Кройстон поднялся на крыльцо, прислушиваясь к тому, что происходит в доме, резко рванул на себя створку двери и влетел в коридор. Выждав несколько секунд, за ним вошли О'Нил и Мери. В просторном холле было темно, а из-за приоткрытой двери в конце коридора, уходящего влево, на пол падала полоска света, и слышалось рычание. Кройстон распахнул дверь, решительно шагнул внутрь, и вскрикнул от ужаса. О'Нил и Мери вбежали в комнату следом за ним. Мери, издав отчаянный вопль, тут же вылетела обратно в коридор. Мужчины переглянулись с выражением ужаса и отвращения на лицах: пол комнаты, частично занавеси на окнах и стены были забрызганы кровью. Возле окна уже без движения лежал Роберт Иннес в изорванном в клочья костюме, а над ним, не обращая на вошедших никакого внимания, с измазанной кровью мордой, стоял, широко расставив передние лапы, громадный дог тигровой масти и яростно рвал зубами его горло, глухо рыча при каждом рывке.
– Черт меня побери, – ошеломленно пробормотал О'Нил, поднимая револьвер.
– Подождите, – удержал его за руку Кройстон, – вы можете задеть Иннеса.
Он прошел вдоль стены к окну, опустился на правое колено и, вскинув ружье, крикнул: «Джерри!». Дог резко повернулся на голос и бросился на Кройстона с разинутой пастью. Выстрел из крупнокалиберного ружья прозвучал оглушительно. Двенадцатиграммовая пуля настигла дога в прыжке. Тело его тяжело шлепнулось к ногам не успевшего отскочить Кройстона, обдав кровью, хлынувшей из страшной раны. Тот с сожалением посмотрел на свои светлые брюки и пробурчал, перезаряжая верхний ствол ружья:
– Черт возьми, настоящая бойня. Что нашло на этого пса? Взбесился что-ли? Боюсь, что бедному Бобу уже ничем не поможешь.
– Да, – подтвердил, наклонившись к телу Иннеса, полицейский. – У него голова держится на одном позвоночнике. Похоже, что он ударил его плетью, которая валяется на полу. Тот бросился на него, а там почуял кровь и взбесился. Собак, таких крупных, как эта, вообще не стоит бить зря: они так же обидчивы и самолюбивы, как люди.
– Похоже, что вы разбираетесь в собаках, Харви?
– Да, мой отец одно время пытался разводить сторожевых собак на продажу, пока не прогорел, а я ему помогал. Правда, он никогда не любил и не понимал собак, в отличие от меня. Он, может, потому и прогорел со всеми своими начинаниями, что брался за дела, в которых ничего не смыслил. Но он до самой смерти верил, что найдет свое Эльдорадо, как, впрочем и каждый ирландец.
– И вы, Харви, тоже верите в свой шанс?
– Представьте себе, Джейк, верю. Только что-то оно долго не может найти меня, мое Эльдорадо, а уж я бы не упустил его. – Харви О'Нил осторожно тронул ногой развороченную пулей голову собаки и даже с некоторым сожалением произнес: – Какой великолепный экземпляр и окрас редкостный. Не знаете, Джейк, где Иннес достал его?
– Не помню. Он ведь давно у него, года четыре или пять, не помню точно. Боб купил его маленьким щенком. А что?
– Да нет, ничего, просто подумал, не завести ли мне такого же красавца. Так, говорите, этот пес у Иннеса уже пять лет? Вы в этом уверены?
– Я же вам говорю, что точно не помню, но не не меньше четырех лет, за это я ручаюсь. Да и какое это теперь имеет значение? Кстати, а где миссис Иннес?
Мужчины оглянулись, но в комнате ее не было. Они вышли в холл, стараясь не наступать на кровавые лужи на полу, и здесь увидели жену, вернее, теперь уже вдову Роберта Иннеса, так нелепо погибшего от зубов собственной собаки. Мери стояла согнувшись в углу коридора, опираясь одной рукой о стену и прижав другую к животу. Судорожные приступы рвоты буквально выворачивали ее наизнанку.
– О, боже! – глядя на нее, сказал Джейк Кройстон, еще минуту назад проявивший завидное хладнокровие. – Где здесь ванная?
Начальник городской полиции был чем-то сильно озабочен…
Похоронили Роберта Иннеса через два дня на городском кладбище в фамильном склепе, построенном еще его дедом. По желанию вдовы процедура была очень скромной. По ее же просьбе местная газета, поместившая пространный некролог о «видном гражданине города, трагически погибшем на гребне своей плодотворной деятельности, обошла молчанием причину смерти, но на следующее утро, просматривая почту, „безутешная вдова“, как она была названа в той же заметке, увидела, что дотошный редактор поместил рядом с заметкой и портретом мужа ее собственную фотографию в траурном платье. „Кретин старательный“, – мысленно выругалась Мери. Я же сказала, чтобы на кладбище не было репортеров. Когда они только успели меня щелкнуть.
Она тревожно задумалась, но потом, решив для себя, что все должно обойтись, стала разбирать пришедшие письма. Большинство их было от знакомых с выражением соболезнования, но голубой конверт со штампом ее родного города, надписанный аккуратным твердым почерком с легким наклоном влево, заставил ее сердце забиться быстрее. Письмо было от Юджина Престона. Мери прошлась по комнате, пытаясь унять охватившее ее волнение, потом решительно вскрыла конверт, подумав про себя, что если Юджин хочет видеть ее и зовет к себе, то все будет хорошо. Развернув лист бумаги, она прочитала.


Здравствуй, Мери!
Я, конечно, не забыл тебя, хотя и удивился, так неожиданно получив от тебя письмо. Но, когда я прочитал его, все стало понятно. У тебя что-то не получилось в твоей жизни, которую ты выбрала для себя десять лет назад, и ты решила вернуться в прошлую жизнь, к прошлой любви. Но любовь не шляпа, которую можно сбросить, когда появилась лучшая, или, точнее, более дорогая, и вновь надеть первую, когда вторая, дорогая, поистрепалась. Да и ты не та девочка, «которая может вернуться в родной город с тем же чемоданчиком, с которым уезжала из него десять лет назад. Ты всегда завидовала чужому богатству, а сейчас, близко соприкоснувшись с ним, и подавно не сможешь жить без больших денег (пусть не у тебя, но хоть рядом с тобой). Зная тебя, нисколько не сомневаюсь, что ты не решишься разойтись с богатым мужем, если бы у тебя не было другого, лучшего варианта. Ты хочешь попытаться уйти от себя, но ты же знаешь старую истину, что бегство от самого себя невозможно и даже, если попытаешься это сделать, то наверняка потерпишь неудачу. Прости за немного злое письмо, но другого я написать тебе не могу. Не думаю, что смогу чем-то еще быть тебе полезным.

С наилучшими пожеланиями Юджин Престон


Мери разжала пальцы, и письмо упало на пол у ее ног. Она постояла с минуту, чувствуя странную пустоту в груди, потом пошла зачем-то к двери, и в этот момент пронзительно, болезненно ударив по нервам, зазвонил телефон. Какое-то нехорошее предчувствие заставило Мери помедлить, но телефон звонил не переставая, и она неохотно сняла трубку.
– Алло! – спросила она и, после продолжительного молчания, услышала насмешливый голос:
– Миссис Иннес, если не ошибаюсь?
– Да, это я. Кто это?
– А вы не догадываетесь? Вам привет от мисс Тейлор из Гринхилла, – последовал ответ.
– Это вы? Как вы меня нашли? – Мери сделала прерывистый глубокий вздох.
– Совершенно случайно. Сегодня утром приехал в город по делам и в газете увидел ваш портрет. Знаете, траур вам идет.
– Что вам от меня нужно?
– А как вы сами думаете, миссис Иннес, что может быть нужно такому бедняку, как я, от такой богатой, как вы?
– С чего вы взяли, что я богата?
– Ну, ну, не надо прибедняться. Я ведь за какие-то полчаса уже успел многое узнать. Ваш муж был очень богат, а теперь, стало быть, и вы станете богатая. И вот вам мой сказ: если хотите, чтобы мы с вами по-мирному разошлись, то приезжайте ко мне прямо сейчас и мы обо всем договоримся.
Послышался щелчок и короткие гудки в телефонной трубке. Мери осторожно положила трубку, зачем-то вытерла о скатерть руку, потом поняла, что не только рука, но и спина ее покрыты липким холодным потом. Она неуверенно, словно слепая, подошла к большому зеркалу, висевшему в простенке. Внимательно посмотрев на себя, она достала из сумочки ключи от машины и, подержав их в руке, будто взвешивая, быстро вышла из комнаты.
Вернувшись домой через три часа, она помыла и поставила в гараж машину, приняла душ и, закутавшись в махровую простыню, поднялась к себе в спальню, оставляя мокрые следы босых ног на лестнице. Встретившегося ей внизу Гарри она просто молча обогнула, не обругав против обыкновения. Мери чувствовала себя настолько разбитой, что, упав на покрывало, не вытираясь, мгновенно заснула. Разбудил ее гонг в прихожей. Решив, что это приехали за Гарри из интерната, в который она накануне договорилась его поместить на постоянное жительство и внесла плату за первый год, она накинула халат, спустилась вниз, на ходу завязывая пояс, и открыла дверь. В прихожую уверенно шагнул приземистый мужчина.
– Добрый день, миссис Иннес, вы меня помните? Я, Харви О'Нил, начальник городской полиции.
– Да, мистер О'Нил, конечно, я вас помню. Вам почему-то очень не понравилось, когда я сказала, что муж рассказывал мне о вас. Почему?
– Потому, что я очень хорошо знал, что именно мистер Иннес мог сказать обо мне своей жене.
Мери вспомнила, как Роберт однажды пренебрежительно отозвался о начальнике полиции: «Нищий ирландец, хорошо знающий свое место. Я сделал его тем, кто он сейчас есть, и он за это предан мне не меньше Джерри».
Но Мери и Роберт не знали Харви О'Нила близко и не подозревали, какие мысли гложут его всю жизнь.
О'Нил был восьмым ребенком в бедной ирландской семье. Его мать, убежденная католичка, не признавала контрацептивов и, хотя семья еле сводила концы с концами, продолжала беременеть чуть не каждый год. Харви с раннего детства на своей шкуре узнал, что такое жестокая нужда. Отец его постоянно был без работы, семью кормила мать, работавшая кухаркой в доме Иннесов. Принося в дом остатки еды с хозяйского стола, она рассказывала своим детям, что ели сегодня у Иннесов, как была одета хозяйка, сколько на вечере присутствовало гостей. Бедность и зависть к богатым были чуть ли не единственными мотивами решения Харви пойти после школы служить в полицию. Он полагал, что став законным представителем власти, будет в чем-то, может быть, даже выше всех этих богачей и их детей-зазнаек, не ставивших его ни в грош.
Увы, действительность оказалась совсем иной, чем представлялось это начинающему полицейскому. При первой же попытке задержать за вождение автомобиля в нетрезвом виде сына владельца сети городских прачечных, О'Нила вызвал к себе тогдашний начальник полиции Уильям Харт и прозрачно намекнул, что подобное рвение может стоить ему места. Его дело охранять собственность и покой уважаемых граждан города, а не таскать их детей в участок из-за всякой ерунды. Все последующие годы службы только усиливали зависть Харви к богатым и укрепляли его желание стать одним из них. Он прекрасно понимал, что на зарплату полицейского не разбогатеешь, даже если откладывать большую ее часть в банк, отказывая себе во всем. Но в то же время отлично видел, что начальник полиции города живет явно не по средствам, понимал, что каждое незаконно закрытое дело о хулиганстве, нарушении нравственности и так далее приносит тому определенную сумму по твердой, им же самим установленной таксе. Харви считал, что на этой должности можно иметь гораздо больше, причем не таким способом, но сделать пока ничего не мог, продолжая откладывать на свой счет в банке значительную часть жалованья, урезая себя даже в еде. Когда начальник городской полиции Харт собрался по состоянию здоровья уйти на пенсию, он имел с О'Нилом длительную беседу, закончившуюся совместным визитом в городской банк, после чего счет О'Нила уменьшился на треть, а начальник полиции пришел к уверенности, что лучшей кандидатуры на свое место, чем Харви О'Нил, нет. Так Харви О'Нил в тридцать два года стал начальником полиции города. Неожиданную поддержку в этом ему оказал Роберт Иннес, сказавший, что хорошо знал в свое время мать Харви, знает и его самого с раннего детства и думает, что мистер О'Нил является подходящей кандидатурой. Когда на следующий день Харви пришел к нему домой поблагодарить за поддержку, Роберт Иннес без обиняков объяснил ему, кто является истинным хозяином в городе и дал понять, какие услуги «влиятельные люди города вправе ждать от будущего начальника полиции».
«Ладно, – весь цепенея от душившей его злобы и зависти, но послушно кивая головой, думал О'Нил, – дай срок, и ты у меня по-другому заговоришь. Не может быть, чтобы тебя не за что было зацепить». Свою деятельность в полиции О'Нил подчинил двум основным и, вроде бы взаимоисключающим задачам. Одна из них заключалась в том, чтобы ничем не вызвать неудовольствия отцов города, вторая, весьма деликатная, – в сборе компрометирующих материалов на своих хозяев. С той же решительностью он пресек расцветшую при его предшественнике систему взяток. Живя на одно жалованье, он тем не менее не брал ни цента ни у кого из своих подчиненных, хотя прекрасно знал, что многие из них занимались почти узаконенным рэкетом, собирая небольшую, но постоянную дань с владельцев кафе, пивных, закусочных. Все это стало известно в городе и вызвало уважение к нему даже тех, кто его не любил. В его порядочность пусть не сразу, но поверили, и постепенно должностные лица, бизнесмены, адвокаты стали обращаться к нему в щекотливых ситуациях за помощью, просить о небольших одолжениях, формально выходящих за рамки закона. Вознаграждений О'Нил никогда не брал, но стоило муниципалитету начать строительство в городе концертного зала, то почему-то оказалось, что наиболее подходящий для этой цели участок принадлежит сестре О'Нила и куплен он всего полгода назад в кредит и на самых льготных условиях. Муниципалитет, не торгуясь, откупил у нее участок, а разницу в тридцать тысяч долларов начальник полиции положил в карман, никого таким образом не обделив и ни к кому персонально не попав в зависимость. Он постепенно стал необходим финансовой аристократии города, с ним вынуждены были считаться, но до того, чтобы стать своим в избранном обществе ему по-прежнему было далеко.
1 2 3 4 5