https://wodolei.ru/catalog/drains/pod-plitku/
– ответил Малькольм.
Бедфорд сдвинул брови и продолжал:
– Хотелось бы мне знать, приписываете ли вы это нападение простым грабителям?
– Конечно, нет, – ответил Малькольм шепотом, потом приподнял голову и, внимательно посмотрев на герцога, прибавил: – Мне надо кое-что сообщить вам наедине, сэр!
Когда они остались одни, герцог сказал:
– Робсарт рассказал мне, каким путем вы добыли перстень, так что можете избавиться от этих подробностей.
– Сир, – сказал Малькольм, – когда мадемуазель Эклермонда (напрасно было бы запрещать ему произносить имя молодой девушки, – он невольно повторял его при всяком удобном случае) принесла мне этот перстень, сэр Луи Робсарт посоветовал мне немедленно отправиться в Венсен.
– Я все это знаю от него, – возразил герцог, – и знаю также, что вы до такой степени поторопились исполнить его совет, что взяли с собой только трех слуг.
– Действительно, сэр, но только ему не известна причина, побудившая меня к этому. В то время, как собирали моих провожатых, меня позвали к мадемуазель де Люксембург. Я отправился и очутился перед мадам де Гено и еще одной дамой, покрытой вуалью… Дама эта казалась очень тучной и тяжело дышала.
Бедфорд наклонил голову в знак того, что понял, о ком шла речь.
– Дама под вуалью едва промолвила несколько слов, зато графиня Жакелина была в самом веселом расположении духа и объявила, что за ее услугу я обязан или отдать ей перстень или же, если я не хочу расстаться с ним, приложить печать к двум документам, будто бы обещанным ей королем Генрихом.
– Лукавая тварь!
– Как ни увещевал я ее, сэр, толкуя о чести, обязанности, совести, она все поднимала на смех, и только хлопала в ладоши; она даже дошла до того, что схватила меня за руку, но, к счастью, королевский перстень был спрятан у меня на груди, а на пальце был перстень с моей собственной печатью.
– А что было в этих бумагах? – озабоченно спросил Бедфорд.
– По первому, кажется, давалась свобода герцогу Орлеанскому, – ответил Малькольм. – На другой, сэр, было имя герцога Гэмфри и графини Жакелины.
– Бесстыжая! – воскликнул Бедфорд. – Расскажите, как вам удалось выбраться оттуда?
– Сэр, – сказал Малькольм, покраснев. – Она никак не выпускала меня, стоя перед дверью. Я дал ей понять, что, по-моему, невежливость, в любом случае предпочтительнее измены, схватил ее обеими руками, оттащил от двери, и бросился прямо в конюшню; там вскочил на коня и ускакал, в сопровождении трех слуг, оказавшихся там в это время.
Бедфорд не мог удержаться от улыбки.
– Молодец, лорд Малькольм! – сказал он. – Боюсь только, что она никогда не простит вам этого. А дальше что?
– Уезжая, я приказал остальным своим слугам встретиться со мной в гостинице, что у заставы, но так как они долго не являлись, то я решился ехать без них, боясь, что ворота замка будут уже закрыты. Итак, я спокойно ехал, как вдруг у опушки леса на меня наткнулась вооруженная шайка. Сколько всего было людей? Сказать трудно, потому что не успел я обнажить меча, как они окружили меня и схватили за уздцы мою лошадь. Один из них стал уговаривать меня сдаться, заверяя, что никто не сделает мне вреда, если только а соглашусь отдать ему известную вещь. Я ответил, что скорее соглашусь лишиться жизни, чем изменить данному слову. Тогда они схватили меня, стащили с лошади и стали обыскивать. Узнав по фламандскому выговору в одном из негодяев слугу графини, я вскричал: «Стыдись, Жизбер!» Но не успел я произнести слов этих, как он кинулся на меня с кинжалом. Но тут Господь прислал мне на помощь Перси и его товарищей.
– Ты уверен, что это был Жизбер? – спросил Бедфорд озабоченно.
– Еще бы! – ответил Малькольм. – Если бы я не назвал его по имени, тогда он, конечно, ограничился бы тем, что привязал меня к дереву, чтобы думали, что я попал в руки к простым грабителям.
– Может быть, – задумчиво сказал Бедфорд. – Благодарю вас, милорд де Гленуски. Все государство обязано вам за предотвращение возможных беспорядков из-за кражи этого перстня. Зная вашу скромность, надеюсь, что вы сохраните в тайне все, что произошло между вами, королевой Изабеллой и графиней.
Так как Малькольм с удивлением посмотрел на него, то герцог прибавил:
– Я не могу вступать в открытую борьбу с этой женщиной и не могу изгнать ее. Как только мы выразим ей свое неудовольствие, Голландия тут же перейдет к Арманьякам. В любом случае, на выгоднее замять эту историю. Но если мне когда-нибудь попадется этот Жизбер, то пусть пеняет на себя – я повешу его, как собаку! Что же касается остального… – и он пожал плечами.
– Но Жизбер выполнял приказ графини, – заметил Малькольм. – Любой мой вассал сделал бы то же самое ради меня или моей сестры.
Бедфорд слегка улыбнулся.
– Было время, – сказал он, – когда мы надеялись, что закон возьмет верх над господской волей, но теперь все изменилось. Впрочем, у нас перед глазами, молодой человек, был такой великий пример, что вам легко будет…
– Сэр, – сказал Малькольм, – поверьте, применять его мне будет ни к чему. Я уже говорил вам, что помолвка наша была временной, чтобы избавить Эклермонду от преследований.
– Если это так, – сказал серьезно Бедфорд, – то ваше обоюдное доверие слишком свято, чтобы обсуждать его. Если вы сдержите свое слово, то будете достойны гораздо больших похвал, чем удостаивались их когда-либо. До свиданья, мессир Гленуски… выздоравливайте поскорее.
Король Джемс и Патрик не слишком сочувственно отнеслись к помолвке Малькольма. Король, сознавая, что Малькольм не мог поступить иначе, боялся что помолвка эта свяжет ему руки, хотя в тайне надеялся, что своим великодушным поступком Малькольм так расположит к себе Эклермонду, что та, забыв свой прежний обет, согласится выйти за него замуж.
То, что Джемс желал тайно, Патрик Драммонд высказывал громко. По его мнению, Малькольм был бы круглым дураком, если бы выпустил из рук предмет своей страсти, обладающий, к тому же, таким огромным состоянием.
Малькольм встал после болезни с удивительной энергией, возбужденной в нем последними событиями. Он вскоре поправился настолько, что мог ехать верхом за погребальным шествием, отправлявшимся в Виндзор под предводительством Джемса, так как было необходимо присутствие Бедфорда во Франции, и он только до Кале мог проводить тело своего любимого брата.
Сэр Патрик Драммонд тоже должен был отправиться в свите Джемса, несмотря на громкие заявления, что он также мечтал попасть на похороны короля Англии, как побывать на похоронах самого черта. Гроб поставили на высокую колесницу, запряженную четырьмя лошадьми; на крышке сделано было бронзовое изваяние Генриха, выкрашенное и облеченное в пурпур и горностай; на голове была корона, в одной – руке скипетр, в другой – держава. Главные ленники и дворяне окружали гроб с хоругвями в руках. Джемс с Бедфордом ехали в сопровождении своей свиты за самым гробом. Во главе шествия шло духовенство с хоругвями и зажженными свечами, распевая псалмы и погребальные молитвы. На границе каждого прихода духовенство выходило навстречу, и, внеся тело в главный собор города, сопровождало его до границы следующего прихода, где сменялось новым духовенством. Шествие это подвигалось страшно медленно, и до того утомило участвующих, что более пожилые ехали в какой-то полудремоте, а молодые были полностью согласны с Ральфом Перси, заверявшему всех, что не смотря на его глубокое огорчение, он непременно взбесился бы от монотонности этого шествия, потушил бы свечи или наделал бы тысячу подобных безумств, если бы не удавалось ему время от времени отъезжать в сторону, выкупаться, проскакать во весь опор, пустить сокола или убить зайца.
В Руане Екатерина со свои свитой присоединилась к погребальной процессии мужа, и поехала за ним в десяти милях сзади, так что обе свиты имели сношения только через гонцов. Те, что имели жен или сестер в свите королевы, после заката солнца отправлялись повидаться с ними. Малькольму очень хотелось побывать там, но он боялся присутствием своим досадить мадемуазель де Люксембург. Что же касается Бедфорда, то он не только не имел времени отлучиться, так как все ночи был занят перепиской, но старался, насколько возможно, отсрочить минуту своего свидания с милой сестрицей Китти и этой де Гено, – предметом своей глубокой ненависти.
Таким образом вплоть до самого Кале, где флот был наготове, с обеих сторон не было заявлено ни малейшего желания свидеться.
Наконец Бедфорд и Джемс отправились в покои королевы, и в то время, как они были у нее, Малькольм, краснея, подошел к Эклермонде; та ласково приняла его, с ясной улыбкой протянула ему руку, и с сочувствием спросила о здоровье.
Она объявила ему, что намерена ехать в Англию вместе с Алисой Монтегю, чтобы там выждать удобного случая для поступления в монастырь. Малькольм поклонился:
– Я очень доволен, что вам не приходится более жить с мадам де Гено, – сказал он.
– Бедная графиня! – воскликнула Эклермонда. – Не мне судить ее! Я так многим обязана ей, что весь век буду за нее молиться. А вы, милорд, что намерены вы предпринять?
– Я, – ответил Малькольм, – хочу отправиться в Оксфорд. Доктор Бенетт желает возобновить там свои лекции, и король разрешил мне заниматься под его руководством. Но решение это нисколько не помешает мне всегда быть к вашим услугам.
– Понимаю, – сказала Эклермонда, покраснев. – Надеюсь, обстоятельства сложатся так, что я не долго буду стеснять вас, и вам можно будет взять на себя более прочные обязательства.
– Сударыня, – взволнованно ответил Малькольм, – тот, кто был обручен с вами, не в состоянии увлечься ни кем другим.
Но заметив по лицу Эклермонды, что он вступил на слишком скользкий путь, Малькольм, чтобы сменить тему, попросил разрешения представить ей своего кузена Патрика Драммонда. Молодая девушка так приветливо встретила рыцаря, что тот, уходя, воскликнул:
– Во имя святого Андрея! Малькольм, если ты упустишь ее, то будешь первый дурень во всей Шотландии! Да это совершенная королева по-королевски справилась бы с твоим Гленуски! Она, подобно Агнессе Думбар, сумеет одна отстоять замок! Безумием будет отказаться от такой женщины!
Уходя из замка, Джемс взял с собой Малькольма и Патрика, а Бедфорд остался для переговоров с королевой.
Выходя из приемной залы, Бедфорд невольно посмотрел в ту сторону, где, по своему обыкновению, сидела Эклермонда за своей пряжей. После минутного колебания Бедфорд подошел к мадемуазель де Люксембург. Молодая девушка подняла голову, и, заметив расстроенное выражение его лица, невольно воскликнула:
– Ах, монсеньер! Сколько перемен! – Она чувствовала, что он ждал от нее нескольких слов утешения.
– Да, – промолвил он грустно. – Да будет на то воля Божья! – потом прибавил: – Помните вы прежний разговор наш? Грустно мне было узнать, что вы не обратились ко мне, а выбрали себе другого покровителя.
– Вы ничего не смогли бы для меня сделать, монсеньор, – проговорила Эклермонда, краснея.
– Вы правы, я не мог ничего. Оттого-то и пришел я поблагодарить вас за ваше великодушие. Вы избавили меня от жестокой обязанности! Теперь а не принадлежу более себе, Эклермонда. Все, что я есть, все, кем могу быть, все, что во мне – все должно быть посвящено поддержанию дела Генриха для сына его. Другая цель для меня не существует. И потому я глубоко благодарен вам, что вы избавили меня от тяжелого испытания, как сердца, так и чести своей.
Эклермонда опустила глаза и промолвила:
– Небо руководит прямым и великодушным стремлением!
Затем, хорошо зная, на ком Бедфорд должен был жениться, чтобы расположить в свою пользу Бургундию, она прибавила:
– На этот раз, сэр, политика действует в вашу пользу; позвольте рассказать вам, как я знала и любила леди Анну.
С грустной улыбкой Бедфорд покачал головой, и глубоко вздохнул:
– У меня нет времени, дорогая Эклермонда; к тому же, мне неприятно слышать похвалы в адрес какой бы то ни было девушки, будь это даже из ваших уст. Скажите только, могу ли я быть вам хоть в чем-нибудь полезен? Я постараюсь заставить ваших родственников возвратить отобранные у вас поместья.
– Нет, – сказала Эклермонда, – никогда не дозволю я, чтобы из-за моих поместий вы получили какую бы то ни было неприятность. Оставьте это! Гордость и тщеславие побудили меня возмечтать быть основательницей обители. Я слишком хорошо знаю своих родственников, чтобы понять, как они рассердятся, если мои поместья перейдут во владение монастырей. Нет, сэр, я больше не предаюсь этим обманчивым надеждам! Одно, о чем могу просить я вас, это помочь мне вашим влиянием поступить в сестры обители святой Екатерины.
– В обитель святой Екатерины? Да ведь туда поступают только из мещанских семейств, а не из королевских, как ваше! – вскричал озадаченный Джон.
– Я распростилась со всем величием мира сего, – ответила Эклермонда. – К тому же, я желаю послужить Богу в лице бедных и огорченных.
– Места эти зависят от вдовы моего отца, – сказал Джон. – Мы до сих пор были с ней в плохих отношениях, но за последнее время дорогой брат мой выказал ей столько доброты и незлобия, что, надеюсь, она не захочет ссориться с регентом; к тому же, самолюбие ее будет польщено, если под ее покровительство поступит девушка такого знатного рода. Я дам письмо к ней, и попрошу ее принять вас на первую же открывшуюся вакансию. К тому же, может вам самой удастся повлиять на нее, если съездите к ней вместе с леди Монтегю. Однако в любом случае надеюсь, что вы передумаете, и выберете себе другой монастырь, более…
– Ни один так не по вкусу мне, как этот, – сказала Эклермонда с улыбкой. – Сотворена ли я для кочующей жизни? Не знаю! Во всяком случае, мне хочется посвятить себя не только молитве, но и труду.
– И вы решились выждать вакансию?
– Да, сэр. Раз приехав в Англию, и положив тем преграду между мной и моими родственниками, я буду под покровительством Алисы выжидать время, когда мне можно будет возвратить молодому шотландцу так великодушно данное им слово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Бедфорд сдвинул брови и продолжал:
– Хотелось бы мне знать, приписываете ли вы это нападение простым грабителям?
– Конечно, нет, – ответил Малькольм шепотом, потом приподнял голову и, внимательно посмотрев на герцога, прибавил: – Мне надо кое-что сообщить вам наедине, сэр!
Когда они остались одни, герцог сказал:
– Робсарт рассказал мне, каким путем вы добыли перстень, так что можете избавиться от этих подробностей.
– Сир, – сказал Малькольм, – когда мадемуазель Эклермонда (напрасно было бы запрещать ему произносить имя молодой девушки, – он невольно повторял его при всяком удобном случае) принесла мне этот перстень, сэр Луи Робсарт посоветовал мне немедленно отправиться в Венсен.
– Я все это знаю от него, – возразил герцог, – и знаю также, что вы до такой степени поторопились исполнить его совет, что взяли с собой только трех слуг.
– Действительно, сэр, но только ему не известна причина, побудившая меня к этому. В то время, как собирали моих провожатых, меня позвали к мадемуазель де Люксембург. Я отправился и очутился перед мадам де Гено и еще одной дамой, покрытой вуалью… Дама эта казалась очень тучной и тяжело дышала.
Бедфорд наклонил голову в знак того, что понял, о ком шла речь.
– Дама под вуалью едва промолвила несколько слов, зато графиня Жакелина была в самом веселом расположении духа и объявила, что за ее услугу я обязан или отдать ей перстень или же, если я не хочу расстаться с ним, приложить печать к двум документам, будто бы обещанным ей королем Генрихом.
– Лукавая тварь!
– Как ни увещевал я ее, сэр, толкуя о чести, обязанности, совести, она все поднимала на смех, и только хлопала в ладоши; она даже дошла до того, что схватила меня за руку, но, к счастью, королевский перстень был спрятан у меня на груди, а на пальце был перстень с моей собственной печатью.
– А что было в этих бумагах? – озабоченно спросил Бедфорд.
– По первому, кажется, давалась свобода герцогу Орлеанскому, – ответил Малькольм. – На другой, сэр, было имя герцога Гэмфри и графини Жакелины.
– Бесстыжая! – воскликнул Бедфорд. – Расскажите, как вам удалось выбраться оттуда?
– Сэр, – сказал Малькольм, покраснев. – Она никак не выпускала меня, стоя перед дверью. Я дал ей понять, что, по-моему, невежливость, в любом случае предпочтительнее измены, схватил ее обеими руками, оттащил от двери, и бросился прямо в конюшню; там вскочил на коня и ускакал, в сопровождении трех слуг, оказавшихся там в это время.
Бедфорд не мог удержаться от улыбки.
– Молодец, лорд Малькольм! – сказал он. – Боюсь только, что она никогда не простит вам этого. А дальше что?
– Уезжая, я приказал остальным своим слугам встретиться со мной в гостинице, что у заставы, но так как они долго не являлись, то я решился ехать без них, боясь, что ворота замка будут уже закрыты. Итак, я спокойно ехал, как вдруг у опушки леса на меня наткнулась вооруженная шайка. Сколько всего было людей? Сказать трудно, потому что не успел я обнажить меча, как они окружили меня и схватили за уздцы мою лошадь. Один из них стал уговаривать меня сдаться, заверяя, что никто не сделает мне вреда, если только а соглашусь отдать ему известную вещь. Я ответил, что скорее соглашусь лишиться жизни, чем изменить данному слову. Тогда они схватили меня, стащили с лошади и стали обыскивать. Узнав по фламандскому выговору в одном из негодяев слугу графини, я вскричал: «Стыдись, Жизбер!» Но не успел я произнести слов этих, как он кинулся на меня с кинжалом. Но тут Господь прислал мне на помощь Перси и его товарищей.
– Ты уверен, что это был Жизбер? – спросил Бедфорд озабоченно.
– Еще бы! – ответил Малькольм. – Если бы я не назвал его по имени, тогда он, конечно, ограничился бы тем, что привязал меня к дереву, чтобы думали, что я попал в руки к простым грабителям.
– Может быть, – задумчиво сказал Бедфорд. – Благодарю вас, милорд де Гленуски. Все государство обязано вам за предотвращение возможных беспорядков из-за кражи этого перстня. Зная вашу скромность, надеюсь, что вы сохраните в тайне все, что произошло между вами, королевой Изабеллой и графиней.
Так как Малькольм с удивлением посмотрел на него, то герцог прибавил:
– Я не могу вступать в открытую борьбу с этой женщиной и не могу изгнать ее. Как только мы выразим ей свое неудовольствие, Голландия тут же перейдет к Арманьякам. В любом случае, на выгоднее замять эту историю. Но если мне когда-нибудь попадется этот Жизбер, то пусть пеняет на себя – я повешу его, как собаку! Что же касается остального… – и он пожал плечами.
– Но Жизбер выполнял приказ графини, – заметил Малькольм. – Любой мой вассал сделал бы то же самое ради меня или моей сестры.
Бедфорд слегка улыбнулся.
– Было время, – сказал он, – когда мы надеялись, что закон возьмет верх над господской волей, но теперь все изменилось. Впрочем, у нас перед глазами, молодой человек, был такой великий пример, что вам легко будет…
– Сэр, – сказал Малькольм, – поверьте, применять его мне будет ни к чему. Я уже говорил вам, что помолвка наша была временной, чтобы избавить Эклермонду от преследований.
– Если это так, – сказал серьезно Бедфорд, – то ваше обоюдное доверие слишком свято, чтобы обсуждать его. Если вы сдержите свое слово, то будете достойны гораздо больших похвал, чем удостаивались их когда-либо. До свиданья, мессир Гленуски… выздоравливайте поскорее.
Король Джемс и Патрик не слишком сочувственно отнеслись к помолвке Малькольма. Король, сознавая, что Малькольм не мог поступить иначе, боялся что помолвка эта свяжет ему руки, хотя в тайне надеялся, что своим великодушным поступком Малькольм так расположит к себе Эклермонду, что та, забыв свой прежний обет, согласится выйти за него замуж.
То, что Джемс желал тайно, Патрик Драммонд высказывал громко. По его мнению, Малькольм был бы круглым дураком, если бы выпустил из рук предмет своей страсти, обладающий, к тому же, таким огромным состоянием.
Малькольм встал после болезни с удивительной энергией, возбужденной в нем последними событиями. Он вскоре поправился настолько, что мог ехать верхом за погребальным шествием, отправлявшимся в Виндзор под предводительством Джемса, так как было необходимо присутствие Бедфорда во Франции, и он только до Кале мог проводить тело своего любимого брата.
Сэр Патрик Драммонд тоже должен был отправиться в свите Джемса, несмотря на громкие заявления, что он также мечтал попасть на похороны короля Англии, как побывать на похоронах самого черта. Гроб поставили на высокую колесницу, запряженную четырьмя лошадьми; на крышке сделано было бронзовое изваяние Генриха, выкрашенное и облеченное в пурпур и горностай; на голове была корона, в одной – руке скипетр, в другой – держава. Главные ленники и дворяне окружали гроб с хоругвями в руках. Джемс с Бедфордом ехали в сопровождении своей свиты за самым гробом. Во главе шествия шло духовенство с хоругвями и зажженными свечами, распевая псалмы и погребальные молитвы. На границе каждого прихода духовенство выходило навстречу, и, внеся тело в главный собор города, сопровождало его до границы следующего прихода, где сменялось новым духовенством. Шествие это подвигалось страшно медленно, и до того утомило участвующих, что более пожилые ехали в какой-то полудремоте, а молодые были полностью согласны с Ральфом Перси, заверявшему всех, что не смотря на его глубокое огорчение, он непременно взбесился бы от монотонности этого шествия, потушил бы свечи или наделал бы тысячу подобных безумств, если бы не удавалось ему время от времени отъезжать в сторону, выкупаться, проскакать во весь опор, пустить сокола или убить зайца.
В Руане Екатерина со свои свитой присоединилась к погребальной процессии мужа, и поехала за ним в десяти милях сзади, так что обе свиты имели сношения только через гонцов. Те, что имели жен или сестер в свите королевы, после заката солнца отправлялись повидаться с ними. Малькольму очень хотелось побывать там, но он боялся присутствием своим досадить мадемуазель де Люксембург. Что же касается Бедфорда, то он не только не имел времени отлучиться, так как все ночи был занят перепиской, но старался, насколько возможно, отсрочить минуту своего свидания с милой сестрицей Китти и этой де Гено, – предметом своей глубокой ненависти.
Таким образом вплоть до самого Кале, где флот был наготове, с обеих сторон не было заявлено ни малейшего желания свидеться.
Наконец Бедфорд и Джемс отправились в покои королевы, и в то время, как они были у нее, Малькольм, краснея, подошел к Эклермонде; та ласково приняла его, с ясной улыбкой протянула ему руку, и с сочувствием спросила о здоровье.
Она объявила ему, что намерена ехать в Англию вместе с Алисой Монтегю, чтобы там выждать удобного случая для поступления в монастырь. Малькольм поклонился:
– Я очень доволен, что вам не приходится более жить с мадам де Гено, – сказал он.
– Бедная графиня! – воскликнула Эклермонда. – Не мне судить ее! Я так многим обязана ей, что весь век буду за нее молиться. А вы, милорд, что намерены вы предпринять?
– Я, – ответил Малькольм, – хочу отправиться в Оксфорд. Доктор Бенетт желает возобновить там свои лекции, и король разрешил мне заниматься под его руководством. Но решение это нисколько не помешает мне всегда быть к вашим услугам.
– Понимаю, – сказала Эклермонда, покраснев. – Надеюсь, обстоятельства сложатся так, что я не долго буду стеснять вас, и вам можно будет взять на себя более прочные обязательства.
– Сударыня, – взволнованно ответил Малькольм, – тот, кто был обручен с вами, не в состоянии увлечься ни кем другим.
Но заметив по лицу Эклермонды, что он вступил на слишком скользкий путь, Малькольм, чтобы сменить тему, попросил разрешения представить ей своего кузена Патрика Драммонда. Молодая девушка так приветливо встретила рыцаря, что тот, уходя, воскликнул:
– Во имя святого Андрея! Малькольм, если ты упустишь ее, то будешь первый дурень во всей Шотландии! Да это совершенная королева по-королевски справилась бы с твоим Гленуски! Она, подобно Агнессе Думбар, сумеет одна отстоять замок! Безумием будет отказаться от такой женщины!
Уходя из замка, Джемс взял с собой Малькольма и Патрика, а Бедфорд остался для переговоров с королевой.
Выходя из приемной залы, Бедфорд невольно посмотрел в ту сторону, где, по своему обыкновению, сидела Эклермонда за своей пряжей. После минутного колебания Бедфорд подошел к мадемуазель де Люксембург. Молодая девушка подняла голову, и, заметив расстроенное выражение его лица, невольно воскликнула:
– Ах, монсеньер! Сколько перемен! – Она чувствовала, что он ждал от нее нескольких слов утешения.
– Да, – промолвил он грустно. – Да будет на то воля Божья! – потом прибавил: – Помните вы прежний разговор наш? Грустно мне было узнать, что вы не обратились ко мне, а выбрали себе другого покровителя.
– Вы ничего не смогли бы для меня сделать, монсеньор, – проговорила Эклермонда, краснея.
– Вы правы, я не мог ничего. Оттого-то и пришел я поблагодарить вас за ваше великодушие. Вы избавили меня от жестокой обязанности! Теперь а не принадлежу более себе, Эклермонда. Все, что я есть, все, кем могу быть, все, что во мне – все должно быть посвящено поддержанию дела Генриха для сына его. Другая цель для меня не существует. И потому я глубоко благодарен вам, что вы избавили меня от тяжелого испытания, как сердца, так и чести своей.
Эклермонда опустила глаза и промолвила:
– Небо руководит прямым и великодушным стремлением!
Затем, хорошо зная, на ком Бедфорд должен был жениться, чтобы расположить в свою пользу Бургундию, она прибавила:
– На этот раз, сэр, политика действует в вашу пользу; позвольте рассказать вам, как я знала и любила леди Анну.
С грустной улыбкой Бедфорд покачал головой, и глубоко вздохнул:
– У меня нет времени, дорогая Эклермонда; к тому же, мне неприятно слышать похвалы в адрес какой бы то ни было девушки, будь это даже из ваших уст. Скажите только, могу ли я быть вам хоть в чем-нибудь полезен? Я постараюсь заставить ваших родственников возвратить отобранные у вас поместья.
– Нет, – сказала Эклермонда, – никогда не дозволю я, чтобы из-за моих поместий вы получили какую бы то ни было неприятность. Оставьте это! Гордость и тщеславие побудили меня возмечтать быть основательницей обители. Я слишком хорошо знаю своих родственников, чтобы понять, как они рассердятся, если мои поместья перейдут во владение монастырей. Нет, сэр, я больше не предаюсь этим обманчивым надеждам! Одно, о чем могу просить я вас, это помочь мне вашим влиянием поступить в сестры обители святой Екатерины.
– В обитель святой Екатерины? Да ведь туда поступают только из мещанских семейств, а не из королевских, как ваше! – вскричал озадаченный Джон.
– Я распростилась со всем величием мира сего, – ответила Эклермонда. – К тому же, я желаю послужить Богу в лице бедных и огорченных.
– Места эти зависят от вдовы моего отца, – сказал Джон. – Мы до сих пор были с ней в плохих отношениях, но за последнее время дорогой брат мой выказал ей столько доброты и незлобия, что, надеюсь, она не захочет ссориться с регентом; к тому же, самолюбие ее будет польщено, если под ее покровительство поступит девушка такого знатного рода. Я дам письмо к ней, и попрошу ее принять вас на первую же открывшуюся вакансию. К тому же, может вам самой удастся повлиять на нее, если съездите к ней вместе с леди Монтегю. Однако в любом случае надеюсь, что вы передумаете, и выберете себе другой монастырь, более…
– Ни один так не по вкусу мне, как этот, – сказала Эклермонда с улыбкой. – Сотворена ли я для кочующей жизни? Не знаю! Во всяком случае, мне хочется посвятить себя не только молитве, но и труду.
– И вы решились выждать вакансию?
– Да, сэр. Раз приехав в Англию, и положив тем преграду между мной и моими родственниками, я буду под покровительством Алисы выжидать время, когда мне можно будет возвратить молодому шотландцу так великодушно данное им слово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34