Хорошо, что откатилась, а то бы убили и тоже не заметили.
- Прекратите, кому говорят!
- А ну разойдитесь!
Клубок стали растаскивать двое милиционеров, по лени вмешиваться не собиравшихся, но построжавших, когда ребенка сбили на виду у публики. Драка иссякла. Отругиваясь и грозясь посчитаться, отец пробрался между чужими руками и ногами, получил еще удар в спину, но уже увидел дочку, стал на колени и поднял ее на руки.
- Ты цела?
- Цела, цела, - повторяла рыдая Маша. - А ты? Ты?
Он принес ее в машину, усадил, и сам сел. Глянул на себя в зеркало, оторвал кусок газеты и молча стал стирать кровь с подбитой губы. Под глазом назревал подтек.
На заднем сиденье, плотно прижатые двумя большими чемоданами, покорно ждали клиенты.
- Что там? - спросил пассажир с "дипломатом" в руке.
- Суки! - цедил отец. - Хотят, чтобы делился. С вас, значит, с каждого, по двадцать пять, а им отдай двадцать пять с рейса ни за что. Не то, говорят, шины будем резать. И легавые с ними заодно. Пусть застрелятся, не дам! Как жить, а?
- Надо платить, - рассудительно высказался пассажир с "дипломатом". - Платить, а то порежут. И зубы протезные дороже своих. Такое дело: плати или убьют. Хотя для конкретного случая все одно: дал бы им двадцать пять, а за это спокойно взял бы третьего пассажира. А так не дали. Правильно я рассуждаю?
Другой клиент, средних лет деревенский мужик, тихо сопел, забившись в угол, и на всякий случай в дебаты не вступал.
- Машка, ты в порядке? - отец немного успокоился и повернул ключ зажигания.
- В порядке, - неуверенно прошептала она, все еще всхлипывая и разглядывая содранные коленки.
- Тогда поехали. Матери не говори, что драка была.
Отец опять закурил и вышвырнул в окно пустую пачку. Маша проводила ее глазами. Пачка взмыла вверх, затрепетала в воздухе и шлепнулась на асфальт. В этот момент встречный грузовик поднял ее в воздух. Взлетев, пачка опять упала, заковыляла и тут же распласталась, придавленная другим колесом.
По обеим сторонам шоссе замелькали желтые, облезлые деревья. Пошел дождь, зашлепал по стеклу один дворник. Другой оказался поломанным. Отец матюгнулся, а потом, поглядев на Машу, в более вежливой форме стал клеймить позором напарника Тихона, который выжимает из машины бабки, ни о чем не заботясь.
- Небось, и сцепления не сделал, потому что на слесарях сэкономил, ворчал он. - Или ждет, чтобы я его у барыг купил.
Пока они развозили двух пассажиров по Москве, на Таганку да на Зорге, совсем стемнело. Зато дождь прошел, только воздух остался сырым и зябким. Маша стала кашлять, мерзнуть, съежилась и положила ладошки между коленок. Отец включил печку. Снизу подул теплый воздух, стало уютно, почти как дома. Девочка заморгала часто-часто и стала смотреть на счетчик, чтобы не заснуть. Цифры прыгали, прыгали, прыгали. Люди выбирались из машины, влезали новые, мокрые. От них летели брызги, и Маша морщилась. Она сидела, вцепившись руками в сиденье, и смотрела вперед, на грязный асфальт, который убегал под машину.
- Все! - крикнул вдруг отец, да так громко, что Маша вздрогнула.
- Эй, довези, дяденька, чего тебе стоит!..
- И за сотню не поеду. В парк, девочки, еду, в парк! Время вышло. Видите, ребенок совсем спит?..
Одна из девочек наклонилась, просунулась в окошко и сипловато спросила:
- А порошочка нету?
- Нету, нету, - бросил он, отцепляя ее руку от дверцы и трогаясь. Этим не балуюсь. Других спроси!
- Зубного порошочка, пап?
- Конечно, зубного! Видала их рожи? То-то!
Маша опять задремала, а открыла глаза на въезде в парк.
4.
Тут было темно, и стоял длинный хвост машин. Отбивала Андреич, протягивая из окошечка руку, брал у каждого путевку, опускал под стол, а затем вытаскивал и грохал штемпелем. Отец тоже достал свою путевку и, как все, сунул в нее деньги, чтобы ему не отметили опоздания, подумав, добавил за вопрос о Маше и сложил путевку вчетверо.
Въехали на мойку, и отец опять вынул рубль и сунул в халат старухе-мойщице, которая включала щетки и тряпкой протирала заднее сиденье.
- У тебе здеся чисто, блевоты нема! - сказала мойщица, но рубль взяла.
Они опять протискивались в лабиринте машин с зелеными огнями. Возле забора отец остановился и стал раскладывать деньги из разных карманов на сиденье, бурча себе под нос:
- Это в кассу, это слесарям, это бригадиру, это начальнику колонны...
- А бабушке? - спросила Маша.
Не отвечая, он прикидывал, сколько в той трети, которая пойдет от начальника колонны пополам директору таксопарка и секретарю партбюро. Директор треть своей шестой части отдаст начальнику районного ГАИ, а секретарь партбюро - секретарю райкома. А уж кому далее и какие доли, нас не касается. Там свое не прозевают.
- Погоди-ка! - он пересчитал кассу. - Не сходится же...
Вздохнул, закрыл глаза и, положив голову на руль, полежал.
- Маш! - крикнул он. - Денег-то в выручке не хватает. Старика бесплатно везли, а еще?.. Видно, в драке у меня из куртки выдернули. Четвертачок дай-ка обратно!
Она порылась в кармане платья, извлекла бумажку.
- Так... А червончик на, Маш, спрячь...
Вылезал он из машины медленно, долго растирал затекшую спину.
- Пап, а дяденька, который велел Тихону звонить, хороший?
- Чего?!
- Тот дяденька, который со скрипом...
Посмотрел он на нее, устало вздохнул и не стал отвечать. Только зло хлопнул дверцей и исчез между машин. Когда отец вернулся, Тихон уже сидел на сиденье, на его месте, рядом с Машей.
- Ну и дочка у тебя, юмористка. Сколько, спрашиваю, взяли за день? Дак она мне червонец показывает. Ха!
- День плохой, правда.
- Хитришь, поди. У Клавки приобрел что надо? Я за твое здоровье нагребу.
- До свидания! - вежливо сказала Маша, вылезая на холод.
- Ха! Прощай, цыпленочек!
Взяв дочь на руки, он понес ее, как маленькую. Хорошо, что дождь перестал. Она обняла отца и уткнулась ему в шею носом. Шея пахла шашлыком, бензином и еще чем-то сладким. Автобуса они ждали долго. К себе в Бескудниково, которое отец называл Паскудниковом, дотащились не меньше чем за час. А вышли из автобуса - у Маши застыли ноги и спать расхотелось.
- Пробегись немного, согрейся, - во дворе отец спустил ее на землю и побренчал в кармане мелочью. - Я за углом сигарет куплю, если открыто.
Во дворе еще повизгивали железные качели. Две девочки в темноте раскачивались, кто выше. Маша подошла к ним.
- Я на такси целый день каталась. Думаете, нет? - она порылась в кармане.
- У меня десять рублей есть. Настоящие. Давайте в шашлычную играть...
Когда отец вернулся во двор, Маши уже не было. Он поднялся по лестнице, открыл своим ключом дверь и громко сказал:
- Вот мы и дома!
- Это еще что? - жена обнаружила в его руках клетку.
- Попугайчик волнистый.
- Волнистый? А говоришь, я барахольщица.
- Это не барахло. Машка просила...
- Ты и рад стараться! Да где она-то?
- Разве ее нету?
Он бросил клетку на пол и, оставив дверь открытой, побежал вниз.
- Где шляешься?
Радостная, она поднималась ему навстречу, облизывая языком бумажку от мороженого.
- Наследили-то в квартире! - всплеснула руками мать и побежала в уборную за тряпкой.
Отец швырнул фуражку в угол, под зеркало, и пятерней пригладил слежавшиеся волосы.
- Матери деньги - забыла?
Маша тут же вытащила мелочь.
- И больше ничего? Ну, куда дела?..
- Девочкам я мороженое тоже купила. Им очень хотелось.
- А сдачи?
- Сдачи дядя взял.
- Какой еще дядя?
- Большой такой, небритый.
- Та-аак! Мужик-то уже, конечно, далеко. Но она-то! Крашеная такая, с фиолетовыми волосами? И молчала, крыса! Пошли, я ей хвост оторву.
- Она уже заперла, пап. Нам и то не хотела продать.
- Ладно, завтра я ей выдам! Матери только не говори!
Вошла мать и начала вытирать пол у них под ногами.
- О чем шепчетесь?
- Да вот, деньжат тебе привезли, чтобы утром перебиться. Завтра в парке аванс...
- Наконец-то сообразил, - удовлетворенно сказала мать. - Можешь ведь заработать, когда хочешь. Все люди как люди, а ты?
Пошарив в кармане и подмигнув Машке, отец, как фокусник, вынул пару мятых червонцев. Потом, подумав, добавил к ним из другого кармана пятерку. Мать обтерла ладонь о халат, разгладила банкноты и подняла на отца глаза.
- И за это ты пахал целый день? - она хотела прибавить еще что-то, обидное, но сдержалась. - Что это у тебя под глазом?
- Подрался.
- Уж не в Домодедове ли опять? Не езди ты туда! Глаз чуть не выбили.
Он промолчал. Мать спрятала деньги в карман, смахнула с отцовского лба капли дождя.
- Зарплату сам завтра принесешь. Саньку посылать не буду.
В дверь позвонили. Вошла соседка Евдокия, проводница поезда "Москва Берлин". Евдокия привозила острый дефицит, а мать ей помогала сбывать: ездила по городу, сдавая вещи в комиссионки.
- Урожай собрала? - спросила Евдокия. - Давай!
- Сегодня ж воскресенье! - удивился отец.
- Конец месяца, - пояснила она. - Комки для плана открыты.
Мать принесла сумочку и вслух отсчитала двести двадцать пять рублей. Полста Евдокия шикарным жестом вернула матери обратно, за труды.
- Зайди потом, - довольная Евдокия упрятала деньги в лифчик. - У меня кой-что еще есть в наличии. Только не сегодня: хахаль у меня нежданно сыскался. Сегодня причалит.
Нагловато подмигнув Маше, она исчезла.
- Сколько ты у нее заначила? - спросил отец, когда дверь за Евдокией закрылась.
- Она ж квитанции проверить может. Но я одно ее платье узбекам на рынке спустила. Шестьдесят себе.
- Вот! И все жалуешься...
- А что ж - на тебя рассчитывать?
- У Евдокии хахаль новый, - сказала Маша. - Участковый, младший лейтенант. У него жена была да сплыла.
- Все-то знаешь! - проворчала мать.
- Евдокия же сама во дворе хвалилась. А мы с папкой, знаешь, где были? В шашлычной! Там соленый огурец дают, шикарный. Санька дома?
- Дома, дома. Где ж ему еще быть...
- Он попугая видел?
Клетку Санька вынес на кухню и поставил на стол. Попугай спал, поджав под себя одну ногу и зажмурившись. Санька опустился на колени перед табуреткой и наклеивал в альбом марки, ловко смазывая их языком.
- Видала? - он показал на только что вынутые из конверта. - Сегодня приобрел. Бабушка мне за четверку по физике деньжат дала. И у меня свои еще были...
Маша тоже опустилась на колени. Вот так марки! Большие, яркие, и на них звери. Таких даже в зоопарке не увидишь. Санька собирал марки со зверями, и Маша со зверями.
- Иностранные?
- А как же! Вот эти одинаковые, - ткнул пальцем Санька. - Хотел в классе продать, но никто не раскошелился. Если хошь, бери.
Она сразу сгребла три марки.
- Ты мне за шесть штук была должна, - оставшиеся марки Санька засунул в конверт. - Теперь, значит, за девять.
- А где ж я возьму?
- Где? Накопи денег и отдашь. У матери возьмешь на мороженое, так ты сливочное не покупай. Купи молочное, и останется. Поняла?
- Ясно! Берешь на сливочное, покупаешь молочное, и останется. А попугай у нас будет на кухне жить, да?
Все-таки глаза слипаются. Отец уже лежит на диване, тоже вот-вот заснет. Маша молча подходит к матери и просовывает ладошку в ее ладонь. Мать все понимает. Она ведет дочь сначала в ванную, подмывает ее, потом волочит в комнату. Раздевает, набрасывает на худенькое тельце ночную рубашку с розовыми цветами. Ставит рядом с буфетом раскладушку, укладывает Машу, укрывает одеялом, многозначительно взглянув на отца.
- Измучил ты ее вконец, - шепчет мать, на этот раз совсем не сердито.
До Маши сквозь сон едва долетают эти слова. Папа все-таки очень хороший: целый день катал ее на машине. Только на животе вечером не покатались. И официантка Лида хорошая: такой замечательный соленый огурец ели. Мама тоже хорошая. И попугай в клетке отличный. И Санька просто замечательный. Марки купил себе и три штуки мне продал. А деньги такие круглые-круглые. Берешь на сливочное, покупаешь молочное, и оста...
1969.

1 2 3