.. – ужаснулся Счастливчик, став моментально белым как слоновая кость. – Это чудовищно!.. Мой рейтинг!.. Сколько там моряков?.. Что такое «спецзаряд семьсот четыре дробь шесть»?.. Как могла «Колорадо»?.. Еще месяц назад друг Джорд подарил мне ковбойскую шляпу и скальп ирокеза… Мы кушали барбекю и танцевали под музыку «кантри»… Это объявление войны?.. Мировая война в период стратегического партнерства?.. А как же мой рейтинг?.. – он держал малахитовую трубку в стороне от своих шевелящихся губ.
Модельер знал за Счастливчиком эту моментальную всеохватную панику, когда его воля превращалась в пыль, глаза становились круглыми, как у выхваченного из лунки окуня, который, вяло повиляв на льду хвостом, костенеет в параличе. Для таких минут президентской слабости и был поставлен рядом с ним Модельер.
Мгновенно и страстно осознал весь ужас случившегося. Переосмыслил катастрофу как грандиозный повод для трагического всенародного действа, поминальных молебнов, надгробных рыданий. Сборища вдов и сирот, среди которых, весь в черном, с заплаканными глазами, с тонкой свечой в руках, появляется Президент. Отец и утешитель народный. Радетель, сплотивший вокруг себя потрясенную горем нацию. После прилюдного многодневного действа, разносимого телевидением по всем уголкам страны, две пляшущие огненные цифры в секретном чемоданчике сложатся в 85.
В сознании Модельера стали возникать яркие, черно-золотые эскизы панихиды. Отрывки слезных речей и стенаний. Скульптурные фрагменты памятника погибшим подводникам. Счастливчик, минуту назад представлявший из себя тучу распавшихся молекул, вновь овладел собой. В щеки ему прыснул легкий румянец. Он приблизил телефонную трубку к вытянутым, напоминавшим хоботок губам. Соединил их через линию кодированной связи с волосатым ухом флотоводца.
– Слушайте мой приказ!.. Ускорить спасательные работы!.. Бросить весь штат водолазов в район аварии!.. Преследовать лодку-убийцу силами противолодочной авиации!.. Привести в боевую готовность ядерные силы подводного и надводного флота!.. Информировать меня об обстановке каждые тридцать минут!.. Предупреждаю, если в результате аварии мой рейтинг покатится вниз, вы ответите перед трибуналом!.. Выполняйте!.. – оба кинули малахитовые трубки в сафьяновые углубления, и связист-полковник, захлопнув футляр, удалился из комнаты.
Модельер любил в Счастливчике эти ослепительные преображения. Переход от немощи к бесстрашным проявлениям воли, что давало тому право сравнивать себя с Наполеоном. «Мой Тулон!» – повторял он в решительные минуты, и кремлевский портной, по указанию Модельера, сшил ему треуголку и походный сюртук.
Модельер любящим взором рассматривал своего властительного друга, как кукольных дел мастер рассматривает свое заводное изделие.
Вновь появился связист. Держал раскрытый футляр, в котором покоились две бирюзовые трубки с кнопками из самоцветов:
– Господин Президент, на проводе Вашингтон, Белый дом, Овальная комната…
– Что хочет от меня этот вероломный ковбой? – надменно произнес Счастливчик, беря неохотно трубку. Модельер завладел второй, слыша, как в ней, словно в мелодичной ракушке, рокочет заокеанский голос. Проталкивал сквозь проложенный из Америки в Европу донный кабель булькающие английские слова…
– Мой дорогой русский друг… Лишь чрезвычайные обстоятельства побудили меня обратиться к тебе с этим экстренным сообщением… Командование американским флотом только что проинформировало меня, что в верхних широтах, недалеко от Северного полюса, наша лодка класса «Колорадо» столкнулась с русским подводным крейсером и, получив повреждение, движется в норвежскую базу Киркинес… Как сообщает наша разведка, ваш крейсер «Москва», испытав в результате удара серьезные повреждения, лежит на дне, на глубине около ста метров… Инцидент произошел в результате опасного маневрирования вашей лодки, что, к сожалению, стало частым явлением и подвергает участвующие в патрулировании экипажи наших субмарин большому риску… Тех нескольких минут, что отделяют мой звонок от полученной из штаба флота информации было достаточно, чтобы взвесить все возможные последствия инцидента… Поставив наши дружественные страны на грань несанкционированной ядерной атаки, мы подвергаем испытанию мучительный и многолетний процесс нашего сближения, которое через месяц должно увенчаться грандиозным московским Праздником века, где мы, лидеры мировых держав, собираемся передать тебе высшие полномочия Мирового правительства… Как бы горько ни звучало для меня известие о поврежденной субмарине, я готов закрыть на это глаза, ибо целостность мировой архитектуры, столь тщательно нами возводимой, для меня выше, чем целостность корпуса отдельной подводной лодки… Поэтому, мой друг, я предлагаю тебе незамедлительно отменить боевую готовность русских ядерных сил… Отозвать с места аварии поисковые и спасательные суда, чтобы ваш потопленный крейсер навсегда унес в океан тайну этого досадного столкновения… Наши отношения останутся незамутненными, и ты на виду всего человечества будешь награжден высшим титулом Мирового Правителя…
– Ты!.. Ты смеешь мне это предлагать!.. Цвет русского подводного флота!.. Двести моряков!.. Их жены и дети!.. На меня смотрит Россия!.. Мой рейтинг покатится вниз!.. Твоя проклятая «Колорадо» умышленно осуществила атаку!.. Пользуясь временной слабостью России и моей наивной доверчивостью!.. Но знай, у меня еще остается ядерный потенциал, чтобы показать тебе кузькину мать, а твоя ракетная оборона способна сбивать одни дельтапланы!.. – захлебываясь, путая немецкие слова и английские, Счастливчик вталкивал все это в бирюзовую трубку, сквозь которую его брань врывалась в подводный кабель и мчалась со скоростью электромагнитной волны среди китов, акул и моллюсков. Достигала Овальной комнаты Белого дома, где в час позднего вечера сидел Президент Америки, окруженный госсекретарем, министром обороны, начальником объединенных штабов и темнокожей советницей по национальной безопасности.
– Владимир, послушай, что скажет тебе твой верный советник и друг… Он наверняка слушает наш разговор, – таков был ответ Президента Америки.
Счастливчик беспомощно оборотился к Модельеру, стараясь уразуметь стремительно набегавшие мировые события, которые с каждым прилетавшим из-за океана словом обретали новый устрашающий смысл.
Модельер молча взирал. Его мраморное лицо античного бога стало еще белей. Черные волосы напитались серебряным блеском. Алые губы шевелились, произнося беззвучные заклинания. Грозная жила пульсировала среди лба. Глаза огромно и мощно сияли, источая лучи, которые действовали на Счастливчика как потоки жара и холода. Тому казалось, что на лоб его наложили горчичник, и лоб от жгучего компресса начал нестерпимо гореть. Потом почудилось, что в глаза метнули лопату снега, и они ослепли от холода. Затем померещилось, что лицо обмазали толстой глиной, словно наложили посмертную маску. Сквозь каменную маску стало медленно просачиваться тепло, как если бы зажаривали заключенный в глину кусок мяса.
Сквозь эту медленно нагреваемую коросту он услышал слова Модельера:
– Сделай так, как говорит американец. Тебе предстоит венчание на Всемирное Царство, а это и есть вершина нашего русского дела. Ты – помазанник Четвертого Рима, Новой Москвы, а помазание требует жертвы. Ты должен отказаться от прежней Москвы, которая канет в водах истории, чтобы новая воссияла как Вершина Истории. Пусть крейсер «Москва» уйдет на дно.
Счастливчик чувствовал, что его голова запечатана в ком раскаленной глины. Сквозь пылающий камень в трещины черепа лился синий огонь. Из каменного валуна, на котором, как на башке скифской бабы, были едва обозначены плоские глаза, вмятины ноздрей, стесанные подбородок и скулы, из глубины раскаленного камня глухо прозвучало:
– Согласен…
Две бирюзовые телефонные трубки, сверкнув аметистами, легли в сафьяновый футляр.
– Соедините меня со штабом флота, – приказал Модельер офицеру связи. Принял отшлифованный брусок малахита, инкрустированный перламутром. – Приказ Президента! – властно произнес Модельер, как только его алые губы коснулись промытого, с пучком волос, уха командующего. – Прекратить поисковые и спасательные работы в районе аварии подводного крейсера «Москва»!.. Вернуть самолеты разведки на аэродромы дислокации!.. Отозвать эсминец в прежний квадрат учений!.. Отменить стартовую готовность стратегических сил!.. Флоту работать по плану мирного времени!.. Выполняйте!..
Счастливчик с облегчением почувствовал, как распался ком накаленной глины и побелевшие от жара черепки со стуком упали на пол. Стало легко дышать. Прохладный душистый воздух наполнил спекшиеся легкие.
– Как хорошо! – произнес он, подходя к зеркалу и рассматривая свое освобожденное от камня красивое лицо. Оно было свежим, молодым, с легким румянцем, какой бывает после дня, проведенного на горнолыжном курорте. И лишь не щеке проступило странное зеленоватое пятнышко, какое бывает у лежалого сыра. – Что это?.. – Счастливчик испуганно тер пятно, сначала рукой, затем батистовым платком, смочив его духами.
– Ерунда!.. – успокоил его Модельер, рассматривая злокачественное зеленовато-лиловое пятнышко. – И на солнце бывают пятна!.. Гримера!.. – он громко хлопнул в ладони.
Подводный крейсер «Москва» с размозженной головой лежал на дне, среди оседающего ила, и сквозь трещины корпуса тянулись к поверхности непрерывные вереницы пузырей. Воздух уходил из отсеков, и черная ледяная вода заполняла пустоты. Уцелевшие моряки в хвостовой части лодки, под блеклыми желтыми светильниками, облаченные в скафандры, слушали звуки моря, сквозь которые иногда долетали металлические удары и скрипы. Это могло означать, что на поверхности кружат корабли-спасатели, ощупывают дно эхолотами, барабанят по корпусу лодки ультразвуковыми посылками. И тогда моряки начинали дружно стучать в стены железными ключами, кувалдами, надеясь, что звук ударов будет уловлен гидрофонами.
Так продолжалось более суток, а потом все звуки исчезли, и наступила тишина глухой непроницаемой толщи. На лодку навалилась тупая тяжесть полярного океана. Светильники стали тускнеть, превращаясь в оранжевые пятна. Холод был нестерпим, и моряки, сберегая остатки кислорода, скрючились у стен, глядя на рыжие, как мандарины, отражения, плавающие на мокром полу.
Аккумуляторы резервного питания сели, свет погас, и в этом ледяном мраке, где раздавалось звонкое падение капель и слышался чей-то кашель и хрип, всем сразу, как внушение, явилось знание о неизбежной смерти. И они стали шарить в потемках, нащупывая друг друга. Так живое и беззащитное, случайно возникшее среди непроглядного Космоса, цепляется за другое живое, старясь сохраниться в беспощадном мироздании. Кислород кончался, и загазованный воздух, в котором плавали частички ядовитых эмульсий, металлической пудры и расплавленных пластмасс, – ледяной отравленный воздух попадал в кровь, порождая галлюцинации.
Мотористу в дурмане казалось, что он сидит в деревенской горнице, среди гуляющей и пьющей родни. На столе, на жаркой сковороде, желтеет яичня. Стаканы с водкой сталкиваются и звенят. А он сам на табуретке растягивает малиновую гармонь и залихватски, счастливо поет: «Эх, мороз, мороз, не морозь меня…»
Радисту чудилось, что он в душной постели обнимает женщину. Мнет ее мягкие груди, нюхает потный запах подмышек, разваливает на стороны белые сильные ноги. Погружается в нее бурной, бушующей плотью, приговаривая: «Катя, люби меня, Катя!.. А я всегда тебя буду любить!..»
Коку виделось, что он участвует в драке. В темной подворотне на него напали громилы. Душат и давят, сует под ребра нож. И он отбивался, хрипел, сквернословил: «Хуй вам, суки!.. Все одно меня не возьмете!..»
Моряки один за другим затихали от безболезненных ядов, которые вместе с дыханием попадали в кровь. Словно кто-то милосердный, желая облегчить их мучения, вкалывал в вену снотворное.
Сергей Плужников, обожженный, оглушенный ударами, держался на плаву в черном ледяном рассоле, хватая разбитыми губами едкую горечь. Пальцы скребли маслянистые стены, хватались за трубопровод, из которого вытекала тягучая зловонная слизь. Он доставал головой потолка, плавал в стиснутом воздушном пузыре, высасывая из него последние глотки кислорода. Понимал, что живет свою завершающую минуту, и его сотрясенный разум исходил моментальными, словно зарницы, видениями. Влажный голубоватый асфальт с начертанными красным кирпичом квадратами, и он играет в «классики» с дворовой девчонкой. Мама несет ему в постель синюю чашку горячего молока, в котором торчит серебряная ложечка с медом. Огромный осенний тополь, в золотистой листве, заслоняет окно, и сквозь листву просвечивает студеное синее небо. На блюдечке, на влажной тряпице, лежит набухшая горошина, из которой вот-вот проклюнется заостренный живой корешок.
Горошина набухала, корешок трепетал, стараясь пробить эластичную кожицу. Размягченная пленка лопнула, и крохотный язычок жизни жадно вышел наружу.
Это было последнее, что он увидел, захлебываясь и теряя сознание. Стал медленно погружаться, задевая руками металлические выступы стен. И уже не чувствовал, как сквозь черный корпус лодки к нему в отсек прянул лазурный ангел. Протиснулся, сжав заостренные крылья, чтобы не повредить перья о зазубренные кромки. Прижал Плужникова к могучей груди. Вынес из лодки. Словно ракета, оставляя в океане столб расплавленной плазмы, взмыл в небо, озаряя пустые воды. Понес бездыханное тело с последними, едва уловимыми, биениями жизни в сторону далекой земли, где горели россыпи ночных городов.


ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Президентский кортеж черным лакированным вихрем вынесся из розовой башни Кремля и помчался по Москве, которая расступалась перед ним, как Черное море перед Моисеем. Вязкое, бестолковое скопище лимузинов разгонялось жестокими милицейскими жезлами, освобождая пустые коридоры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12