3.
Окно кухни выходило на восток. Бок никелированного чайника ослепил, и Альберт открыл глаза. Солнце заливало всю кухню. Вчера была зима, а сегодня появилась уверенность, что дальше всегда будет весна.
Никто его не разбудил. Соседи -- золото, цены им нет -- не приехали. Евгения с Зойкой ушли. Даже если бы уже построили монорельсовую дорогу, на службу Алик все равно опоздал. Он сладко потянулся на скрипучей раскладушке, жмурясь от солнца. Потом поднялся, вынул из холодильника яйцо, ударил по нему ножом и вылил в рот сырым. Положил на язык кусок сахару и стал сосать из чайника холодную вчерашнюю заварку.
Позавтракав таким образом, он остановил первую попавшуюся казенную легковую машину, которая довезла его до работы ("Как же ты можешь? Ведь это почти кило яблок для ребенка!" -- говорит Евгения). А он опять смог.
-- Ой, как же теперь?! -- испугалась Камиля. -- Заходил Шубин, я сказала, что ты у смежников и будешь после обеда. Учти, он мог позвонить туда, проверить.
-- Я плевал на Шубина вместе с его занудством, Милька! -- слегка приподнявшись на носках, произнес Кравчук. -- Я видел в гробу Склерцова в белых тапочках. Подай-ка мне чистый лист.
Она поднесла ему на ладонях лист бумаги, а когда он хотел взять, спрятала за спину.
-- Сперва скажи зачем, тогда получишь.
Невольно он обнял ее, и губы соприкоснулись. Камиля очень любила такие игры.
-- Заявление напишу, -- сказал он. -- Увольняюсь.
В мгновение она стала серьезной и старалась понять, не шутка ли это.
-- Увольняешься? Совсем?! Вот это да!.. Тебе всегда везет. А мне -никогда. Я расплачиваюсь за татаро-монгольское иго.
Присев на край стула, он нарисовал размашистым почерком слово "Заявление" и приписал: "Прошу по собственному желанию". Алик со смаком вывел "собственному" и широко расписался, прочертив элегантный зигзаг, состоящий в основном из двух больших букв -- А и К.
В глазах Камили светилась нежность, страх разлуки и еще нечто -наверное, преклонение перед смелостью Кравчука. Он подмигнул и вышел вразвалочку.
Возле склерцовской секретарши Кравчук потряс листком, давая ей понять, что дело важное. В кабинете возле Склерцова склонились двое из исследовательского сектора. Улыбаясь, Кравчук постучал по локтю коллеги, чтобы тот заткнулся и отодвинулся. Альберт молча и с достоинством протянул руку начальнику. Тот удивился, но привстал и руку пожал.
-- Ну что, Склерцов? -- развязно спросил Альберт. -- Все жуешь те же нормативы? Вот так темп! Смелей! Давно пора утвердить!
Склерцов удивленно поднял брови.
-- Ты это что, Кравчук?
-- Чего трусить? В газетах пишут: руководитель должен быть смелым. А ты?
-- Шутишь или что? По-моему, неуместно. Время-то какое рискованное, сам понимаешь!
Альберт не ответил, положил листок.
-- Подпиши, меня время поджимает.
Начальник нехотя скосил глаза, а прочитав, вскочил и нервно заходил по кабинету, натыкаясь то на телевизор, то на столик с телефонами.
-- То есть как? Нет, товарищи, вы только подумайте, какая неприятность у нас в коллективе: Кравчук собирается уйти...
-- Не собирается, а уже уходит, -- уточнил Альберт.
Склерцов оглядел двоих из исследовательского сектора, словно впервые увидел.
-- Идите, я позже вас вызову.
Он подошел к столику с телефонами.
-- Василий Иваныч, сколько у нас получает Кравчук?
Кравчук вдруг подумал, что бухгалтеров и начальников отделов кадров всегда зовут Василиями Ивановичами. Внуки они все Чапаева что ли?
-- Не помню точно, -- замялся Василий Иваныч, -- сейчас взгляну.
-- Что ты за кадровик, если не помнишь?
-- Вот, пожалуйста, Кравчук. Сто пятьдесят.
-- А вакантное что есть? Ну из придержки...
-- Понял. Э... если по сусекам поскрести, найдем должностенку рублей э... на сто шестьдесят.
-- Больше. Спусти очки со лба-то!
-- Да они у меня и так уже на носу. Вот. Сто восемьдесят. Но это...
-- Сам знаю, что это. Готовь приказ на Кравчука. И собирайся в министерство, попросим утвердить. Коньяк захвати в сейфе, который тебе из Еревана поднесли.
-- Будет сде...
Склерцов отключил его и соединился с секретаршей.
-- Элеонора, где шофер?
-- Пошел в буфет чайку попить.
-- Сбегай, я еду в министерство. Возьми в кадрах приказ на Кравчука, перепечатай и на подпись.
-- Зря вся суета, -- заметил Кравчук, с улыбкой наблюдая за действиями Склерцова.
-- Нет не зря, Альберт Константиныч. Если по большому счету, мы перед тобой виноваты. Я лично самокритично признаю. Сколько лет ты у нас?
-- Одиннадцать.
-- Точно, одиннадцать. Я пришел -- ты уже год работал. Анкета у тебя в порядке, человек ты непьющий, в отрасли нашей разбираешься, а вот упустили рост из виду. Ты уж извини.
-- Да чего там! -- Альберт брыкнул ногой. -- Только я все равно ухожу. Меняю профиль.
-- Профиль? -- заскучал Склерцов. -- В каком же разрезе, если не секрет?
-- Не секрет, но в стадии решения, -- многозначительно произнес Альберт, подняв глаза к потолку.
-- Улавливаю, -- Склерцов посмотрел туда же. -- Так если что, ты нас, Альберт Константиныч, не забывай. Мы ведь жили душа в душу...
Камиля не работала, ждала его.
-- Алик, куда? Я ведь умею быть немей рыбы, знаешь.
-- Учиться...
-- В аспирантуру?
-- Вроде... В студию клоунады.
-- Цирк?! Не, а серьезно?
-- Разве я тебя когда обманывал?
-- Еще обманешь. Кобели все одинаковые. Значит, не хочешь довериться. А я думала...
-- Клянусь, в цирк! Кло-у-ном...
Раскосые глаза Камили округлились и застыли.
-- Значит, гениальность. Способности в любом возрасте просыпаются. Я на это уже двадцать три года надеюсь. С половиной.
-- Считаешь, правильно?
-- Еще бы! Чего тут тратить жизнь, рассчитывая запчасти, которых все равно нету и не будет. Там искусство... С Никулиным будешь пить пиво.
-- Почему -- пиво?
-- Потому что я люблю пиво.
-- Мне пора, -- сказал Альберт.
-- А я?
Миля подошла к нему вплотную, так, что он почувствовал исходящую от нее готовность к контакту.
-- Знаешь, -- поспешно зашептала она, оглядываясь на дверь, -- ты был прав. Ведь это даже удобно, что ты женат. Это я, дура, в обед боюсь: вдруг кто начнет ломиться. А сейчас... Хочешь, поцелую?
-- В другой раз, -- галантно ответил женщине джентльмен Кравчук.
Эту часть жизни он уже прожил. В другой части будет что-нибудь более эффектное.
Камиля вытерла слезы и вытащила кошелек. Перед ней стояла важная общественная задача: обойти отдел и собрать деньги на подарок по случаю ухода экономиста А.К.Кравчука.
Тем временем Альберт выскочил на улицу, остановил такси, сел на заднее сиденье и велел шоферу гнать к старому цирку на Цветном. Вынул из кармана сверток и разложил на сиденье галстуки. Выбрал из них самый яркий, обмотал вокруг шеи, завязал двумя узлами. Галстучные узлы он завязывать не умел, но так будет смешнее.
С цирковой афиши на него смотрел красноносый весельчак в больших ботинках: "Весь вечер на манеже Альберто Кравчук". Это Алик в уме заменил имя на Альберто. Звучало заманчиво.
Его сразу пропустили, просили пройти к директору цирка. Альберт открыл дверь и снял старую ушанку из полысевшего кролика.
-- Здравствуйте! -- громко изрек Кравчук, будто он вышел на арену.
Не подымая головы, пожилой человек, сидевший в старинном кресле за огромным столом, протянул палец вперед.
-- К сожалению, -- сказал он и ткнул пальцем в стену.
На стене висело объявление о приеме в студию клоунады, точно такое, какое Альберт прочитал накануне на щите. Объявление было перечеркнуто крест-накрест синим фломастером и внизу размашисто написано: "Прием окончен".
-- Простите, -- Альберт помял шапку. -- Может, вам требуются экономисты?
Директор цирка склонил голову набок.
-- Кто-кто?
-- Я говорю, экономисты не нужны?
-- Хм... Смешно!
-- Я серьезно.
-- Это еще смешней. Чем вы занимаетесь?
-- Запчастями.
-- И можете их достать?
-- А вам нужны?
-- Мне? -- старик оглядел себя. -- У меня почти все функционирует. А что вы умеете? Жонглировать? Баланс на канате? Фокусы работаете?
-- Все это могу, но в экономической области...
-- Хи-хи... Так я и думал.
Директор встал, оглядел Альберта и вдруг закричал:
-- Поднимите портфель! Пройдитесь! Блестяще! Типичный выход экономиста.
-- Мне обещали старшего, -- сказал Кравчук.
-- Еще лучше: выход старшего экономиста.
Альберт шел к зеркалу и увеличивался в размерах. Он непринужденно улыбался. Черная оправа на бледном лице. Волосы, уложенные в пробор. Взгляд в светлое будущее.
-- Браво, браво! -- захлопал в ладоши старик. -- Шапку наденьте.
-- Да она старая. Из кошки, наверно...
-- Вижу, что не пыжик! Значит, старший экономист, да? Хи-хи!
-- Чего смешного? -- рассердился Альберт. -- Без экономики, между прочим, жрать было бы нечего.
-- А с экономикой, ха-ха?
Директор весь затрясся в смехе и снял телефонную трубку.
-- Эй там, беру еще одного. Новый тип, представляете: выходит шталмейстер: "На манеже старший экономист..." Как вас величать?
-- Альберто.
-- Вы что, итальянец?
-- Русский я...
-- Тогда лучше Альберт, ладно? А полностью?
-- Кравчук Альберт Константинович.
-- Во! Слышали? Ага... Выходит Альберт Константинович и шутит в экономическом плане. Кого посадят? Всех? Я что -- первый день в цирке? Подберем что-нибудь понейтральнее. Фамилию записал? -- Старик ласково положил трубку. -- Такие дела, дорогой. Завтра на занятия. Танцы, шманцы, девочки в трико. Единственная просьба -- поменьше слушать чепуху, которую вам будут преподавать. Сохраните себя для манежа таким, какой вы есть. Быть клоуном дано не всякому. Это, возможно, самая почетная должность на земле. Привет семье!
Пройдясь по бульвару, Кравчук остановился у автомата и позвонил Евгении.
-- Приезжай быстрей! Я у памятника Пушкину.
-- Неужели взяли? С ума сойти. Как же мне отпроситься?
-- Соври. И не забудь занять двадцатку!
К Пушкинской он двинулся пешком. Евгения уже высматривала его близорукими глазами, но очки не надевала. Она по-деловому обняла его, взяла под руку, и они пересекли площадь к ресторану ВТО. Швейцар открыл дверь и поклонился.
-- Звонили, звонили из цирка, -- сказал он. -- Столик заказан. Прошу!
Обед был, как в лучших домах Лондона. Филиппов с Кадочниковым киряли наискосок.
-- Надо привыкнуть, что у меня муж -- известный артист, -- сказала Евгения, когда они в такси мчали домой. -- Куплю веник выметать поклонниц. Хоть бы на афишах тебя изображали менее красивым, чем ты есть.
-- Я распоряжусь, -- кивнул Альберт.
Когда они входили в комнату, теща надевала сапоги. Она приволокла Зою с продленки, уложила спать и теперь собиралась уйти.
-- Наконец-то приперлись! -- воскликнула она. -- Ребенок сам по себе, родителям дела нет.
-- Заяц! -- разбудила ее Евгения. -- Потрясающая новость: наш папка -клоун!
Зойка вскочила с постели в ночной рубашке до пяток и бросилась Альберту на шею.
-- Живой? И на работу не надо, каждый день в цирк будешь ходить? Мне с тобой можно? Вместо продленки? Там буду уроки делать.
-- По воскресеньям, ладно?
-- Можно я Аню и Лизу позову?
-- Все с ума спятили, -- сказал теща. -- Все! Хоть бы мне сдохнуть скорей и этого безобразия не видеть. Завтра приеду, как всегда.
Они легли. Евгения шепотом, боясь разбудить спящую рядом Зойку, мечтала о том, как изменится их жизнь. Все осуществилось, ну просто все, если не считать монорельсовой дороги. Да черт с ней! В кооператив вотремся: две изолированных комнаты, кухня и никаких соседей! Машину купим. Обняв его обеими руками, прижавшись всем телом и засопев, она вдруг почувствовала, что любит его, как раньше, и, отлюбив, облегченно заснула, усталая от счастья. К этому моменту Кравчук и сам уже храпел. Так закончилось у Кравчука тридцатое февраля.
4.
Утром первого марта он проснулся оттого, что у него замерзли ноги. Одеяло сползло с узкой раскладушки на пол. Хотя окно кухни действительно смотрело на восток, никакого солнца не было. Таяло, а небо было затянуто беспросветными облаками. Но и в ясный день солнце на кухню не попало бы: его загораживала двенадцатиэтажная коробка, которую крикливая бригада строителей уже не первый год подводила под крышу.
Кравчук согрел чайник. Вообще он выпил бы холодного чаю, чтобы не возиться. Но Евгения говорила, что холодный чай утром пить вредно. Он накрошил в сковородку хлеба и вылил яйцо. Ты не тенор, говорила Евгения, яйца можешь жарить, не ленись.
На работу он ехал в метро. Воняло грязными носками, и давили бесцеремонно, но зато метро было самым красивым в мире. На службу Кравчук почти не опоздал. Он бегом взобрался по лестнице, чтобы не ждать лифта, кивнул людям из соседнего сектора, курившим в коридоре, и сел за стол, сделав вид, что уже давно пришел. Он отодвигал папки с материалами, ждавшими расчетов, когда вбежала раскрасневшаяся Камиля.
-- Ой, господи, чуть не опоздала! Шубин попался, ужас, какой злой.
Она причесалась, подвела ресницы и, выдвинув ящик стола, стала читать.
-- Камиля, почему никогда не работаешь? Из-за тебя запчастей не хватает.
-- И хорошо! -- она кокетливо сощурилась. -- Их и не должно хватать, иначе мы зачем? Так что не мешай, я дочитаю "Королеву Марго". А тебе Шубин велел зайти с отчетом к Склерцову.
-- Слушай, мне бы надо смотаться часа на полтора.
-- Сходи к начальству, а после смоешься.
Разыскав в ящике стола папку, Кравчук отправился в кабинет Склерцова.
В коридоре возле стенгазеты, которую писали, но не читали, и щита с приказами о наказаниях, которые никого не огорчали, двое курили, делая вид, что изучают прошлогодний план обязательных занятий сети партийного просвещения.
-- Все суетишься? -- остановил Альберта коллега. -- Горишь на работе... Между прочим, вопрос на засыпку: как в России всегда называлось учреждение? Присутствием. Гениально: все присутствуют, никто не работает. А ты? Вид такой деловой. Расти хочешь, что ли?
К начальнику секретарша не пустила, велела ждать. Кравчук теребил в руках папку, украдкой поглядывая на часы. Наконец раздался звонок, разрешающий войти.
Склерцов что-то писал и, не поднимая головы, знаком указал на стул. Он кончил писать, перечитал, переговорил по телефону, глядя сквозь Кравчука, потом закурил.
-- Ты, Кравчук? -- сказал он, глядя в окно на крышу соседнего дома.
1 2 3