помнишь, чтобы на меня когда-нибудь кто-то покушался? То-то. Катюша, успокойся. Завтра меня выпускают, и все будет в порядке.
Он поднял голову и заставил себя поцеловать ее в щеку вполне привычно, как и подобает супругу с четырехлетним стажем. Катя замерла в его объятиях, тихонько тяжко вздохнула.
… Когда она ушла, Петр, воровато оглянувшись на дверь, прошел к холодильнику и достал плоскую бутылочку коньяка, подсунутого одним из «друзей». Набуровил себе в стакан граммов сто и жахнул.
Интрига оборачивалась совершенно неожиданной стороной. Катя что-то бесповоротно изменила в нем, что-то то ли сломала, то ли, наоборот, породила. Он не находил себе места и знал, что это не пройдет ни к утру, ни вообще.
После деликатного стука заглянул доктор, но Петр решительно поднял голову:
– Вы можете меня сегодня больше не беспокоить?
– Конечно, конечно, голубчик… – покладисто отозвался доктор, исчезая за дверью.
И сразу же, словно получив некий сигнал, вошла Анжела. Одним пальцем нажала кнопочку замка, отрезав палату от внешнего мира, танцующей походкой приблизилась к постели и тоном обиженной девочки протянула:
– Павел Иванович, чем я вас прогневила? Даже не смотрите…
– Да ничем, господи… – где-то даже растерянно сказал Петр, соображая, что подтвердились и эти подозрения.
– У меня даже мелькнуло жуткое подозрение, что вы и меня забыли, когда головой стукались…
– Ну, разве тебя забудешь? – бухнул он первое, что пришло в голову из нехитрого арсенала ловеласов.
И, кажется, попал в точку. Прелестница прямо-таки расцвела, подошла и непринужденно присела на краешек постели, закинула ногу на ногу прямо у него под носом, захватила двумя пальцами мочку его уха, уставилась с такой улыбочкой, что Петр ощутил себя совращаемой школьницей. «Ну, Пашка, – подумал он, – ну, жук. Неплохо устроился».
Девчонка, глядя ему в глаза, достала из кармана халатика блестящие ножницы, подала, держа за кончики лезвий. Встала, закинула руки за голову, сцепила пальцы на затылке, поглядывая выжидательно.
«Влип, – пронеслось у него в голове. – Что-то это должно значить. Что-то конкретное надо делать, повторяя вслед за Пашкой, – вот только что?»
На ее смазливом личике крепло недоумение.
– Слушай, что-то я… – произнес он осторожно.
– Нет, правда забыли? – округлила она глаза. – Павел Иваныч, бедненький… Вспоминайте. Можно с пуговиц начать, можно халатик покромсать, как вы любите. Вы начинайте, руки сами вспомнят… Времени у нас предостаточно.
Он встал с постели и, чувствуя себя совершеннейшим идиотом, выразительно покачал сверкающими ножницами.
– Ага, – безмятежно поощрила Анжела, закинув голову и опустив длинные ресницы. – Вот видите, вспоминаете… Не робейте, там, в шкафу, этих халатов…
Вот это ситуация. Отказаться – Пашку подведешь, вряд ли он страдал нерешительностью в этаких вот случаях… Осторожно примерившись, Петр состриг верхнюю пуговицу, беззвучно упавшую на мягкий ковер. На миг приоткрыв глаза, Анжела лениво, поощряюще улыбнулась:
– Вот, вспоминаете… Павел Иваныч, что вы сегодня такой робкий? И не узнать. Кромсайте в лохмотья, я потом уберу…
Выругавшись про себя, он стал состригать по одной оставшиеся пуговки, сверху вниз. Ножницы оказались наточенными на совесть, то, что представало взору, заставляло мысли сворачивать на избитую колею привычных мужских рефлексов, и понемногу в руках объявилась этакая небрежная ловкость. Однако же, развлеченьица у братана… И ведь стоит, кукла, как манекен, только улыбается и глазами стрижет…
Старательно следя, чтобы не поцарапать гладкую кожу, двумя движениями лезвий разделался с узенькими черными трусиками. Стряхнул с нее распахнутый халат, чуточку неуклюже притянул к себе – и то ли он ее завалил в постель, то ли она его отработанно завалила. Скорее уж второе.
Очень быстро он понял, почему в предназначенный для Анжелы конвертик Пашка сунул аж триста долларов. Юная медичка того стоила – кое о чем из того, что с ним раскрепощенная стервочка вытворяла, и слышать не доводилось. Содрогаясь от удовольствия, он впервые подумал, что быть Пашкой очень даже неплохо. А потом умелый язычок устроил такое, что все думы напрочь отшибло.
Он понимал, что за всеми этими изощренными кувырканьями пытается забыть, выжечь из памяти Катю. Но прекрасно знал, что ничего не получится: завтра он переступит порог и встретит ее взгляд…
Глава третья
Тепло родного очага
Больничные стены он покинул в первой половине дня без всякой ненужной торжественности.
После одиннадцати приехала Катя, вызвав в его смятенной душе прежние чувства, сравнимые то ли с солнечным ударом, то ли с ударом молнии. Слава богу, с ней не было злоязыкой «дочки», которую Петр, если откровенно, тихонько побаивался, – язычок, уже стало ясно, без костей, еще ляпнет принародно и простодушно, что «нынешний» папенька и в том, и в этом совсем не похож на «прежнего»; никому, конечно, и в голову не придет сомневаться, но у него-то самого нервишки долго будут позванивать, как туго натянутые струны.
Катя выглядела то ли удрученной, то ли встревоженной. Петр не мог определить причину. Их провожали Анжела (с совершенно невинным видом) и почтенный доктор (с видом героя медицины, совершившего то ли пересадку сердца, то ли замену головы по методу профессора Доуэля). Петр попрощался с ними без всякой душевной теплоты, торопясь побыстрее покинуть уютное узилище. Оказалось, здесь имелась и особая лестничная площадка, для «випов». Они спустились с третьего этажа и вышли в небольшой тихий дворик, где их поджидали черная «тойота» с Елагиным за штурвалом и черный «мерседес», имевший честь перемещать по Шантарску господина Павла Ивановича Савельева. Возле распахнутой задней дверцы «мерса» стоял Земцов, и еще двое его мальчиков с видом настороженной готовности торчали у третьей машины, бежевого «пассата», надежно блокировавшего проезд под аркой.
– Это мне определили вместо… джипа, – сказала Катя, кивнув на «тойоту». – Косарев быстренько расстарался, проявил инициативу. Мне же на работу пора, дел невпроворот. Отпроситься, конечно, ничего не стоит, но ты же сам настаиваешь…
Загадка, на которую Петр пока что не нашел ответа: почему Пашка, символ у стоявшего с я благополучия, в общем, не ввергнутый в уныние историческим августом, прочно стоит на том, чтобы Катя работала? Ну, предположим, местечко в одном из комитетов областной администрации никак нельзя назвать ни каторгой, ни просто тяжкой повинностью, и все равно… Никакой пользы для Пашкиных бизнесов в Катиной службе вроде бы не просматривается вовсе. Тогда не было случая спросить – и без того информации, которую следовало прочно запомнить, свалилось столько, что мозги плавились…
Он неловко замешкался. Вот и нечто из разряда первых проколов. Совершенно не проработана тема, оказавшаяся вдруг важной: к а к он должен с Катей мимолетно прощаться? Нежно чмокнуть в щечку? Или что?
Решив не бросаться в опасные и чреватые импровизации, он попросту сказал насколько мог веселее:
– Ну, что делать, езжай трудись на благо общества…
Похоже, Катя про себя облегченно вздохнула. Улыбнулась ему и села в «тойоту». Петр же направился к черному приземистому зверю, прославленному в анекдотах о дорожных битвах его с «запорожцами».
Земцов, сев рядом, захлопнул дверцу. Покосившись на его маловыразительный профиль, Петр кратенько прокрутил в уме соответствующую справку: Кирилл Степанович Земцов, бывший майор КГБ, начальник службы безопасности Пашкиной мини-империи. Хваткий, не дурак. Обращаться можно с грубоватой фамильярностью, но излишне давить на самолюбие не стоит – горд, хотя гордыню, как человек, вполне освоившийся с новыми реалиями, прячет весьма глубоко…
– Павел Иванович… – с места в карьер начал Земцов нейтральным тоном.
– Да, товарищ Андропов, – употребил Петр обычный Пашкин оборот.
– Простите, но мы не раз говорили на эту тему… Подобные выходки рано или поздно должны были закончиться плачевно, и слава богу, что все именно так обошлось…
– Понятно, – сказал Петр, ощущая тягостную неловкость: не было на нем никакой вины, но ведь не скажешь все как есть…
– В следующий раз может и не обойтись. Павел Иванович, поймите вы, что я так не умею. Если мне платят деньги, я обязан их отрабатывать. Методики по безопасности составлялись отнюдь не дураками. Они либо исполняются от сих и до сих, либо не исполняются вовсе. Нет тут середины. Правда, вы упорно пытаетесь доказать обратное, а это плохо в первую очередь для вас…
– Давай замнем, Степаныч, – сказал Петр решительно. – Говорю тебе по-мужски – больше не повторится. Бля буду.
– Извините, Павел Иванович, это касается только крайних случаев или общей тенденции?
– То есть?
– Я имею в виду, вы по-прежнему будете срывать с я от охраны? Понятно, что в некоторых случаях, безусловно, не стоит компрометировать дам… но можно хотя бы предупреждать в общих контурах… Чтобы я не ломал голову, куда вы девались.
1 2 3 4 5 6 7