Брошенные ею кольца летели в стороны и никак не желали надеваться на столбик.Майкл с удовольствием наблюдал за ней.— Какой именно приз ты собираешься выиграть? — спросил он наконец.— Вон те голубые бусы, — ответила Нэнси, вытирая со лба выступившую испарину и сосредоточенно щурясь. — У меня еще никогда не было такого роскошного ожерелья…В детстве ей всегда хотелось иметь именно такие бусы. Крупные, яркие, блестящие, они не могли оставить равнодушной ни одну девчонку, пусть даже ей уже исполнилось двадцать.— Как легко тебе угодить, любимая! А ты уверена, что не хочешь розовую собачку, как у Дженнетт?Нэнси отрицательно покачала головой. Она хотела только эти бусы.— Твое желание для меня закон.Майкл отобрал у нее последние три кольца и тремя точными бросками набросил их на самый дальний столбик.— Опля!Служитель за прилавком улыбнулся, вручая ему выигрыш, и Майкл торжественно застегнул на шее Нэнси маленький замочек.— Voila, mademoiselle! Теперь они ваши. Может быть, хотите застраховать их на кругленькую сумму?— Перестань издеваться над моими замечательными бусами! — с напускным гневом перебила Нэнси. — По-моему, они просто великолепны.И она осторожно коснулась их кончиками пальцев. Голубые бусы ярко сверкали на солнце, и Нэнси было приятно сознавать, что ее давняя мечта наконец исполнилась.— Я думаю, что это ты прекрасна, Нэн. Ну а теперь твоя душенька довольна или ты желаешь что-нибудь еще? Тебе стоит только приказать…Нэнси засмеялась:— Я хочу еще сахарной ваты.Покачав головой, Майкл купил ей новую порцию сахарной ваты, и они медленно побрели к выходу с ярмарки.— Устала? — заботливо спросил он.— Нет, не особенно.— Может, прокатимся еще немножко? Я знаю одно чудное местечко. Там мы можем посидеть, отдохнуть и полюбоваться прибоем.— Что ж, поехали.И они снова тронулись в путь, однако больше не смеялись и не спешили, да и разговаривали мало. Каждый был погружен в свои собственные мысли, думая в основном друг о друге и о том, чего им следует ждать от предстоящего разговора с Марион.Они уже подъезжали к Нахану, когда Нэнси увидела место, о котором говорил Майкл. Это была очень живописная бухточка, на берегах которой росли раскидистые тенистые деревья; мягкая трава под ними, казалось, звала присесть и отдохнуть, и Нэнси, которая уже начинала жалеть, что послушалась Майкла, сразу обо всем забыла.— О, Майкл! — воскликнула она. — Как здесь красиво!— Я рад, что тебе нравится.Они уселись на заросший травой бугорок и подставили лица ласковым солнечным лучам. В нескольких шагах от них начиналась узкая полоска песчаного пляжа, а еще дальше было море, и ленивые, гладкие волны, разбиваясь о скрывающийся под водой риф, с тихим шорохом набегали на берег.— Мне давно хотелось показать тебе это место, — добавил Майкл, и Нэнси кивнула.— Здесь здорово.Некоторое время они сидели молча и просто держали друг друга за руки. Потом Нэнси неожиданно встала.— Что, Нэн?..— Я хочу кое-что сделать.— Вон там есть подходящие кустики. Нэнси засмеялась:— Не это, глупенький. Что-то совсем другое. Она уже бежала по песку, и Майкл, не торопясь, пошел за нею, гадая на ходу, что еще придумала эта неугомонная девчонка.Между тем Нэнси остановилась у гладкого черного камня и, упершись ногами в песок, попыталась сдвинуть его с места, но он был слишком тяжел для нее.— Давай помогу. — Майкл встал рядом и напряг мускулы. — Кстати, хотел бы я знать, что ты затеваешь.— Я просто хочу чуточку подвинуть его. Вот, хорошо!..Последнее восклицание вырвалось у нее, когда камень, поддавшись их совместным усилиям, дрогнул и откатился в сторону, оставив после себя неглубокую влажную выемку. Расковыряв каблуком спрессованный плотный песок, Нэнси сняла свои яркие голубые бусы и, зажмурившись, некоторое время держала их перед собой. Потом она разжала пальцы и, когда бусы упали в выкопанную ею ямку, забросала их песком.— О'кей, теперь двигай камень на место.— Прямо на бусы?Нэнси кивнула, не отрывая взгляда от того места, где сквозь песок проглядывала одна голубая бусина.— Эти бусы свяжут нас навсегда. Пусть они станут вещественным залогом нашей любви, и пусть они останутся здесь, пока стоит этот камень и растут эти деревья. Хорошо?Она вопросительно посмотрела на него, и Майкл серьезно кивнул.— Хорошо. — Он улыбнулся. — Это очень романтичная выдумка, Нэн.— Почему бы нам не быть романтиками, Майкл? Если уж нам довелось узнать настоящую любовь, мы должны радоваться ей, праздновать ее, если хочешь… Мы должны дать ей прибежище, дом, в котором она могла бы находиться всегда, что бы ни случилось с нами.— Ты совершенно права, Нэн. Я тоже думал об этом, но не мог выразить так хорошо, как ты.— А теперь давай дадим друг другу обещание… — Нэнси закрыла глаза и торжественно произнесла:— Я клянусь, что никогда не забуду ни о том, что отныне лежит под этим камнем, ни о том, что это означает.Потом она открыла глаза и, тронув его за руку, кивнула:— Теперь ты.Майкл снова улыбнулся Нэнси. Любовь и нежность к ней переполняли его.— Я тоже обещаю… что никогда не скажу тебе «прощай».И, без всякой видимой причины, оба вдруг рассмеялись. Им было легко и радостно ощущать себя молодыми, беззаботными, романтичными и влюбленными. Сегодняшний день подарил им столько радости и счастья, и оба свято верили, что таких дней впереди будет еще много. Вся жизнь.— Ну что, поехали? — спросил наконец Майкл, и Нэнси кивнула. Тогда он передвинул на место камень и, взяв ее за руку, повел туда, где они оставили велосипеды.Два часа спустя они уже были в крошечной квартирке Нэнси на Спарк-стрит, неподалеку от университетского городка. Войдя в комнату, Майкл сразу же направился к тахте, в который уже раз подумав о том, как ему нравится это уютное гнездышко и как свободно и легко он чувствует себя здесь. Почти как дома…Нет, лучше, чем дома. В гигантской квартире матери Майкл часто ощущал себя потерянным и никому не нужным. Здесь же на каждой вещи лежал теплый отпечаток личности Нэнси: портьеры, мебель, картины на стенах, потертый меховой коврик на полу — все, казалось, впитало в себя частичку ее души. В квартире Нэнси было много цветов в вазах и просто комнатных растений в горшках, за которыми она ухаживала заботливо и внимательно, и взгляд Майкла невольно отдыхал на увитых цветущей традесканцией книжных полках, на белоснежном маленьком столике, за которым они ели, и на блестящих никелированных шишечках старинной кровати, которая одобрительно крякала под ними каждый раз, когда они занимались любовью.— Мне очень нравится твой дом, Нэнси! — сказал Майкл, когда она вошла в комнату.— Да, ты это уже говорил. — Нэнси огляделась по сторонам, и на лицо ее легла легкая тень печали. — Мне он тоже нравится. Хотелось бы знать, что мы будем с ним делать, когда поженимся?— Мы заберем все вещи в Нью-Йорк и найдем там для них уютный маленький домик. — Майкл слегка приподнялся на локте, и взгляд его упал на незавершенную работу Нэнси. — А это что? Что-то новенькое? Я этого еще не видел…Он смотрел на мольберт, на котором стояла новая картина Нэнси. Она была еще не закончена, но в ней уже проглядывали таинственная недосказанность и волшебство, отличавшие работы Нэнси. На холсте был изображен сельский пейзаж — безлюдные поля и перелески, но когда Майкл подошел ближе, то на дереве на переднем плане он разглядел мальчика, который сидел на ветке и болтал ногами.— А его будет видно, когда ты нарисуешь листья? — спросил Майкл.— Не знаю, наверное. Но даже если нет, все равно мы с тобой будем знать, что он здесь. Тебе нравится?..Майкл одобрительно кивнул, и глаза Нэнси заблестели. Он всегда понимал ее работы как надо, а она очень дорожила его мнением.— Мне очень нравится, — сказал он.— Тогда эта картина будет моим свадебным подарком тебе. Только я должна сначала закончить ее…— Ну, тут еще много работы. Кстати, о свадьбе… — Майкл бросил взгляд на часы. Половина второго, а ему надо было быть в аэропорту в начале третьего. — Похоже, мне надо поторопиться.— Ты… ты обязательно должен ехать, Майкл?— Да. Нэн, ну не надо так расстраиваться — я вернусь через несколько часов. Я буду у Марион в четыре, в зависимости от того, будет ли в Нью-Йорке пробка на шоссе или нет. Думаю, я успею на обратный «челнок», так что к вечеру уже вернусь. Что скажешь?— По-моему, все о'кей, — ответила Нэнси, но вид у нее был встревоженный.Отъезд Майкла продолжал беспокоить ее, и чем дальше — тем больше. И дело было вовсе не в том, что могла сказать ему Марион — просто Нэнси не хотелось, чтобы он уезжал, а почему — она и сама не знала.— Надеюсь, все пройдет хорошо… — робко прибавила она.— Конечно, родная, конечно.Майкл старался говорить беспечно, но они оба знали, что Марион Хиллард всегда поступает так, как считает нужным, слушает только то, что хочет слышать, и соглашается только с тем, что ее устраивает. Впрочем, он продолжал надеяться, что так или иначе им удастся настоять на своем. Иного выхода просто не было. Майкл не представлял себе жизни без Нэнси и готов был сражаться за нее до конца.Он крепко обнял ее на прощание, потом повязал галстук и снял со спинки стула легкий пиджак, который оставил здесь утром. Майкл знал, что, когда он прилетит в Нью-Йорк, там будет тепло, даже жарко, однако, несмотря на это, он должен был появиться перед матерью в пиджаке и галстуке. Это было важно: Марион признавала только деловой стиль и терпеть не могла вольности в одежде. Людей, не соответствующих ее стандартам, она называла «никто». Увы, к этим последним Марион относила и Нэнси.Оба — и Майкл, и Нэнси — прекрасно знали, какой нелегкий разговор предстоит ему, поэтому поцеловались на прощание особенно крепко.— Счастливо тебе, Майкл.— Я люблю тебя, Нэнси.Когда он ушел, Нэнси долго сидела в пустой гостиной, глядя на фотографию с ярмарки. Ретт и Скарлетт — бессмертные любовники в нелепых фанерных платьях… Но их лица на фотографии выглядели бесконечно счастливыми, и Нэнси спросила себя, сможет ли Марион понять их, знает ли она разницу между глупостью и счастьем, умеет ли она отличить воображаемое от действительного. Вряд ли, подумалось ей почему-то. Глава 2 Стол в обеденном зале блистал словно поверхность озера в штиль. Его безупречную гармонию нарушала только расстеленная на одном его конце бежевая салфетка из ирландского льна, на которой стоял кофейный прибор из тончайшего китайского фарфора — голубая с золотом чашка, блюдце, тарелка с пирожными и изящная молочница с изогнутым «губой» носиком. Рядом лежал серебряный колокольчик и стоял начищенный до зеркального блеска кофейник.Откинувшись на спинку стула, Марион Хиллард выдохнула вверх дым только что закуренной сигареты. Она чувствовала себя до крайности усталой. Воскресенья всегда утомляли ее гораздо больше, чем все остальные дни. Иногда Марион казалось, что дома она работает гораздо больше, чем в конторе, и это было очень похоже на правду.Воскресенья она, как правило, начинала с разбора своей личной корреспонденции. Потом Марион просматривала хозяйственные книги, которые вели повар и экономка, составляла списки мелких работ по дому, планировала необходимые приобретения для пополнения гардероба и утверждала меню на неделю. Это была скучная и утомительная работа, но Марион занималась ею уже на протяжении многих лет. Домашнее хозяйство входило в ее обязанности еще до того, как она занялась бизнесом. Когда умер муж Марион, ей самой пришлось возглавить корпорацию, однако она продолжала посвящать домашним делам все воскресенья, проверяя и организуя работу слуг и воспитывая Майкла, когда няня брала выходной.Воспоминание об этом заставило Марион улыбнуться. Прикрыв глаза, она подумала, как мало было у нее этих драгоценных часов, когда она могла побыть с сыном. Увы, уже давно воскресенья Марион не напоминали собой те, давно прошедшие дни. Едва достигнув подросткового возраста, Майкл так и норовил исчезнуть из дома на весь уик-энд, и она оставалась одна…Одинокая слеза задрожала на ее длинных ресницах, но Марион даже не пошевелилась, словно боясь спугнуть воспоминания. Она ясно видела перед собой Майкла, каким он был восемнадцать лет назад. Тогда этот очаровательный шестилетний мальчик целиком принадлежал ей, и Марион любила его всей душой. Она готова была сделать для него все, что только было в ее силах, — и делала. Марион сумела сохранить для него империю Коттеров и Хиллардов, сумела передать дело от поколения к поколению. Могущественная, жизнеспособная корпорация и была ее главным даром единственному сыну.Стремясь приумножить те богатства, которые должны были достаться Майклу, Марион незаметно для себя сама полюбила бизнес. Он стал ей почти так же дорог, как и Майкл.— Привет, мам. Ты прекрасно выглядишь. Вздрогнув от неожиданности, Марион открыла глаза и увидела сына. Майкл стоял на пороге гостиной и улыбался, а Марион едва не заплакала по-настоящему. Больше всего на свете ей хотелось броситься к нему навстречу, обнять и прижать к себе, как когда-то, но увы — она не могла этого себе позволить. Вместо этого она только слегка улыбнулась в ответ на приветствие сына.— Я не слышала, как ты вошел.В этих словах не было приглашения подойти поближе, как не было никакого намека на то, что Марион на самом деле чувствовала. Разобраться, что творится у нее в душе, всегда было трудно, порой просто невозможно.— Я открыл дверь своим ключом, — объяснил Майкл. — Так можно мне войти?— Конечно. Может, ты хочешь перекусить? Майкл медленно вошел в комнату и огляделся по сторонам с таким видом, словно он впервые видит роскошную обстановку и обшитые темными дубовыми панелями стены. На губах его играла неуверенная улыбка. Потом он вдруг посмотрел на стоявшую перед матерью тарелку и облизнулся, словно мальчишка.— Гм-м… что это у тебя такое? Шоколадные, да? Марион усмехнулась и покачала головой. Похоже, в некоторых отношениях Майкл все еще оставался ребенком.— Это профитроли. Хочешь?.. Я думаю, Мэтти еще здесь. Она убирается в кладовке, и…— …И доедает, что еще осталось, — закончил Майкл, и они оба рассмеялись шутке, в которой, как было прекрасно известно обоим, было достаточно много правды.
1 2 3 4 5 6 7