Слава Богу, что у него остались они. Без них он ни за что бы не выжил. Но он выжил. Он жил до сих пор и будет продолжать жить… но как все изменилось… без Анны…
Он сидел в тишине послеоперационной палаты, вытянув ноги, с напряженным выражением следя за дыханием Салли… и наконец она на мгновение открыла глаза и смутным взглядом обвела палату.
— Салли… Салли, это я, Питер Галлам… Я здесь, и с тобой все в порядке. — «Пока». Но он не сказал ей этого, он запрещал себе даже думать о худшем. Она жива. Она все перенесла хорошо. Она будет жить. Он сделает все возможное, чтобы она выжила.
Он просидел еще час у ее постели, наблюдая за ней и заговаривая всякий раз, когда Салли приходила в сознание, и даже добился от нее слабой, еле уловимой улыбки. Около часа дня Питер заглянул в кафетерий, чтобы слегка перекусить, и ненадолго зашел в свой офис, прежде чем вернуться в больницу на обход пациентов в четыре часа, а в половине шестого уже ехал домой, снова вспоминая Анну. Ему все еще трудно было смириться с мыслью, что дома его никто не ждет. «Когда же я перестану надеяться снова увидеть ее? — спросил он как-то своего друга полгода назад. — Когда окончательно пойму, что ее больше нет?» Страдания последних полутора лет оставили свой отпечаток на его лице. Раньше его лицо выражало только силу и уверенность в том, что ничего плохого никогда не случится. У него было трое прекрасных детей, идеальная жена, карьера, которая редко кому настолько удавалась. Он прекрасно добрался до вершины, без особых сложностей, и ему нравилось там.
А что теперь? Куда ему идти и с кем?
Глава 2
В то время как Салли Блок лежала в своей палате в отделении интенсивной терапии в центральной городской больнице Лос-Анджелеса, на телестудии в Нью-Йорке все было залито особым светом. Он казался ослепительно белым, напоминая камеры для допросов в фильмах о войне. В не освещенных прожекторами углах павильона было прохладно и гуляли сквозняки, но в центре, где соединялись лучи, казалось, что у вас натягивается кожа от жары и слепящего света. Создавалось ощущение, что все в помещении сфокусировалось на объекте, попавшем в луч прожектора, усиливаясь с каждым мгновением. Людей тоже притягивало в центр луча, в эту узкую полоску, на островок сцены, к безликому коричневому столу и ярко-голубому заднику с единственным начертанным на нем словом. Но взгляд останавливался не на этом слове, а на пустом кресле, похожем на трон, ждущий своего короля или королеву. Вокруг слонялись техники, операторы, гримеры, парикмахер, два помощника режиссера-постановщика, режиссер, любопытные, важные, необходимые и просто зеваки, стоящие всегда ближе всех к пустой сцене, пустому столу, на который был направлен пронзительный луч прожектора.
— Пять минут!
Это был знакомый призыв, обычная сцена, тем не менее выпуск вечерних новостей в некотором роде походил на шоу-бизнес. В белом свете прожекторов витала легкая аура цирка, магии и знаменитостей. И сердца начинали учащенно стучать при звуке слов:
«Пять минут! Три! Две!» Такие же слова можно услышать в коридоре за сценой на Бродвее или в Лондоне, когда выплывала какая-нибудь примадонна на сцену.
Здесь не было такого величия; команда стояла в кроссовках и джинсах, однако здесь тоже присутствовали своя магия, взволнованный шепот, ожидание, и Мелани Адамс всем своим существом ощущала это, решительно ступая на подмостки. Как всегда, ее появление было отточено до совершенства. До выхода в эфир у нее оставалось ровно сто секунд. Сто секунд, чтобы еще раз просмотреть свои заметки, бросить взгляд на лицо режиссера, нет ли чего-нибудь экстренного, о чем ей следует знать, и сосчитать про себя до десяти, чтобы успокоиться.
Как обычно, это был долгий день. Она закончила репортаж о детях, ставших жертвами насилия. Тема была не из приятных, но Мелани прекрасно справилась с ней. К шести часам усталость начинала сказываться. Пять… Пальцы помощника режиссера показывали последний отсчет… Четыре… три… две… одна…
— Добрый вечер. — Отработанная улыбка никогда не казалась натянутой, а волосы цвета коньяка блестели в свете софитов. — Вас приветствует Мелани Адамс с вечерними новостями.
«Президент выступил с речью, в Бразилии произошел военный переворот, акции на бирже резко упали, а на местного политического деятеля сегодня утром было совершено нападение, когда он выходил из своего дома». Были и другие новости, передача, как всегда, шла без заминки. В облике Мелани чувствовалась убедительная компетентность, дававшая ей прекрасный рейтинг и объяснявшая ее огромную популярность. Она была известна всей стране уже более пяти лет, хотя мечтала совсем о другой карьере. Она изучала политологию, когда в девятнадцать лет была вынуждена бросить колледж из-за рождения близнецов. Казалось, с тех пор прошло столько времени. Телевидение уже давно стало ее жизнью. И еще близнецы. Было у нее и кое-что еще, но работа и дети всегда оставались на первом месте.
По окончании выхода в эфир она собрала со стола свои заметки, режиссер, по обыкновению, остался доволен передачей.
— Прекрасное выступление. Мел.
— Спасибо.
Она держалась слегка отчужденно; раньше этим она прикрывала свою застенчивость, а теперь это вошло в привычку. Вокруг нее крутилось слишком много любопытных, желавших поглазеть или задать бесцеремонные вопросы. Теперь она была Мелани Адамс, и в этом имени таилась некая магия.
«…Я знаю вас… Я видел вас в новостях…» Сейчас казалось странным ходить по магазинам за продуктами или за новой одеждой, или даже просто прогуливаться с дочками по улице. Люди оборачивались ей вслед, и, хотя внешне Мелани Адамс всегда выглядела сдержанной, в душе она испытывала неловкость.
Мел направилась в свой кабинет, чтобы снять лишний грим и забрать перед уходом сумочку, когда редактор передачи остановил ее резким взмахом руки.
— Можешь задержаться на секунду. Мел? — Он, как обычно, выглядел взбудораженным, и Мелани заворчала про себя. «Задержаться на секунду» могло означать что угодно и продержать ее весь вечер на студии.
Обычно, кроме выступления в вечерних новостях, она рассказывала о главных событиях дня, о сенсационных происшествиях или вела экстренные выпуски.
Одному Богу известно, что они припасли для нее на сей раз, а у нее явно не то настроение. Она стала хорошим профессионалом, и по ее внешнему виду редко можно догадаться, что она устала, но репортаж о детях — жертвах насилия вывел ее из строя, хотя благодаря гриму она выглядела подтянутой и оживленной.
— Что еще?
— Мне бы хотелось показать тебе кое-что. — Редактор вытащил кассету и вставил ее в видеомагнитофон.
— Мы транслировали это в час дня. Я подумал, что для вечерних новостей материала недостаточно, но ты можешь раскрутить эту тему.
Мел сосредоточила внимание на экране и увидела интервью с девятилетней девочкой, которой крайне необходима пересадка сердца, но до сих пор родителям не удалось найти для дочери донора. Соседи учредили специальный фонд для Патти Лу Джонс, милой чернокожей девчушки, вид которой с первого взгляда трогал душу. Мел почти сожалела, что увидела эту запись. Еще один человек, вызывающий сострадание, нуждающийся в заботе, которому никто не может помочь. Она испытывала те же чувства, работая над репортажем о детях, ставших жертвами насилия.
Неужели ей не могут подбросить для разнообразия какой-нибудь громкий политический скандал? Зачем еще одна сердечная боль?
— Ну и что? — Она перевела взгляд на человека, убиравшего пленку.
— Я просто подумал, что ты могла бы сделать на этом серию интересных репортажей. Проследи немного за ее судьбой, посмотри, что ты можешь устроить для девочки. Кто из докторов вызовется помочь Патти Лу?
— О, ради Бога, Джек… Почему это все сваливается на меня? Неужели я теперь вроде какого-то нового общества по защите детей?
Внезапно у нее появился усталый и раздраженный вид, а вокруг глаз обозначились мелкие морщинки.
У нее был очень длинный день; она ушла из дома в шесть утра.
— Послушай, — он выглядел таким же уставшим, как и она, — из этого может получиться хороший материал. Мы можем помочь родителям Патти Лу найти для нее врача, проследить, как ей сделают пересадку.
Мел, это же будет сенсация.
Она медленно кивнула. Из этого действительно может получиться хороший материал. Но чего это будет стоить!
— Ты уже говорил об этом с ее семьей?
— Нет, но я уверен, что они придут в восторг.
— Как знать? Иногда люди предпочитают сами заниматься своими проблемами. Возможно, им совсем не захочется демонстрировать Патти Лу в вечерних новостях.
— А почему бы и нет? Они же разговаривали сегодня с нами.
Мел снова кивнула:
— Почему бы тебе завтра не связаться с несколькими крупными кардиохирургами и послушать, что скажут они? Некоторым из них нравится быть на виду у публики, а потом ты сможешь связаться с родителями девочки.
— Я подумаю, что смогу сделать. Мне надо смонтировать материал о детях — жертвах насилия.
— Я считал, что ты уже закончила с этим сегодня. — Он вдруг нахмурился.
— Все закончено. Но мне хочется проследить, как это будет смонтировано — Черт побери. Это не твоя забота. Ты должна только готовить материал. Сюжет о Патти будет похлеще твоей передачи о детях — жертвах насилия.
Похлеще, чем поджечь спичками двухлетнего ребенка? Отрезать ухо четырехлетнему малышу? Бывали моменты, когда ей становилось тошно от работы над новостями.
— Подумай, что ты сможешь сделать. Мел.
— О'кей, Джек. Договорились.
«…Здравствуйте, доктор. Меня зовут Мелани Адамс, и я хотела спросить, не будете ли вы так добры сделать пересадку сердца девятилетней девочке… если можно бесплатно и тогда мы могли бы приехать понаблюдать за ходом операции и показать вас и девочку во всех выпусках новостей…» Она торопливо шла к своему кабинету, задумчиво опустив голову, и вдруг столкнулась с высоким темноволосым мужчиной.
— Что-то ты сегодня нерадостная. — Глубокий, хорошо поставленный голос диктора заставил улыбнуться при виде старого друга.
— Привет, Грант! Что ты делаешь здесь в такое время? — Грант Бакли вел передачу в форме беседы, выходившую в эфир каждый вечер после ночного выпуска новостей, и считался одним из самых ярких полемистов. Ему очень нравилась Мел, и она многие годы считала его одним из самых близких своих друзей.
— Пришлось прийти пораньше, поискать кой-какие пленки для своей программы. А у тебя что? Ты слегка припозднилась, дружочек, не так ли?
Обычно к этому времени она уже уходила, но из-за истории с Патти Лу Джонс задержалась примерно на полчаса.
— Сегодня мне припасли еще одно испытание.
Меня заставляют сделать репортаж о пересадке сердца одному ребенку. Обычная работа, ничего особенного.
Ее мрачные мысли рассеивались, когда она смотрела на него. Он был яркой личностью, хорошим другом, привлекательным мужчиной, и все женщины на студии завидовали их дружеским отношениям. Они были просто друзьями, хотя время от времени возникало множество неоправданных слухов, которые забавляли Гранта и Мел, когда они обсуждали эти пересуды, сидя в баре.
— Что еще новенького? Как удался специальный выпуск о детях?
Она серьезно посмотрела на него.
— Делать его было тяжело, но репортаж получился отличный.
— Ты умеешь выбирать нелегкую работу, дружочек.
— Скорее меня выбирают для такой работы, так же как с этой пересадкой сердца, которую мне надо организовать.
— Ты серьезно? — Сначала он подумал, что она шутит.
— Я — нет, но Джек Оуэне — да. Может быть, ты что-нибудь посоветуешь?
Он на мгновение нахмурился, размышляя.
— В прошлом году я проводил встречу на эту тему, и там присутствовало несколько интересных личностей. Я просмотрю свои записи и найду их имена.
Мне вдруг вспомнились два врача, но были еще двое.
Я посмотрю. Мел. Когда они тебе нужны?
Она улыбнулась:
— Вчера.
Он взъерошил ей волосы, зная, что сегодня ей уже не придется выходить в эфир.
— Может, съедим в кафе по гамбургеру?
— Лучше не стоит. Мне надо спешить домой к дочкам.
— К твоим двойняшкам. — Грант закатил глаза.
Он прекрасно знал девочек Мелани. У него у самого были три дочери от трех разных жен, но они не были такими искательницами приключений, как близнецы Мел. — Чем они сейчас занимаются?
— Как обычно. Вал влюбилась четыре раза за эту неделю, а Джесс вся в уроках. Их совместные усилия сводят на нет все мои попытки остаться рыжей, добавляя мне седины.
Мелани только что исполнилось тридцать пять, но она выглядела на десять лет моложе. Ей никак нельзя было дать ее возраст, несмотря на всю ответственность, лежавшую на ней, на то, что иногда на нее взваливали тяжелую работу, которую она, однако, любила, на все трудности, пережитые ею за все эти годы.
Грант прекрасно знал ее жизнь, она не раз плакалась ему в жилетку из-за неприятностей на работе или неудачной любовной связи. Их было не так уж много.
Она проявляла осторожность в выборе знакомых и старалась не выставлять на всеобщее обозрение свою личную жизнь, но еще больше боялась влюбиться, после того как отец двойняшек бросил ее еще до их рождения. Они поженились сразу после окончания средней школы и поехали учиться в колледж в Колумбию, но, когда она сказала ему, что беременна, он не хотел даже слушать об этом.
— Избавься от ребенка. — У него было каменное лицо. Мел до сих пор помнила тон, которым он произнес эти слова.
— Нет. Это ведь наш ребенок… так нельзя…
— Ломать нам жизнь — намного хуже.
Но вместо этого он постарался сломать жизнь ей.
Он уехал на каникулы в Мексику с другой девушкой, а вернувшись, объявил, что они разведены. Он подделал ее подпись на бланках, Мелани была настолько поражена, что потеряла дар речи. Ее родители хотели, чтобы она боролась и вернула его, но она решила, что не стоит этого делать. Своим поступком он глубоко обидел ее, и она была слишком потрясена перспективой остаться одной и родить ребенка… которых потом оказалось двое. Некоторое время родители помогали ей, а затем она стала самостоятельно пробивать себе дорогу в жизнь.
1 2 3 4 5 6 7